Рыба в маринаде из кореньев сельдерея и зелёной петрушки, хрустящая, равномерно обжаренная рыба, приправленная толчёным чесноком и лимонным соком, присыпанная натёртым хреном. А ещё – кофту, то бишь рубленые бараньи котлетки, а ещё – маринованная говядина на гриле. Печёные баклажаны. Роскошный суп-пюре из помидоров, риса и сладкого перца. Душистые лепёшки и прохладный чай каркадэ в высоких кувшинах.
Конечно, наедаться перед опасным путешествием не стоило. Но разве тут удержишься? Да и Серёга не отставал от Игорька. И только Володя ел мало.
– Что там наш предатель? – озаботился Володя, когда с трапезой было покончено. – Поглядим.
Фархад выглядел озабоченным. На столике перед ним лежали их паспорта, визитная карточка, кредитка и плотный конверт без адреса.
– Рассказывай, – сказал Володя.
– Визы проставил, кредитная карта и конверт для Камаля. Держит гостиницу в Эз-Зарке. Визитка – нашего министра безопасности. На границе покажете – пропустят. Но бакшиш лучше всё равно дать. Так, маленький совсем.
– Камаль – араб?
– Курд. Хороший человек. Коммунист.
– Может, и хороший. «Цепочку» он продолжит, или знаешь, кто там дальше?
– Вай… Откуда я знаю? Я маленький человек, ты же знаешь, Ильич.
– Ты – уважаемый человек, Фархад. Семья в Америке, в полном порядке. Один счёт в американском банке, другой – в лондонском, третий – в немецком. Чего тебе не хватает? Зачем с евреями шашни водишь?
– Э, брось. Какие евреи? Какие у меня с евреями дела?
– А какие с американцами?
– О, сохрани аллах!
– Почему же тогда твою семью после одиннадцатого сентября не тронули?
– Почему не тронули? Очень тронули. Дочке пришлось сменить школу.
– Это нам известно. Одноклассники замучили, патриоты хреновы.
– Да, би-и-лядь, – блеснул знанием языка Фархад.
– Но, я тебе говорю – нас это не касается. Нам нужен канал, и чтобы, когда к тебе придут друзья из Моссада, ты про Камаля ничего не рассказал.
– Зачем придут? Зачем рассказал? Ничего не рассказал! – стал путать падежи и спряжения Фархад. – Никто не придут!
– Придут. Пару раз звезданут – всё расскажешь. Я вас, арабов, знаю. Нестойкие вы. Курды надёжнее. Это ты прав. Остаётся верить, что дальше Камаля ты и в самом деле никого не знаешь.
Фархад повесил нос, засопел и вдруг, совсем другим голосом, глухо взмолился:
– Не убивай, Ильич. Аллахом клянусь…
– Убивать мне тебя нельзя. А жаль. Евреи из страны не выпустят, или в Иордании перехватят через их полицию, как преступников. Нам криминал ни к чему. Но я в этих краях ещё буду. Сосчитаемся.
– Ты знаешь, я никогда…
– Все когда-то никогда. А потом… Понимаешь, какое дело, инфа серьёзная прошла из Москвы. Заложили нас соратнички. На таможне еврейской как-то легко пропустили, как-то без проблем нас за туристов принимают. Пасут нас, братец. Так что и к тебе придут. Ты поезжай в Газу. Погости у своих палестинских товарищей. Прямо сейчас и поезжай. Мы туда, а ты сюда. Дольше проживешь, дружище Фархад.
Голос Володи, и без того не знавший оттенков жалости или доброжелательности, стал совсем ледяным. Фархад лишь молчал и блымал глазами.
– Всё. Что хотел – сказал. Мы уходим, – попрощался Володя.
Серый широко улыбнулся арабу и крепко хлопнул его по плечу.
На улице Володя счёл нужным пояснить Игорьку:
– На самом деле он самый надёжный из здешних козлов. У него, по крайней мере, прослушки нет, и не кинется стучать семитским братьям. В Газу, конечно, не поедет. Будет ждать здесь. У него же семья в Америке, не может он опустить бледнолицых так нагло. Хочет проскочить между двух огней. Может, я его и не трону. Лучшего всё равно не найти.
Подкатил потрёпанный форд. Водитель в «арафатке», человек Фархада, молча кивнул – садитесь.
