Да еще ночью. Мне просто страшно...
Она подвигалась, устраиваясь, Сигизмунд пылал весь, девушка прижималась к нему грудью, всем телом, таким сочным и зовущим, даже я на другой стороне костра слышал мощный зов, самый древний и неодолимый, потому именно его и стараются в первую очередь подделать, имитировать.
- Ты не с двумя, - поправил я почти сочувствующе. - Я ведь с тобой не заговаривал первым!
Она вздрогнула, в ее больших синих глазах, сейчас уже томных, с поволокой, проступил испуг.
- Да, - ответила она жалобным голосом, - но я так испугалась в ночи и замерзла...
- Грейся, - сказал я. - И еще... я ведь не приглашал тебя к костру, верно?
Страх в ее глазах рос, румянец на щеках сменился бледностью. Сигизмунд смотрел на меня с растущим раздражением, девушка спросила почти шепотом:
- Кто ты?
Я промолчал, давая ей взглядом понять, что она мне нравится, но провести себя не дам. Сигизмунд обнял ее за плечи, что покорно смялись под его ладонью, теплые, пухлые и нежные, сказал неприятным голосом:
- Это сэр Ричард, паладин...
Она дернулась так, что его рука соскользнула ей на спину, где-то там затормозила на нижней, сильно оттопыренной части.
- Па... паладин?
- Да, - подтвердил я почти с сочувствием. - Паладин... А это значит, что вижу тебя такой, какая ты на самом деле.
Она охнула, с непостижимой скоростью подхватилась, в глазах был страх. Застыла на мгновение, на лице обреченность, я сделал ей знак, чтобы убиралась. Еще не веря в спасение, она поспешно метнулась в темноту, топот босых ног вроде бы сменился сухим стуком копыт, несущих легкое тело.
Судя по бледному лицу Сигизмунда, он тоже что-то уловил, в глазах отчаяние.
- Сэр Ричард, - прошептал он белыми губами, - а... какая она?
- Не знаю, - ответил я.
- Но вы сказали...
Я ответил с великой неохотой:
- Мало ли что мы говорим женщине! Особенно когда хотим уязвить! Но я не стал бы, даже если бы мог... Расставаясь с ними, мы все же храним в памяти лучшие минуты. Пусть останется такой... какой видели. Какой сама хотела казаться.
Последний оранжевый язычок поплясал на рубиновом угле, порыскал, отыскивая еще хоть крошку древесины, вздохнул и втянулся вовнутрь в терпеливом ожидании сладостного мига, когда я брошу еще сухую ветку сверху. А лучше - две. А помечтать можно, что могучие руки человека поднимут всю охапку и швырнут на россыпь багровых углей, внутри которых ждет своего часа жар.
Звездное небо все так же бесстрастно смотрело на темную землю и наш крохотный багровый огонек. Сигизмунд сидел в горестном оцепенении. Я хотел сказать, что печалиться не стоит, все женщины такие, надо видеть их в том облике, в каком сами подают нам себя, ну разве что вот так в путешествии через опасные края надо принимать меры предосторожности, но дома должны делать вид, что не замечаем, и в самом деле стараться не замечать, а видеть их только такими, какими нам стараются казаться. А тот, кто видит женщин в их настоящем облике, теряет многое. Очень многое. Может быть, даже всю красоту и все желание вообще жить.
- Ну и дурак же я, - прошептал он тихо.
Я хмыкнул:
- Довольно просто сказать: "Ну и дурак же я!", но как трудно заставить себя поверить в то, что это действительно так... Ничего страшного, я сам обожаю женщин, у которых ноги недалеко от головы. Настолько недалеко, чтобы прямо задница с ушами, но это уже идеальная женщина... Но не стоит попадаться даже идеальной.
Он спросил хмуро, с упреком:
- Ты так о женщинах... нехорошо, сэр Ричард! Неужели у вас нет дамы сердца?
Сердце мое упало, я ответил сдержанно:
- Уже нет.
- Почему? Она вас не любит? Но это еще не причина. Неразделенная любовь возвышеннее...
- Она любит, - ответил я коротко.
Он посмотрел удивленно, переспросил:
- Вы это ощутили?
- Она даже сама сказала, - ответил я невесело.
