Дядя осторожно опустил иглу на вращавшуюся пластинку и проворно отступил назад, его беспокойные, протянутые вперед руки застыли в предвкушении. Мистер Коркоран сидел на стуле возле камина, закинув ногу на ногу, потупленная голова опиралась на костяшки правой руки так, что верхняя губа приподнялась, обнажив влажно поблескивавшие зубы. Зазвучала музыка — фрагмент из оперы «Терпение», — с трудом пробивавшаяся сквозь шипение и потрескивание. Пластинки были старые, и на современных электрических проигрывателях слушать их было нельзя. Вступил хор, мистер Коркоран и дядя присоединились к нему в счастливой искушенной гармонии, сопровождая мелодию выразительными дирижерскими жестами. Сидевший спиной ко мне дядя авторитетно кивал головой в такт, так что жировая складка, обычно выпиравшая у него на шее из-под воротничка, то бледнела, то наливалась кровью.
Музыка смолкла.
Дядя покачал головой и, издав недоуменно-восхищенный звук, поспешно поднялся, чтобы остановить пластинку.
— Я могу слушать эту музыку с утра до вечера, — сказал он, — и она мне ни капельки не надоест. Дивная вещь. Думается мне, самая красивая из всех, нет, правда. А какая напевность, какая звучность, а, мистер Коркоран!
Мистер Коркоран, на которого я в этот момент случайно взглянул, предварительно улыбнулся, но едва только собирался раскрыть рот, как улыбка его исказилась, а тело выпрямилось и застыло. Вдруг он оглушительно чихнул, забрызгав пиджак и брюки исторгнутой из ноздрей слизью.
Дядя поспешил на помощь племяннику, я же почувствовал, как к горлу у меня подступила волна тошноты. Я тихонько рыгнул, издав звук, какой обычно принято издавать между умирающими. Передо мной маячила заботливо согнувшаяся дядина спина.
— Сейчас повсюду простуда, мистер Коркоран, — сказал дядя. — Надо вам следить за собой. И одевайтесь потеплее.
Схватив свои бумаги, я поспешно ретировался, пока дядя и мистер Коркоран дружно орудовали носовыми платками. Вернувшись в спальню, я в прострации растянулся на кровати, изо всех сил стараясь вернуть утраченное самообладание. Через какое-то время до меня донеслись слабые звуки музыки, еще больше приглушенные разделявшими нас дверьми, но ставшие ощутимо громче, когда вступил хор. Я накинул свой серый пиджак и выбрался на улицу.
Степень моего эмоционального смятения была столь велика, что я пошел по направлению к центру, не обращая никакого внимания на окружающее и без какой-либо определенной цели. Дождя не было, но тротуары и мостовые влажно блестели, и прохожие двигались быстрым, энергичным шагом. Легкий туман, сквозь который пробивались созвездия уличных фонарей, повис над улицей, цепляясь за крыши домов. Дойдя до Пиллар-стрит, я повернул было обратно, как вдруг заметил Керригана, который вышел с одной из боковых улиц и теперь энергично шагал впереди меня. Догнав его, я хорошенько двинул ему кулаком в поясницу, что исторгло у него грубое восклицание, обычно ассоциируемое с языком солдатни. Вслед за тем мы учтиво поприветствовали друг друга и, разговорившись на общеакадемические темы, продолжали идти в направлении Графтон-стрит.
— Куда собрался? — спросил я Керригана.
— К Бирну, — ответил он. — А ты куда?
Майкл Бирн был интеллектуально многосторонним человеком, и дома у него часто разыгрывались ученые и прочие диспуты.
Описание Майкла Бирна . Высокий, средних лет, крепко сбитый. Большие внимательные глаза бросали быстрые взгляды сквозь оконца его очков. Верхняя губа выдавалась вперед, острая, как птичий клюв. Говорил он обычно увещевающим, авторитетным тоном, негромко и вкрадчиво. Таланты его были разнообразны: художник, поэт, композитор, пианист, искусный переплетчик, специалист по тактике и большой авторитет в области баллистики.
