Ей составили компанию отдельные экологи и сторонники здорового образа жизни — и им было хорошо.
И Жанне в свежую голову стукнула одна интересная мысль. Зачем возвращаться в душный город, где нечего есть и пить, когда за городом такая благодать — жратва на халяву, вода из родников и веселье круглые сутки.
— Пошли с нами, — уговаривали ее табориты. — У нас хорошо.
— Черта с два у вас хорошо, — отвечала Жанна. — Ирка вчера жаловалась, что грибов мало.
— Зато рыбы много, — парировали табориты, и это было правдой. Раньше рыбка хорошо ловилась только внутри кольца и на границе, но с каждым днем поднималась все выше по течению.
И Жанна, пожалуй согласилась бы положиться на природную стихию — но рядом была благоразумная Юлька, которая предложила более привлекательную альтернативу.
— А почему бы нам не завести здесь дачу?
Ответ на простой вопрос «Почему» был прост, как три копейки мелочью. Потому что согласно указу о чрезвычайном положении заводить дачи можно только на расстоянии 25 или более километров от кольцевой автодороги. А до Балуевского лагеря было всего 12 километров и до табора 15-16.
Но Юлька и Жанна никогда не интересовались законодательными актами. Они просто подыскали полянку в лесу и стрясли с капитана Шорохова обещание, что он со своей службой режима будет беречь владения любимой женщины и ее подруги, как свой собственный огород.
Свой собственный огород капитан Шорохов разместил на соседней поляне. На всякий случай. Чрезвычайное положение все-таки. А ну как попрут за злоупотребления и Балуева, и Шорохова за ним следом. И куда идти, если в городе безработных с каждым днем становится все больше, а вакансий нет в принципе нигде и никаких. До чего дошло — бедные девушки даже проститутками не могут устроиться. Клиентура экономит, новым русским денег на еду не хватает, и путаны стройными рядами устремляются за город в сельхозлагеря. Не в земле копаться, конечно, а выполнять прямые профессиональные обязанности, потому что еды в этих лагерях много, а женщин — мало. Там ведь все больше солдаты и арестанты, и из добровольцев тоже при наборе предпочитают мужиков. Тот же Балуев, может, и предпочел бы баб, но у него инструкция — брать мужчин.
Ну да не проблема. Табор совсем рядом, а в нем — дамы на любой вкус: и профессионалки, и любительницы. Полный промискуитет. Доступных женщин настолько много, что идейных нудисток вроде Ирочки Яковлевой не особенно донимают неприличными предложениями, от которых они в силу идеи возмущенно отказываются, утверждая, что нудизм не имеет ничего общего с сексом.
Капитан Шорохов, между тем, здраво рассудил, что это идиотизм — оставаться честным в ореоле слухов, которые ходят о нем по лагерю и выплескиваются за его пределы. И решил, что будет неплохо хоть немного этим слухам соответствовать.
С этой мыслью начальник режима явился к директору Балуеву и открытым текстом потребовал у него взятку семенной картошкой.
— Мелкие хищения — это еще туда-сюда, я могу их не замечать, если они не слишком бросаются в глаза. Но изнасилование — это вы меня извините… О нем говорит весь лагерь, и если я не доложу о нем в Москву, то кто-нибудь другой доложит непременно.
Речь шла о происшествии с носительницей выдающегося бюста, из-за которого Балуев теперь нигде не появлялся без двух телохранителей — бандитских головорезов с бритыми затылками. Он всерьез опасался, что Саня Караваев его убьет, и даже подумывал, не убить ли его первым — чужими руками, конечно. Но вовремя понял, что тогда не избежать расследования, приедет бригада из Москвы, и продавать урожай налево станет в сто раз труднее.
Конечно, на самом деле никакого изнасилования не было, и все прекрасно об этом знали, расходясь во мнениях лишь по одному вопросу: то ли у Балуева просто ничего не вышло по вине слабого организма, то ли хорошая девушка Даша отдалась ему по доброй воле, а сопротивлялась просто для понта — чтобы любимый дальнобойщик чего плохого не подумал.
