Если попалась, приложи все силы....... (не разобрано) выручить.....
..... (не разобрано) завтра..... (не разобрано)... озаботься, чтобы при нас тюрьму почистили... здесь страшное свинство.... (разобрано с трудом).
Спички кончились.... тьма египетская, все равно ничего не разберешь...
Отречение.
На углу Бэла отпустила извозчика. Бежала по глухой окраинной улице.
Поднявшийся ветер рвал шляпу, забирался леденящими уколами под пальто.
Кто-то проходивший нагнулся, заглянул под шляпку.
Сказал вслух:
- Хорошенькая цыпка, - и повернул вслед.
Бэла остановилась. Преследующий подошел, увидел глаза, переполненные тоской и презрением.
- Я требую, чтобы вы оставили меня в покое!..
Смешался:
- Простите, сударыня! Я не знал!...
Приподнял шляпу и ушел. Бэла дрожа вскочила в калитку, пробежала садиком.
На условленный стук открыл Семенухин со свечой. В другой руке (было ясно) - держал за спиной револьвер. Глаза круглились, и в них металось тревожное пламя свечи.
- Бэла?.. К-каким ветром?.. Что-ниб-будь случилось?
- Орлов!..
- Т-сс! Идите в к-комнату. Скорее!.. Ну, в ч-ччем дело?
- Орлов... арестован!
Семенухин схватил руки. Бэла вскрикнула.
- Ай!.. Мне же больно!
Опомнился, выпустил руки.
Спросил глухо и зло.
- Где, к-как?..
- Я ничего не знаю... Тут какое-то недоразумение... Вот газета! Сказано вчера, но сегодня утром он был дома... Я не понимаю... Но он сказал - буду дома в семь вечера. До десяти не было. Я не могла!.. Поехала к вам!
Семенухин швырнул протянутую газету. Помолчал.
- Я эт-то ч-читал! Но с-сегодня, п-после эт-того он б-был здесь у меня. Неужели?...
Увидел, что Бэла, задыхаясь, прислонилась к стене... Едва успел подхватить и посадить на стул.
Спокойно налил воды в стакан, набрал в рот и прыснул в лицо. Щеки медленно порозовели.
- Ну, оч-чнитесь! Нельзя т-так! Ост-тавайтесь ночевать здесь! На квартиру в-вам ни в коем с-случае нельзя в-возвращаться. Я с-сейчас уйду. Нужно срочно в-выяснить. Если т-ттолько!... - Семенухин сжал кулаки и остановился. Набросил пальто и ушел.
...............
Утром Бэлу разбудил его голос, странный, твердый, как палка.
- Вст-тавайте! Я узнал! Арест-тован в-вчера веч-чером. Я т-так и думал. Имейте в виду, - он остановился и взглянул прямо в глубь глаз Бэлы, - что Орлов б-больше не с-существует ни для в-вас, ни для меня, ни для партии. Он совершил п-предательство...
Бэла смотрела непонимающими глазами.
- Да, п-ппредательство!... Он б-был вчера у м-меня и заявил, что он сдастся, чтоб-бы сп-ппасти эт-того арест-тованного муж-жика. Я запретил ему это от имени п-партии и ревкома. Он дал ч-честное слово и нарушил его... Он п-ппредатель, и мы вычеркиваем его!..
Бэла поднялась.
- Орлов сдался?.. Сам?.. Не поверю! Этого не может быть!
- Я лгать не с-стану. Мне это т-тяжелей, чем вам.
Бэла вспыхнула.
- Вы, Семенухин, дерево, машина!.. Я не могу!.. Поймите. Я... люблю его! Я для него пошла на это... на возможность провала... на верную смерть.
- Тт-тем хуже, - спокойно ответил Семенухин, - оч-чень жаль, чт-то вы избрали себе т-такой объект. Сейчас я с-созову экстренное соб-брание ревкома, для суда над Орловым... П-партии не нужны слаб-бодушные Маниловы! Вот!
Бэла спросила, задохнувшись:
- Это правда?.. Вы не шутите, Семенухин?
- Мне к-кажется время не для шут-ток!
Бэла отошла к окну. По вздрагиваниям спины Семенухин видел, что она плачет. Но молчал каменным молчанием.
Наконец, Бэла повернулась. Слезы заливали глаза.
- Что? - спросил Семенухин.
И сам вздрогнул, услыхав напряженный, тугой и неломкий голос.
- Если это правда... я отказываюсь!.. Я презираю свою любовь!