Володя не ошибся. Ближе к вечеру Фархада посетили двое из Моссада.
Сперва его долго били, молча. Наконец спросили, куда поехали русские. Фархад ответил, что к такому-то курду. Спросили, с кем ещё должны встретиться русские. Фархад стал божиться сперва аллахом, затем мамой и детьми, что не знает. Его снова долго били. Злобились: почему, сволочь, не сообщил сразу, куда и к кому направились русские? Почему ждал, когда придут и спросят?
Фархад плевался кровью, стонал и хрипел. На прошание контрразведчики пообещали его кастрировать, если ещё раз такое выкинет. «Знай своё место, свинья арабская», – напутствовали и ушли.
В это время форд уже въезжал в иорданский городок Эз-Зарку. Там, на главной улице располагалась гостиница Камаля, двухэтажное здание. Заведение сонное, об успехах цивилизации в нём говорили лишь стеклянные входные двери да кондиционеры на окнах.
Володя, перейдя на английский язык, спросил грустного портье в галабии, где хозяин. Портье вяло глянул и пробормотал нечто невнятное.
– Ты мне это брось, – ответил по-русски Володя и продублировал по-арабски и, наверное, что-то ещё добавил, потому что с портье слетела вялость, а взгляд сделался удивлённым.
Портье поднялся из кресла, поклонился и предложил следовать за ним. Серёга подмигнул Игорьку:
– Видал?
Игорёк кивнул. В этом походе от Игорька ничего не зависело, он по-прежнему ощущал себя туристом: привезли, накормили, поселили; завтра повезут на экскурсию. Едешь, слушаешь музыку в плейере и ни о чём не думаешь. Израильские пейзажи не впечатлили: зелёные холмы, сплошные оливы и апельсиновые рощи, аккуратные, неизменно белые, городки с одинаковыми коттеджами, Иудейские горы и Иудейская пустыня за Иерусалимом – каменистая земля безжизненных холмов и скал.
На иорданской таможне оказался смешливый офицер: разглядывая визитку, которую дал Фархад, спросил вдруг, нет ли шоколадных конфет. И, узнав, что нет, весело посоветовал:
– На обратном пути обязательно везите.
Володя сунул ему бакшиш – пятьдесят долларов, и дело было кончено.
Портье привёл их на второй этаж. Там лежали ковры, воздух был свеж – работали кондиционеры. Перед деревянной с резными излишествами, модными в начале двадцатого века, дверью, сделал знак подождать, а сам вошёл.
Из-за двери они расслышали отчётливо произнесённое «инглези». Затем кто-то, должно быть сам Камаль, загудел густым баритоном. Портье вернулся в коридор и мотнул головой, мол, входите.
Володя сунул ему в руку десять динар.
Камаль оказался грузным дядькой, каких можно сколь угодно много видеть на наших рынках, с той лишь разницей, что этот был дома и чувствовал себя не завоевателем, а хозяином. Он сидел, развалившись в офисном кресле, с гримасой презрения на лице; курил сигару и пускал в потолок дым.
– Хочу снять трехместный люкс, – сказал по-русски Володя. – С видом на горы.
Выражение лица хозяина мгновенно изменилось.
– Э, какие горы, дорогой, – ответил по-русски Камаль. – Люкс выходит на торговую улицу.
– Вот, значит, ты какой, товарищ Камаль, – поздоровался Володя.
Камаль широким жестом указал на стоявшие вдоль стены стулья.
– Холодно в Москве? – спросил он.
– Тепло. Весна.
– Эх, – мечтательно вздохнул Камаль. – Какие у вас шлюхи! Боже мой, какие женщины!
– А сюда, значит, ещё не завезли? – спросил Володя.
Камаль фыркнул.
– Где учился? – продолжил Володя.
– В Ростове, на медика. Я – гинеколог! Большой человек. Но теперь – семейный бизнес, эта гостиница. Какой муж пустит жену к гинекологу-мужчине, а? – Камаль расхохотался. – Хотел жениться на русской. Они все шлюхи у вас. Зря не женился. Я – христианин, я могу жениться на русской. Почему не женился, а? Дурак потому что. Здесь ей к кому бегать? Ни к кому! Дурак!
Камаль хорошенько затянулся сигарой. И отложил её в пепельницу.