Все новые и новые существа попадались Иеро, и в его мозгу, приученном запоминать и описывать, постепенно формировался гигантский каталог.
В саванне бродили стада чудовищных, покрытых панцирем животных; их бронированные спины высились над огромными головами словно бурые скалы. Они, однако, не имели отношения к древним ящерам – их жилы наполняла теплая кровь, а копыта состояли из трех рудиментарных пальцев. Иеро ловил их мысли – тупые, ленивые. Эти твари были лишь горами медлительной плоти, пожирающей траву и молодые ветви. Человек не представлял для них угрозы, как, впрочем, и любое другое существо столь же ничтожных размеров. Однажды, из чистого озорства, он пробежался по спинам целого стада, то перепрыгивая с одного хребта на другой, то взбираясь по складкам и трещинам в панцирях. Травоядные монстры даже не заметили его.
Тысячи птиц носились над деревьями и травой, пели, щелкали, свистели. Многие целыми стаями сопровождали крупных животных; одни охотились на жалящих насекомых, другие, восседая на спинах жвачных, искали клещей и блох. Но не все пернатые были столь безвредными.
Первая встреча с птицей иного сорта едва не закончилась трагедией. Та, должно быть, некоторое время следила за человеком и, стремительно выскочив из высоких зарослей кустарника, захватила Иеро врасплох. Птица была вдвое выше его, с чудовищным крючковатым клювом, голову ее венчал плюмаж из пурпурных перьев. Растопырив крохотные бесполезные крылья, эта фурия неслась по степи со скоростью антилопы, топча траву голенастыми когтистыми ногами. Иеро парировал яростный удар клюва щитом, поспешно переброшенным со спины на руку, затем, петляя, словно заяц, бросился к ближайшей роще высоких раскидистых деревьев. Птица преследовала добычу по пятам с возмущенным криком.
К счастью, деревья были неподалеку и стволы их обвивали лианы, по которым метс вскарабкался наверх со скоростью, внушившей бы зависть его обезьяноподобным предкам. И вовремя! Огромный клюв врезался в ствол на расстоянии пальца от его сандалии.
Тяжело дыша, Иеро наблюдал за чудищем, беснующимся у подножия дерева. Лишь удача спасла путника от гибели, и он дал себе слово, что впредь будет осторожнее. Частота волн, излучаемых мозгом гигантской птицы, была иной, чем у млекопитающих, от нападения которых священник привык защищаться. И это едва не сделало его жертвой пернатой бестии. Иеро решил впредь улавливать все волны – не только принадлежащие теплокровным животным, но и те, которые испускали птицы и рептилии. В мире, кишащем мутантами, чье происхождение трудно или невозможно установить, никакие предосторожности не лишни. Он слишком хорошо помнил этот смертный ужас – Бродящего в Тумане
– и способ, которым болотный монстр поддерживал свое существование.
После долгого ожидания, во время которого Иеро терпеливо представлял себя веткой дерева, высохшей и несъедобной, птица удалилась. Когда ментальная проверка подтвердила, что голенастое чудище уже далеко, он спустился на землю и продолжил путь. Других происшествий в этот день не было, но странник старался держаться поближе к деревьям и высоким конусам термитников. Это тактика тоже страдала изъянами: на границе леса таились свои опасности. Разум Иеро, однако, стоял на страже, позволяя вовремя обнаруживать и обходить гиблые места. Еще до того, как ночная тьма наводнила степь сонмом хищников, он устроился на раскидистых ветвях лесного гиганта, тщательно замаскировав свое убежище. Священник заснул, убежденный, что, не вернись к нему ментальные способности, он сумел бы пересечь эти земли лишь в сопровождении целой армии.
Проходили дни, солнечные и ясные, с изредка налетавшими грозами. Мысли Иеро все чаще и чаще уносились к северу.
Там, как полагал Солайтер, обитали человеческие существа неведомого рода и племени, непохожие на метсов; это было все, что гигант мог о них сказать. Теперь каждый вечер, сотворив молитву, Иеро сосредоточивался на северном направлении в поисках контакта. Он действовал очень осторожно. Пока еще путник не знал, кого – или что – ищет, но отнюдь не жаждал внезапно столкнуться с Нечистым.
Не раз Иеро подумывал о том, чтобы использовать кристалл и окинуть лежащий впереди путь глазами какого-нибудь существа. Всматриваясь в магические глубины, он мог проникнуть в мозг птицы, парящей в голубых небесах в многих милях отсюда, и использовать ее как воздушного разведчика. Но в этих земляк, населенных странными тварями, метс не хотел рисковать. Дальновидение не поддавалось сознательному контролю, и кто знает, с чьим мозгом он мог случайно вступить в контакт? Один раз на севере, незадолго до встречи с Лучар, волшебный камень подключил его к сознанию слуги Нечистого, парившего в небе на крылатой машине. Иеро вполне хватило этого; больше он рисковать не собирался.
Оставались еще Сорок Символов – деревянные фигурки размером с сустав мизинца. Хотя Иеро не использовал их много месяцев, считая, что лишился дара предвидения, они не раз помогали ему в прошлом. Законы, которым подчинялись крохотные знаки, оставались непонятными самым ученым служителям Господа; их происхождение терялось в глубине тысячелетий. Лишь немногие обладали редкой способностью к предсказанию будущего и могли с уверенностью использовать символы. Дар Иеро был более чем скромным, однако попытка провертеть дырочку в завесе, скрывающей завтрашний день, явно не сулила никакого вреда.
Однажды вечером, спустя неделю после того, как он покинул южные холмы, священник сложил маленькие деревянные фигурки в кучку на куске коры, лежащем на коленях. Перед тем он прочно привязал себя лианой к могучей ветви дерева-великана, чтобы не упасть вниз во время транса.
Иеро не прикасался к священническому облачению уже несколько месяцев; впрочем, это был внешний, несущественный элемент обряда. Метс сотворил молитву, прося у Всевышнего руководства и помощи в прозрении будущего, затем, под воздействием самогипноза, погрузился в каталепсию, став безразличным и нечувствительным к внешнему миру. Однако и сейчас ментальный щит ограждал его разум от посягательств врага; никто не сумел бы пробиться сквозь мощные барьеры к мозгу и захватить над ним власть. Прежде чем погрузиться в транс, метс положил ладонь левой руки на кучку резных символов.
Когда он очнулся, продрогший, оцепеневший до судорог, было совсем темно. Лунный свет расплескался по саванне; ночь ярилась и рыдала отзвуками погони и бегства – рыком охотников и предсмертным визгом жертв.
В левой руке Иеро были зажаты три крохотные фигурки. Освободившись от лианы, что предохраняла его от падения, и отложив в сторону остальные символы, он пополз к концу ветви, чтобы в свете полной луны разглядеть выпавшее знамение. Только там священник разжал пальцы и всмотрелся в три символа, вырезанных из черного дерева.
Копье было ему хорошо знакомо. Оно означало сражение или охоту, а иногда и то и другое. Это не обещало ничего нового. Следующий символ – крохотные стилизованные Башмаки, предсказывающие долгое, очень долгое путешествие, – тоже выпадал часто и не вызвал у Иеро большого удивления. Последняя фигурка, напротив, заставила его призадуматься. Лист, а на нем – Меч! Однако, получше приглядевшись, священник понял, что клинок на самом деле прокалывал лист – входил в него и выходил опять, подобно скрепляющей плащ застежке.
Странник опустил руку с зажатыми в ней фигурками и долгое время сидел неподвижно, пытаясь припомнить смысл последнего значка.