Госпомилуй.
Капитан Туманович пришел в комиссию вечером и, взявши ручку, раскрыл дело "Особой Комиссии по расследованию зверств большевиков, при Верховном Главнокомандующем вооруженными силами Юга России".
Уверенным, круглым и размашистым почерком вписал несколько строк, потом отложил перо, рассеянно поглядел в синюю муть окна и, подвинув удобнее стул, стал писать заключение.
Тонкий нос капитана вытянулся над бумагой, и стал он похож на хитрого муравьеда, разрывающего муравьиную кучу.
Когда скользили из-под прилежного пера последние строки, в дверь осторожно постучались. Капитан не слыхал. Стук повторился.
Туманович нехотя оторвался, и синие ледяшки были одно мгновение тусклыми и непонимающими.
- Войдите, - сказал он, наконец.
Вошедший прапорщик приложил руку к козырьку и сказал с таинственностью романтического злодея:
- Господин капитан, арестованный Орлов доставлен по вашему приказанию.
- Приведите сюда... И, пожалуйста, приведите сами. Вчера солдаты завоняли весь кабинет махоркой, а я совершенно не переношу этого аромата. Будьте добры и не обижайтесь.
Орлов сидел в приемной на скамье. Солдаты двинулись вести его, но прапорщик взял у одного винтовку.
- Я сам отведу! Пожалуйте, господин Орлов!
Они вышли в коридор.
- Видите, какой почетный караул, - конфузясь, сказал прапорщик, - капитан приказал, - и добавил смешливо:
- Ну как, вы еще не надумали удрать?
- Для вашего удовольствия постараюсь не задержать.
- Ах, мне очень хотелось бы посмотреть!.. Вы знаете, по секрету, ей богу я даже хотел бы, чтоб у вас это вышло. Я очень люблю такие штуки!
Орлов засмеялся.
- Хорошо! Я вас не обижу! Будете довольны!
В кабинете Туманович подал Орлову лист бумаги и перо.
- Я вызвал вас только на минуту. Распишитесь, что вы читали заключение.
- Какое?
- Следственное заключение.
- И только? А если я не желаю?
Туманович пожал плечами.
- Как хотите! Это нужно для формальности!
Орлов молча черкнул фамилию под заключением.
- Все?
- Все! Прапорщик! Уведите арестованного!
Фраза, брошенная прапорщиком на ходу в коридоре, всколыхнула Орлова.
И, выходя из кабинета капитана, он успокаивал себя, сжимая волю в тугую пружину.
В длинном коридоре было три поворота между комнатой прапорщика и кабинетом Тумановича. Тускло горела в середине, засиженная мухами, лампочка.
Орлов неспешно шел впереди прапорщика. Поравнялся с лампочкой.
Мгновенный поворот... Винтовка вылетела из рук офицера, перевернулась, и штык уперся в горло, притиснув прапорщика, слабо пискнувшего, к стене.
- Молчать!.. Ни звука!.. Веди к выходу, - или подохнешь!
- На улице часовые, - шепнул офицер.
- Веди во двор! Хотел видеть, как удеру, - получай!
Прапорщик отделился от стены. Губы у него дрожали, но улыбались. На цыпочках он двинулся по коридору, чувствуя спиной тонкое острие под лопаткой.
Один поворот, другой. Почти полная темнота, смутно белеет дверь.
Орлов глубоко вздохнул.
- Здесь, - сказал прапорщик, берясь за ручку.
Дверь распахнулась мгновенно, блеснул яркий свет. Орлов увидел мельком маленькую уборную, стульчак и раковину.
И, прежде чем он успел опомниться, дверь захлопнулась за офицером и резко щелкнула задвижка.
Он оказался один в темноте коридора, обманутый, не знающий куда итти.
Из уборной ни звука.
Орлов тихо выругался и бросился назад, сжимая винтовку и прижимаясь к стене. Где-то хлопнула дверь, и он замер на месте.
В ту же минуту за его спиной оглушительно грохнуло, и, обернувшись, он увидел в двери уборной маленькую светящуюся дырочку.
Грохнуло второй раз.
И сразу захлопали двери в коридоре и забоцали бегущие шаги.
Тогда, вскинув винтовку, Орлов яростно крикнул:
- А, сволочь!.. Подыхай же в сортире!
И, спокойно целясь, выпустил все четыре патрона в дверь уборной, вздрагивая от невероятно гулких ударов винтовки в глухом коридоре.
Кто-то налетел сзади, схватил за руки.