И Ваата, связанная с перепуганным мутантом так, как двое морян-ныряльщиков связаны друг с другом единым страховочным тросом, была вынуждена заново создавать сны, которые укрощали страхи Дьюка.
"Дьюк спасся, - шептала она в его разуме. - Дьюка взяли в море, где Хали Экель исцелила его ожоги". Дьюк хныкал и поскуливал. Если бы Ваата пробудилась, то услышала бы его собственными ушами, поскольку оба находились в одном помещении в Центре жизнеобеспечения Вашона. Ваата лежала, почти полностью погруженная в питательный раствор, - чудовищная гора розово-голубой плоти с явными человеческими женскими признаками. Громадные груди с гигантскими розовыми сосками вздымались из темного питательного раствора, словно две горы из коричневого моря. Дьюк дрейфовал рядышком - ее спутник, привычный отзвук в бесконечности ментального вакуума.
На протяжении поколений их питали и почитали в центральном комплексе Вашона - обиталище капеллан-психиатра и Комитета по жизненным формам. Моряне и островитяне несли караул возле этой парочки под руководством капеллан-психиатра. То было ритуальное наблюдение, которое со временем разрушало почтительность, которую обитатели Пандоры еще в раннем детстве перенимали от родителей.
"Эти двое всегда были такими. Они всегда были здесь. Они - наша последняя связь с Кораблем. Пока они живы, Корабль с нами. Это богоТворение помогает им оставаться в живых так долго".
Дьюк иногда приоткрывал глаз и озирал угрюмую стражу, стоявшую вокруг живого пруда. Ваата не пробудилась ни разу. Она дышала. Ее гигантское тело в полном соответствии с генетическим наследием келпа получало энергию из питательного раствора, омывающего кожу. Анализ раствора обнаруживал следы человеческих выделений - их удаляли сосущие рты слепых рыбок-поскребучек. Иногда Ваата фыркала, и ее рука подымалась из раствора, словно Левиафан, а потом вновь погружалась. Ее волосы продолжали расти. Когда они покрывали всю поверхность раствора наподобие келпа, щекоча безволосую кожу Дьюка и нервируя поскребучек, входил капеллан-психиатр и с почтением остригал их. Потом волосы мыли, разделяли на пряди, благословляли, после чего продавали маленькими локончиками в качестве индульгенций. Их покупали даже моряне. Продажа волос Вааты была основной статьей доходов капеллан-психиатров в течение многих поколений.
Дьюк, более других людей осознающий свою связь с Ваатой, задумывался над природой этой связи, когда присутствие Вааты оставляло ему время для собственных раздумий. Иногда он говорил об этом со своими часовыми, но стоило Дьюку заговорить, как тут же возникала суета - призывали капеллан-психиатра, и начинались прочие проявления неусыпной бдительности.
- Она меня живит, - сказал он однажды, и эти слова сделались лозунгом на коробочках с волосами Вааты.
Во время подобных бесед капеллан-психиатры осыпали Дьюка заготовленными вопросами, то выкрикивая их, то вопрошая тихо и почтительно.
- Ты говоришь за Ваату, Дьюк?
- Я говорю.
Только такой ответ они получали на этот вопрос. Поскольку было известно, что Дьюк - один из приблизительно сотни первоначальных мутантов, зачатых с вмешательством келпа и, таким образом, носящих в себе его гены, его иногда расспрашивали о келпе, некогда правившем ныне бескрайним морем Пандоры.
- У тебя есть память келпа, Дьюк?
- Авааты, - поправлял Дьюк. - Я - камень.
Этот ответ вызывал бесконечные споры. Аваатой келп именовал себя. Упоминание о камне оставляло теологам и схоластам простор для толкований.
- Должно быть, он имеет в виду, что сознание существует на самом дне моря, где обитает келп.
- Нет! Вспомните, келп всегда приникал к камню, подымая слоевища к солнцу. А дирижаблики использовали камень как балласт...
- Все вы ошибаетесь. Он для Вааты - ее связь с жизнью. Он камень Вааты.
