Нестерпимо сознавать, сколько пришлось пережить из-за меня ребятам, с каким отчаянием пытались они разрыть снежную лавину, в которой погребло меня. Но еще мучительней знать, что все это было в далеком-далеком прошлом: если я и вернусь на землю, то никого не застану. Зачем тогда возвращаться? Вместе с тем я сознавал, что никакого чувства времени, хотя бы и смутного, у меня не должно быть. Я не знал, как можно объяснить подобное свойство, будь оно на самом деле. И все же, вопреки логике, верил интуиции: время здесь совсем иное.
Итгол, в существовании которого я все еще сомневался, считая, что он снится мне, - заинтересовался именно этим.
- Интуитивно вы сознаете, что протекли тридцать тысячелетий? допытывался он.
- Разумеется, все это неправда, потому что сон, - но число тридцать тысяч лет просто-таки сидит у меня в печенке.
- В печенке?
- Ну, это поговорка, - успокоил я его. - Что там на самом деле творится в моей печенке, понятия не имею. Но от здешней пищи меня просто воротит.
Каждый завтрак, обед и ужин были настоящей пыткой.
Бифштекс оказывался сладковатым и мягким, как заварной крем, и пах нафталином. Сыр напоминал гнилые яблоки в отдавал нашатырем. У кетовой икры был вкус прогорклого хлопкового масла пополам с патокой. Во сне меня изводили чревоугодные кошмары: пахучие ломти настоящих бифштексов, битая птица, копченые сиги, заливная осетрина, жернова швейцарского сыра с глазками, наполненными прозрачной слезою, жареный картофель, макароны по-флотски, гречневая каша и даже... столовские биточки из сухарей и картофеля.
- Вкус и запах имитированы неудачно, - сказал Итгол, - но к тому времени, когда изготовляли эталонные образцы, натуральных продуктов на Земтере уже не осталось..
Оказывается, у них давным-давно все продукты изготовляются из первичного минерального белка - его добывают прямо из недр. Острая необходимость подобного производства на Земтере возникла еще на заре новейшего летоисчисления. Оскудела, исчахла почва; вода и атмосфера были отравлены промышленными отходами. Человечеству, увлеченному междоусобицами, не было времени заняться хозяйством планеты. В грохоте сражений надвигающаяся катастрофа была малозаметной. А когда наконец удалось достигнуть единодушия, умолкли последние залпы - почва уже не способна была родить что-либо. Да и жить на поверхности планеты стало невозможно. К счастью, в ходе продолжительных войн люди приспособились жить в подземных городах с искусственной атмосферой и климатом. Несколько поколений спустя люди уже не хотели верить, что их предки обитали на верху неуютной и явно не приспособленной для жизни планеты.
Жизнь под землей имела неоспоримые преимущества, но на первых порах ощущалась нехватка продовольствия. Искусственные оранжереи и питомники не могли прокормить всех. Изготовление пищи из минерального сырья навсегда разрешило проблему. Создавать питательные вещества в виде каких угодно блюд не составляло труда, можно было имитировать цвет, вкус и запах. Оставалось только изготовить эталонные образцы основных продуктов: мяса, хлеба, рыбы, молока. Для этого нужен был один человек, который бы помнил вкус натуральной пищи. В период войн люди привыкли к эрзацам и подделкам. Разыскали дряхлого старика, который уверял, что помнит даже вкус рыбной икры. Он-то и стал дегустатором на первой пищевой фабрике. Лично им опробованные эталоны продуктов хранятся в центральной палате мер и весов.
- Все ясно, - сообразил я, - старикашка страдал хроническим насморком и перепутал все запахи.
Мы возвратились в библиотеку.
Я был подавлен. Теперь стало очевидно, что я не сплю, а действительно нахожусь неведомо где. Безумная тоска охватила меня. Мир, в котором я очутился, стал еще более отвратителен.
Итгол старался утешить меня:
- Немного терпения, и вас возвратят обратно, в привычную обстановку.