- Но... сэр Ричард! Что же вам еще надо?
- Если женщина говорит, - ответил я с болью в голосе, - что она тебя любит, то это еще совсем не значит, что она любит только тебя. Давайте спать, сэр Сигизмунд.
Глава 3
Утром он, бледный и печальный, торопливо развел огонь из остатков хвороста, прогрел мясо и даже хлеб. Молча позавтракали, обоих пробирала дрожь, днем солнце накаляет доспехи, однако ночью даже возле костра трясешься так, что зуб на зуб не попадает, от земли тянет могильным холодом. Коня я подозвал свистом, а Сигизмунд долго бегал за своим, ловил, тот ухитрился и со спутанными ногами отдалиться почти на милю.
Выехали навстречу заре, солнце поднималось из-за дальнего леса маленькое, злобно-красное, сулящее то ли бурю, то ли что-то еще нехорошее. Если солнце красно к вечеру - то хохлу бояться нечего, если красно поутру то хохлу не по нутру. Ладно, здесь вообще нет такого великого народа, что пирамиды построил и евреев из Египта вывел.
- Я смотрел следы, - проговорил вдруг Сигизмунд. - Ничего... Неужели она была одна?.. Одна ночью?
- Без женщин прожить еще можно, - заметил я, - но без разговоров о них... гм... сомневаюсь.
Сигизмунд покраснел, сказал, оправдываясь:
- Да так дорога короче... На ней сам дьявол ноги сломает, как только ваш конь скачет по таким кочкам...
- Плохие дороги требуют хороших проходимцев, верно?
Он посмотрел с подозрением, подумал, указал широким жестом вокруг:
- Здесь пустые места, я не видел следов жилья. По крайней мере, недавних.
- Ты все еще о ночной гостье?
Он сказал с обидой:
- А что плохого? Может быть, ей в самом деле нужна была помощь?
Я кивнул:
- В чем-то ты прав, ведь кто не рискует, тот не пьет... в смысле, того не хоронят в гробу из красного дерева. А то, что она все-таки ведьма, так от одного греха подальше, к другому поближе, верно? А ты ее почти уболтал. Женщины все любят ушами. Особенно те, у которых от ушей растут ноги.
Он спросил уныло, но с надеждой:
- А вы в самом деле не рассмотрели... как она?
- Кто много спрашивает, - ответил я, - тому много врут. Но я в самом деле не стал всматриваться. Отогнал - и ладно. Я понимаю, что если враг не сдается, его уничтожают, но как-то не могу всерьез считать врагом красивую женщину... или которая может прикинуться красивой. Ведь они все прикидываются: с помощью макияжа, шейпинга, дантиста, портнихи, курсов общения! Для нас прикидываются.
- Но если...
- Жизнь состоит, - сказал я наставительно, - на десятую долю из того, что с нами происходит, а на девять десятых из того, как мы на это реагируем. Реагируй весело! Иначе она покажется как лестница в курятнике короткая и в дерьме.
- Сэр Ричард! Вы говорите ужасные вещи!
- Нет, - ответил я, - я оптимист. Я знаю, что в жизни обманывают только три вещи: часы, весы и женщины. А все остальное - жизнь есть жизнь, в какой бы позе ни проводилась. Надо жизнь любить, иначе...
Он не ответил, смотрел ошалелыми глазами. Я проследил за его взглядом. Над вершинами холмов в нашу сторону летел, часто-часто взмахивая крыльями, громадный дракон, похожий на большую лиловую ящерицу. Я поспешно вытащил меч. Сигизмунд со стуком захлопнул забрало, в левой руке щит, готовый принять удар огненного дыхания, в другой меч, красиво изготовленный для удара.
Дракон налетел, ветер от крыльев ударил по нашим телам, как порыв шторма. В последний миг крупное лиловое тело взмыло, пронеслось над головами. Кончик меча Сигизмунда блеснул на расстоянии ладони от белесого брюха крылатой рептилии. Размерами дракон с коня, даже с пони, худого такого пони, в смысле туловище размерами с пони, а лапы, формой похожие на львиные, толстые, как ноги моего коня, с острыми когтями. Хвост, как у ящерицы, которых я ловил в детстве, только, понятно, покрупнее.