И всегда находился кто-нибудь, кто вопил о богоТворении и истории далекой планеты, где некто по имени Петр давал тот же ответ, что и Дьюк.
Никогда и ничего в этих спорах не решалось - но расспросы возобновлялись всякий раз, когда Дьюк выказывал признаки бодрствования.
- Как получается, что вы с Ваатой не умираете, Дьюк?
- Мы ждем.
- Чего вы ждете?
- Нет ответа.
Этот повторяющийся диалог спровоцировал несколько кризисов, пока в одном из поколений капеллан-психиатр не издал приказ о том, чтобы ответы Дьюка обнародовались лишь с его, капеллан-психиатра, дозволения. Слухи и сплетни приказ, конечно, не пресек, зато свел все, помимо официальной версии капеллан-психиатра, к мистической ереси. Вот уже два поколения капеллан-психиатров не повторяли этого вопроса. Текущие интересы больше сосредоточивались на келпе, распространяемом морянами по всепланетному океану Пандоры. Келп был крепок и здоров, но признаков разумности не подавал.
Там, где дрейфовали великие острова, частенько на горизонте виднелось маслянисто-зеленое пятно зарослей келпа. Все сходились на том, что это хорошо. Келп служил нерестилищем для рыб, и всякий видел, что рыбы по нынешним временам стало больше, хоть и поймать ее не так-то легко. Нельзя же забрасывать сеть в заросли келпа. Сети попросту запутывались там и пропадали. Даже тупая рыба мури научилась прятаться в этих зарослях при приближении рыбаков.
А еще возобновлялись вопросы о Корабле. Корабле, который был Богом и покинул человечество на Пандоре.
- Почему Корабль оставил нас здесь, Дьюк?
- Спросите у Корабля. - Вот и все, чего можно было добиться от Дьюка в ответ.
Многие капеллан-психиатры возносили к нему мысленные молитвы. Но Корабль не отвечал. Во всяком случае, голосом, который был бы им слышен.
То был тревожный вопрос. Вернется ли Корабль? Корабль, оставивший гибербаки на орбите Пандоры. На странной орбите, которой, казалось, нипочем законы гравитации. Среди островитян и морян Пандоры встречались и такие, кто полагал, что Ваата ждет, когда гибербаки будут возвращены с орбиты, - и когда это произойдет, она проснется.
Никто не сомневался, что существует связь между Ваатой и Дьюком, - так почему бы не быть связи между Ваатой и жизнью, дремлющей в гибербаках?
- Как ты связан с Ваатой? - спрашивал очередной капеллан-психиатр.
- А как ты связан со мной? - отвечал Дьюк.
Ответ педантично заносился в Книгу Дьюка и порождал новые споры. Однако было замечено, что, когда задавались подобные вопросы, Ваата шевелилась. Иногда сильно, а иногда в ее обширной плоти угадывался лишь намек на движение.
- Это как страховочный трос, которым связываются наши ныряльщики, заметил как-то вдумчивый морянин. - И ты всегда можешь отыскать своего напарника.
Сознание Вааты протягивало цепочку к генетической памяти альпинистов. Они совершали восхождение, она и Дьюк. Это она ему показывала много раз. Ее воспоминания, разделенные с Дьюком, таили дивный мир вертикали, который островитяне едва ли могли себе представить и которому голографические изображения не отдавали должного. Но она не думала о себе как об одном из восходящих, да и вообще не думала о себе. Были только страховочный трос и восхождение.
Во-первых, нам пришлось
выработать образ жизни, не
нуждающейся в суше, во-вторых, мы
сохранили всю технологию и
оборудование, какие только сумели
спасти. Льюис оставил нам команду
биоинженеров - наше проклятие и наше
самое могущественное наследие. Мы не
могли позволить столь драгоценным и
немногочисленным нашим детям
вернуться в каменный век.
Из дневников Хали Экель
Уорд Киль со своей высокой скамьи взглянул вниз на стоящих перед ним просителей. Мужчина был высоким морянином с татуировкой преступника на лбу винно-красной буквой "И", означающей "изгнан".