Карпов опомнился и умылся колким снегом. Нашел, о чем грезить…
Он вдруг поймал себя на том, что до сих пор кружит около общаги.
«Да что это со мной?» – озлился Олег, и тут его взгляд коснулся пожарной лестницы. Он так и не проверил Аркашу, а ведь в комнате с ним
находился посторонний. Что, если, оставшись в одиночестве, сосед перестанет быть тем, кого в нем привыкли видеть…
Карпов запретил себе даже думать об этом, но укоренившееся недоверие к миру взяло верх.
Он встряхнул пожарную лестницу, та не поддалась – похоже, примерзла насмерть. Стальные прутья обледенели, и унты, несмотря на рифленую
подошву, скользили. Это не мешало, пока Карпов не поднялся до третьего этажа.
Еще четыре ступеньки. Это не много. Три. Еще шажок. И еще.
Аркаша сидел на стуле. Человеку постороннему могло показаться, что он просто задумался, но Олегу хватило и одного взгляда. Он уже видел эту
позу и это выражение лица.
Чтобы заставить соседа очнуться, Олег решил разбить окно. Он размахнулся, но унты вдруг соскользнули, и Карпов повис на левой руке. Он
вытянул правую и почти схватился за перекладину, и уже нащупал что-то ногами, когда пальцы, не выдержав веса, разжались.
Хотелось крикнуть, но легкие оказались на выдохе, и кричать было нечем.
* * *
Сколько прошло времени, Карпов не знал – часы стояли. Он осторожно ощупал ребра и поднялся в три приема: на четвереньки, на колени, в
полный рост.
Свет в окне уже не горел. Олег оценил свой путь – сверху вниз, – и это его впечатлило. Иногда сугроб оказывается полезней человека.
Карпов сделал несколько пробных шагов. Земля под ногами шаталась, но не настолько, чтобы его остановить. Не дождавшись автобуса, он
отправился на завод пешком. Там должен был кто-то выжить, хотя бы Валера, неунывающий остряк. Он обязательно что-нибудь придумает.
Впереди маячила чья-то спина, и Карпов дивился тому, с какой легкостью ее догоняет, – пока не понял, что человек стоит на месте.
Женщина лет сорока: ничего примечательного, кроме ярко-красной сумки. Разве что лицо… Лицо было тем самым – тупым и мертвым. Дама стояла
посреди тротуара и будто бы чего-то ждала. Карпов обошел ее вокруг, на манер невропатолога пощелкал у нее перед носом пальцами. Женщина не
двигалась. Тогда, повинуясь какому-то нелепому желанию пошалить, Олег склонился к ее уху и гаркнул:
– Эй!
Женщина вздрогнула.
– Добрый день, – улыбнулась она.
– Здрасьте, – процедил Карпов. – Давно прохлаждаетесь?
– Извините, я вас не знаю, – сказала женщина и двинулась вперед настолько уверенно, что Олега это позабавило.
– Сударыня! Который час?
– Без пятнадцати четыре, – ответила она, не оборачиваясь.
Дама прошла еще метров десять, потом ее движения стали вялыми и неохотными. Через несколько шагов она опять замерла. Понимая, что ведет
себя неприлично, Карпов без труда забрал у незнакомки сумку и повесил ей на шею, как ярмо. Затем снял варежку и ущипнул ее за нос.
Женщина заморгала, повернула голову и, увидев Олега, тепло улыбнулась.
– Добрый день, – сказала она.
Карпов кивнул.
Она вновь устремилась к неизвестной цели, на ходу снимая сумку. Как и в прошлый раз, хватило ее ненадолго.
Олег вздохнул и пошел на работу. Свернув на проспект Космонавтов, он обнаружил еще несколько статуй.
Карпов сделал подсечку застывшему на
перекрестке инспектору и только потом сообразил, что у него можно разжиться оружием.
Старший лейтенант поднялся с земли и начал отряхиваться.
Олег кашлянул.
– Добрый день, – приветствовал его инспектор.
– Продолжайте нести службу, – строго произнес Карпов.
Инспектор потоптался на месте, вроде как согреваясь, и быстро сник.
Убедившись, что тот отключился, Олег осторожно расстегнул кобуру и достал из нее табельный ПМ. Пистолет оказался тяжелым и неимоверно
холодным.
На душе потеплело. Лишь одна мысль продолжала тревожить Карпова: почему его до сих пор не тронули? Всех заразили, а его оставили. С какой
целью? Для экспериментов более изощренных? Как заложника? Или у него иммунитет?
«Хватит тыкаться вслепую, – решил он. – Проще спросить».
Олег приблизился к какой-то фигуре и вытащил пистолет. Снять с предохранителя, дослать патрон. Всего и делов.
Он подзатыльником сбил с истукана засаленную ушанку. Перед ним стоял старик лет восьмидесяти, еще в силах. А может, и не очень – просто
устал ждать забывчивых внуков и, когда голод стал невыносимым, кое-как выбрался из дома. Или пошел за лекарствами для своей бабки…
Нет. Жалеть только здоровых. Жалеть – людей.
Олег прижал ствол ко лбу, усеянному старческими пятнами, и зажмурился.
Трудно первый раз. Потом будет легче.
– Добрый день, – услышал он слабый голос и от неожиданности чуть не выстрелил.
В глазах у старика не было ничего, кроме тоски.
– Вы хотите меня убить? А вы сможете? Вы правда сможете? – отстраненно спросил он, и Карпов поверил бы в его равнодушие и, наверное, смог
бы, если б только ни этот взгляд…
Старик не шевелился, но он не спал, а смиренно ждал ответа. Ветер раздувал его выцветшие волосы, и Олег только сейчас заметил, какая вокруг
тишина. И еще он представил, каково на морозе без шапки. Бросив пистолет, он побежал за ушанкой. Та, подхваченная порывом, катилась к
центру города, и Карпову вдруг почудилось, что во всем Оконечинске остались только два живых существа – он и этот головной убор.
Когда Олег вернулся, старик уже заснул.
– Я не смогу, не смогу… – пробормотал Карпов, опускаясь на заснеженный асфальт.
Он почувствовал, что плачет, и утерся рукавом. Кудрявый отворот с маленькими серыми льдинками поцарапал переносицу, и тогда Олег заревел
по-настоящему. Голося на всю улицу, он ползал перед стариком, а после, окончательно впав в истерику, лежал на тротуаре и бился лбом о
дедовы валенки, пока не понял, что тот зашевелился.
– Добрый день.
– Будь все проклято! – заорал Олег.
Вскочив, он понесся к заводу.
Еще есть Валерка. Валерка!.. С которым ничего подобного случиться не может. С кем угодно, только не с ним!
Чем ближе был центр, тем больше истуканов попадалось на улицах. На Олега все так же не обращали внимания, и это бесило. Вскоре им овладела
веселая неистовая ярость.
– Эй! Я уже здесь! – вопил он, приближаясь к очередному перекрестку. – Я уже иду! Всем команда «добрый день»! Глухие вы, что ли? Аллё!
Рота, подъем!!!
До завода он добрался к пяти, злой и совершенно осипший.
– Вале-ер! – позвал Карпов, но получилось так тихо, что он сам едва расслышал.