Я не верил ему. Кто и каким способом сможет возвратить меня на родную Землю?
- Вот эта штука поможет вам развлечься, - Итгол передал мне предмет, похожий на футляр для очков.
Я раскрыл и действительно обнаружил в нем очки.
- Это тот же воквер, только для зрения, - объяснил Итгол. - С помощью этих очков вы сможете читать книги на любом языке.
Он сам выбрал для меня книгу.
- Она поможет вам составить представление о прошлом Земтера. Узнаете, как начиналось вырождение и гибель цивилизации. Действие происходило много веков тому назад, в пору, когда земтеряне жили еще на поверхности. Но то была уже пора упадка, хотя люди не подозревали этого кичились и гордо именовали свое время расцветом прогресса. Книжка была небольшой.
- Что ж, если сюжет увлечет меня, прочитаю ее за день-два, - решил я.
- Ежедневно в эти же часы приходите в библиотеку, здесь мы будем встречаться, - предупредил Итгол и оставил меня одного.
С минуту я глядел ему вслед, пока он не скрылся за дверью. Потом надел очки, подаренные моим неожиданным благодетелем, и раскрыл книгу.
КОНЕЦ ПИРАНЫ
Глава первая
В канун катастрофы выпал небывалый снег. Даже Ивоук не предполагал тогда, что стрелки часов отсчитывают уже последние сутки жизни древней столицы - думал, в запасе, по крайней мере, месяцы.
Настоящий снегопад Ивоун видел лишь в детстве. Он тогда жил не в Пиране, а много севернее. В памяти осталось смутное, но волнующее ощущение чего-то необыкновенного, чудесного: особой мягкой тишины, ласкающей и слепящей белизны, неповторимых запахов.
Ничего подобного в Пиране не случалось за последние полтораста лет. Так сообщили по радио. О снегопаде в Пиране заговорили во всем мире. Редкостное природное явление на время затмило политические и биржевые новости.
Вначале составить представление о снегопаде Ивоун мог лишь по необычайно возбужденному виду экскурсантов, по тому, как много мокра натащили они в собор: от каждой двери тянулись непросыхающие дорожки. Свободное пространство у западного входа загромоздили зонтиками, поставленными для просушки. Из-за них не стало прохода к знаменитому витражу "Спаситель на водах".
На улицу Ивоун смог попасть только освободившись от своей группы. Благо, сегодня у экскурсантов не было охоты мучить его вопросами.
Навалило уже по колено. Для Пираны зрелище было неправдоподобным. Невесомые хлопья беспрерывно падали и падали откуда-то из промозглой вышины. Небывалая тишина окутала город. Приглушенно разносился вязкий шорох автомобилей, скользящих через площадь. Из-под колес расплескивалась полуталая жижа, окрашенная отходами бензина в желтовато-зеленый цвет. К привычной вони битума примешивался запах влажного снега. Что-то позабытое, невыразимо отрадное сулил этот запах.
Подъехал автобус с экскурсантами. Рослый и долгорукий молодой водитель помогал визжащим дамам преодолевать заснеженное пространство в две сажени между автобусной подножкой и распахнутой калиткой в ограде храма. Дорожку к паперти беспрерывно расчищали двое уборщиков. Водитель другого автобуса равнодушно наблюдал эту сцену из кабины. Наконец вся прибывшая группа достигла паперти и скрылась за массивной дверью.
Оба шофера оказались эмигрантами из соседней страны.
Во всяком случае, разговаривали они на одном языке, и было очевидно, что язык этот для них родной. Оба без злости побранили чертовку погоду, затем переключили внимание на Ивоуна. Видимо, они не предполагали, что Ивоун понимает их.
- Какого дьявола эта старая ворона торчит на холоде? Шел бы в собор.
- Тоже, поди, хочет запомнить снег.
- Надолго ли?
- Как знать. Такие вот сухопарые живучи - он еще нас с тобой переживет.
- Может, у него есть сигареты.