Семьи усложняют дело. Семьи делятся. Все мужчины сгоняются в одни деревни, женщины в другие, дети в универсальные школы. По отдельности им должно лучше работаться и лучше учиться, здоровый локоть товарища всегда рядом. Мера, конечно, временная (так говорят).
Оживает рация. Слышит только Лумис и «черные шлемы» рядом, у тяжелой молоденькой пехоты чудо-раций нет.
— «Крупа», сбор всех «черных зерен», грузиться в «семечки»! Бегом!
Лумис поднимает руку, командует условными знаками. Все свои в курсе, слышали.
«Коза» несется, едва не сбрасывая гусеницы, стекломильметол даже искрит. Боковые люки-двери разверзлись в затихшие улицы, иглометы пялятся туда толстыми связками узеньких стволов, но кто может помешать кому-то опытному сбросить с верхних этажей связку гранат? Такое уже бывало здесь в Юй-юй-сян. Надо смотреть в оба, можно успеть выпрыгнуть, предупредить — с высотного здания граната, а может, мина будут падать несколько секунд.
БМТП замирает, гасит двигатель, но рев мощного мотора все равно слышен. Отделение Лумиса уже рассыпалось, а ревет, оказывается, боевой дирижабль: совсем низко, винты прямо режут тяжелый воздух, навивая, вспучивая, словно сахарную вату, — дрожит марево. «Патриотов» вокруг видимо-невидимо, все сидят вдоль широкой улицы — центральная часть свободна. Что-то готовится.
Неожиданно уши выдавливает тысячекратно усиленный мегафонами голос:
— Не вздумайте стрелять! Предупреждаем полицию и солдат еще раз! Это плохо кончится для всех. — Дирижабль завис над перекрестком, но голос идет не оттуда, он льется из-за угла. — Мощность нашей бомбы — пятьсот мегатонн. Весь город взлетит на воздух, как только вы стрельнете. Не пытайтесь загородить дорогу, дайте нам спокойно пройти.
Справа появляется странная процессия. Впереди едет открытый мобиль с громадными, подвешенными с боков усилительными колонками квадрофоров, какая-то спецмашина, предназначенная для использования то ли в общенародных праздниках, то ли в рок-концертах на площадях. В машине смело, ничуть не маскируясь, стоит оратор. А вот за ним выдвигается на перекресток действительно что-то странное, вначале даже кажется, что это маленький дирижабль, идущий совсем низко. Но это нечто наподобие большой цистерны, и, что чудно, несут ее, можно сказать, на руках. Со всех сторон, словно муравьи, ее облепили люди. Их, наверное, несколько сотен, и на всех какие-то лямки.
—Куда вы направляетесь? — Это уже рыкнули с небес, с боевого летательного аппарата легче воздуха.
—Мы желаем разговаривать и ставить условия только непосредственно представителю Императора Грапуприса Тридцать Первого или с ним самим, если ему будет угодно.
—Вы что, хотите взорвать его?
Загрохотал, понесся по оцепленной улице смех со спецмобиля.
—Вы хотите взорвать город?
Снова хохот, да такой, что аж мурашки по коже. И, наконец, ответили:
—Сразу видно, что говорит тупая полицейская каска. Если бы мы хотели взорвать город, мы бы инициировали запал прямо здесь, не только город — вся округа окажется в эпицентре.
—Какова же ваша цель?
—Остановить вашу негуманную акцию, но подробности мы обсудим уже доложено с кем. Вызывайте Императора.
—А какую группировку вы представляете?
—Всех жителей Юй-юй-сян. Повторяю для солдат и полиции: не применяйте против нас оружие — это будет самоубийством. Вес бомбы равномерно распределен между всеми носильщиками, стоит убить хотя бы нескольких, и бомба упадет, остальные просто не удержат ее. Тут же начнется детонация.