— Никуда, — ответил я.
— Тогда пошли вместе, — предложил Керриган.
— Что ж, — ответил я, — это будет в высшей степени мудро.
Мое последнее высказывание и его связь с мудрыми речами Иисуса, сына Сирахова . Страх Господень есть начало и венец мудрости. Слово Божие есть источник мудрости, и стези ее и наставления ее вечны. Страх Господень возвеселит твое сердце и дарует радость, и довольство, и долгую жизнь. Мудрость не оставит того, кто убоялся Господа, и последние его дни будут благословенны. Сын мой, с юных лет своих внимай ее поучениям и, когда волосы твои убелятся сединой, обрящешь мудрость. Приблизься к ней, как пахарь и сеятель, и ожидай добрых плодов. Забота о ней не будет для тебя тяжким бременем, и скоро сможешь вкусить плодов ее. Принимай любые испытания, что выпадут на твою долю, и будь терпелив, ибо золото и серебро испытываются огнем, угодный же Богу человек должен пройти через горнило унижений. Выслушай суждения отца своего и не огорчай его в жизни. Благословение отцово возвело дома детей его, но проклятие матери подточило их основы. Не презирай человека в старости его, ибо все мы когда-нибудь будем стары. Не презирай речи тех, кто дряхл и мудр, но стремись проникнуть в смысл мудрых присловий их. Не спеши восхвалять человека за красоту его, равно как и не спеши презирать за неприглядную наружность. Пчела — малое существо, но сбирает в сотах своих высшую сладость. Будь в мире со многими, но лишь одному из тысячи дозволь стать твоим советчиком. Ничто не сравнится с верным другом, и никакое золото и серебро не перевесят блага, каким является его верность. Если хочется тебе вести с человеком дружбу, прежде испытай его, и не доверяйся никому опрометчиво. Ибо есть люди, которые дружат из выгоды и не дадут тебе убежища в дни, когда постигнет тебя беда. Ложь пятнает доброе имя. Никогда не свидетельствуй против истины, но в невежестве своем устыдись лжи. Не привыкай по любому поводу упоминать Имя Божие и не произноси без нужды имена святых. Злоупотреблявший клятвами полон греха, и кары небесные не минуют жилища его. Прежде чем не выслушаешь собеседника своего до конца, молчи и не отвечай ни слова, и не прерывай других, когда они держат речь. Если захочется тебе сказать злое слово соседу твоему, сдержись и не дай ему вырваться наружу. Терниями огради слух свой; не прислушивайся к злым языкам и уста свои держи на запоре. Взвешивай каждое слово, как взвешиваешь ты золото и серебро. Беги от греха, как от ядовитого жала. Каждое прегрешение подобно обоюдоострому мечу, и нельзя уберечься от ран его. Выбери подходящее время и беги от зла. Любящий опасность погибнет от нее, а прикоснувшийся к смоле замарает себя. В каждое дело рук своих влагай веру души своей, ибо только так сможешь исполнить заповеданное. Во всех поступках помни о цели их и тогда только избегнешь греха. Конец вышеизложенного.
Мы сидели в сумеречной полутьме комнаты Бирна и впятером вели неторопливый, прихотливо менявший свое направление спор. Маленький упрямый огонек ярко тлел внутри пирамиды прогоревших углей, и красное волшебство света придавало предметам мягкую округлость очертаний. Бирн позвякивал ложечкой в своем стакане.
— Вчера, — сказал он, — Крайен принес мне полное собрание своих прозаических сочинений.
Бирн сидел один в темноте за столом, размешивая в воде прописанные врачом таблетки овальной формы.
— А накануне, — продолжал Бирн, — он сказал, что до боли хочет послушать, как я играю Баха. До боли, представляете!
Он вяло рассмеялся, и смех постепенно угасал, пока стекло стакана не звякнуло о зубы в знак того, что Бирн высказался.
— Бедный Крайен, — подал голос Керриган, незаметно притулившийся возле камина. — Просто бедняга.
— Он слишком увлечен умозрительными настольными играми, — ответил Бирн.