А любимый дальнобойщик думал несколько дней, после чего пришел к Балуеву и, раздвинув напрягшихся телохранителей, сказал ему:
— Ты теперь мой должник. И на крышу свою особо не надейся. Думаешь, они тебя охраняют? Зря ты так думаешь. Они охраняют директора сельхозлагеря. А кто это будет — им наплевать.
Две гориллы, которых было трудно отличить друг от друга — разве что по костюмам (у одного «Адидас», а у другого — «Пума») — ухмыльнулись так, что Балуев понял: дальнобойщик совершенно прав.
— И руки они ради тебя марать не станут. Я слыхал — ты заказать меня хотел. Так вот, лучше забудь.
— Уже забыл. Что дальше? — вставил слово Балуев.
— А то, что мне надоело копаться в земле. И на базу гонять за бесплатно тоже надоело. Почему Димыч возит левый груз и получает долю, а я нет?
— Потому что ему я доверяю, а тебе нет. Ты на меня в обиде. Возьмешь да и заложишь меня вместе с левым грузом.
— Я тебя скорее заложу, если останусь без доли. А если я что-то буду иметь с твоих дел, то мне тебя закладывать неинтересно, — И, оглянувшись на Дарью, которая ждала на улице, добавил: — Считай, что это отступное за мою бабу.
— А бабу ты мне отдашь?
— Ага, разбежался. Отступное — за обиду. Не знаю, что у вас там было, но обиделась она здорово. И я тоже.
На том и порешили. Балуев, конечно, артачился, но Саня посидел с братками за бутылкой у костра, объяснил им ситуацию, и те сказали — мол, все правильно. По понятиям. И платить отступное Балуев должен из своей доли, а не из транспортных расходов.
Так что инцидент был исчерпан, но капитан Шорохов все равно потребовал с Балуева взятку за сокрытие этой истории. А то ведь закрытое дело никогда не поздно снова открыть.
Взятки хватило как раз на две дачи. Для Шорохова огород копали его подчиненные в свободное от работы время, а девушки героически трудились сами. Им помогал только влюбленный дзержинец Леша Григораш, хотя Жанна честно предупредила его о своих требованиях к мужчинам, а Юлька наедине поделилась с ним своей мыслью о лесбийских наклонностях подруги.
— А как она относится к любви втроем? — немедленно спросил Григораш.
— Плохо относится, — разочаровала его Юлька. — И не вздумай заговорить с ней на эту тему. Этим ты только убедишь ее, что все мужчины по натуре своей — грязные животные, и ты ничем не лучше остальных.
Леша послушался доброго совета и продолжал дарить Жанне цветы, копать грядки и строить дом. Последнее он бы в одиночку не потянул, но к этому делу присоединился сам капитан Шорохов. Он вообще-то предлагал Юльке или даже обеим девчонкам жить в том доме, который солдаты строили на его поляне, но тут из города явились Женька и Вера, и Юлька поставила ультиматум:
— Я, конечно, буду жить в твоем доме, но ты за это должен поставить дом для моих подруг.
И, будучи не в силах отказать любимой женщине, начальник режима окончательно впал в злоупотребления. Он стал использовать солдат, подчиненных ему по службе, на строительстве жилья для посторонних лиц, незаконно осваивающих земельный участок, приобретенный путем самозахвата.
Солдаты, правда, не особенно роптали. У них была компенсация. Жанна и Женька нередко появлялись на публике топлесс, и хотя это зрелище из-за близости табора стало в 13-м сельхозлагере привычным, красота обеих девушек никого не оставляла равнодушными.
Больше того, Женька охотно оказывала знаки внимания отдельным бойцам трудового фронта — хотя одновременно устраивала с Жанной такие лесбийские шоу, что все просто диву давались.