Процессия продолжает неторопливо двигаться вперед. Неслышно в этом грохочущем между небом и землей диалоге подъезжают еще две «Козы». Накапливаются силы. «Но что можно тут поделать? А власти все-таки порядком струхнули, — думает Лумис.
— Где же они смогли достать столь мощную бомбу?» Он даже не уверен, что такие бывают. Что-то здесь не так. В наушнике у Лумиса пикает. Он придвигает его к уху и слышит:
—Штурм-капрал, бегом сюда, вы нам нужны. Осмотритесь, мы у машины с поднятым боевым вымпелом.
Лумис припускает бегом, происходит что-то действительно важное.
—Капрал, вы тут один в свое время имели дело с атомными бомбами, правильно? — спрашивает штаб-полковник «патриотической полиции», явно очень большая шишка.
—Честно говоря, очень косвенным образом. Я просто обеспечивал операцию, господин полковник.
—Но у вас же медали, мы сверялись с личным делом.
—Да, это так. Скажите, что вы хотите услышать конкретно?
— Что сотворит такая бомба при взрыве?
— На то, чтобы разнести город, хватит десяти мегатонн. «Патриот» уже открывает рот, дабы что-то сказать, но Лумис еще не закончил:
—Но понимаете, в чем дело? Надо посчитать, сколько человек несет эту штуковину, тогда мы узнаем ее максимальный вес.
—Мы уже сделали это, капрал, — вмешивается групп-майор «стражей безопасности». — Вот, — он протягивает Лумису написанную на листке цифру.
Штурм-капрал размышляет две секунды. Никто ничего не говорит.
—Извините, господа офицеры, я думаю, это мистификация, такая мощная бомба, как говорят они, не может весить так мало.
—А может это быть какой-нибудь маленькой, но тоже атомной бомбой?
Да, конечно, например, наш «будильник» со всеми причиндалами могли транспортировать двое. Только зачем им врать, раздувая мощность? Скорее всего, это чистая афера. Они ни черта не соображают в этих делах и ляпнули что в голову придет.
—Спасибо за совет, штурм-капрал. Вы пока свободны. Будьте со своим отделением наготове.
Но отделение Лумиса не привлекли к разрешению данного происшествия. Превентивное право на получение медалей в данной операции имели полицейские, да Лумис и не жалел.
А жизни всей когорты шантажистов трагически оборвались через час, их всех расстреляли в упор «белые каски» и «патриоты». Однако, по слухам, случилось непредвиденное: там, внутри «цистерны», все же оказалась взрывчатка, правда, обыкновенная, не атомная. Когда носильщики уронили свою ношу — она рванула: несколько окружающих зданий рухнуло. Погибла куча полицейских и боевой дирижабль. Так что Лумису, можно сказать, крайне повезло.
СРОЧНАЯ СМЕНА ДЕКОРАЦИИ
Другие города
И снова у них не получилась идиллия. Хотелось целоваться хотелось спокойно говорить, не ради информации, а просто чтобы слышать друг друга, хотелось смотреть в глаза, простреливать встречными лучами и снова чувствовать себя молодыми, сильными, когда впереди целая бесконечность счастья, словно не было этих длинных-длинных циклов, проведенных раздельно. И только об одном они не могли говорить, о самом главном, потому что само молчание об этой теме выдавало незнание, маскировало тоску. Никто из них не спросил другого, потому что вопрос выбил бы сейчас из-под ног последнюю опору, потому что любой из них, если бы знал и ведал что-либо, сам бы сразу выпалил, ошарашивая волной последнего сладкого знания. Ведь тогда счастье достигло бы апогея... Но никто ничего не сказал, и мысли затаились внутри, спрятались, закопались поглубже в безразличие надежды. Не нужны они были сейчас, необходимо было радоваться хотя бы этому странному и неожиданному подарку судьбы. Но и такое теперь стало невозможным: им просто нельзя было иметь дело с полицией.
Они рванули из города, заметая и путая след, используя свои знания, приобретенные за долгие циклы раздельного существования.