Глава одиннадцатая.
Нищета предлагает услуги горю
Мариус медленно поднялся по лестнице. Он собирался уже войти в свою каморку, как вдруг заметил, что за ним по коридору идет старшая дочь Жондрета. Ему было очень неприятно видеть эту девушку, – ведь именно к ней и перешли его пять франков, – но требовать их обратно было уже поздно, кабриолет уехал, а коляски и след простыл. К тому же девушка и не вернула бы их. Так же бесполезно было бы расспрашивать ее о том, где жили их посетители; очевидно, она и сама не знала, раз письмо, подписанное Фабанту, было адресовано «господину благодетелю из церкви Сен-Жак-дю-О-Па».
Мариус вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.
Однако она не закрылась плотно; он обернулся и заметил, что ее придерживает чья-то рука.
– Что такое? Кто там? – спросил он и увидел дочь Жондрета.
– Это вы? – почти грубо продолжал Мариус. – Опять вы? Что вам от меня нужно?
Но она, казалось, о чем-то думала и не глядела на него. В ней не было прежней самоуверенности. В комнату она не вошла, а осталась стоять в темном коридоре, – Мариус видел ее через неплотно притворенную дверь.
– Отвечайте же! – воскликнул Мариус. – Что вам от меня нужно!
Она окинула его тусклым взглядом, в котором, казалось, засветился огонек, и сказала:
– Господин Мариус! У вас такой печальный вид! Что с вами?
– Со мной?
– Да, с вами.
– Ничего.
– Что-то все-таки есть!
– Нет.
– А я говорю – есть.
– Оставьте меня в покое.
Мариус снова толкнул дверь, но девушка продолжала придерживать ее.
– Слушайте, это вы зря, – сказала она. – Вы небогаты, а какой были добрый утром! Ну станьте опять таким! Вы мне дали на пропитанье. Скажите же: что с вами? Вы огорчены, это сразу видно. А мне не хочется, чтобы вы огорчались. Нельзя ли тут чем-нибудь помочь? Не могу ли я вам пригодиться? Положитесь на меня. Я не собираюсь выведывать ваши секреты, не прошу мне о них рассказывать, но все-таки я могу быть полезной. Я могу вам подсобить, ведь подсобляю же я отцу! Понадобится отнести письмо, обойти дома из двери в дверь, разыскать адрес, выследить кого-нибудь, – посылают меня. Так вот, можете спокойно мне все доверить, я передам кому надо. Иной раз поговоришь с кем надо, и все уладилось. Распоряжайтесь мной.
У Мариуса промелькнула мысль. За какую только веточку не цепляется человек, когда чувствует, что сейчас упадет!
Он приблизился к дочери Жондрета.
– Послушай… – сказал он.
Девушка прервала его, и глаза ее радостно сверкнули:
– Да, да, говорите мне «ты», мне так больше нравится.
– Хорошо, – продолжал он. – Ведь это ты привела сюда старика с дочкой…
– Да.
– Ты знаешь их адрес?
– Нет.
– Узнай мне его.
Угрюмый взгляд девушки, ставший радостным, теперь снова стал мрачным.
– Только это вам и надо? – спросила она.
– Да.
– Вы с ними знакомы?
– Нет.
– Иначе говоря, – живо перебила его девушка, – вы незнакомы с нею, но хотите познакомиться.
Это «с нею» вместо «с ними» было произнесено значительно и с горечью.
– Ну как? Сумеешь? – спросил Мариус.
– Я добуду вам адрес красивой барышни.
Тон, каким были произнесены слова: «красивой барышни», почему-то опять покоробил Мариуса. Он сказал:
– В конце концов не важно! Адрес отца и дочери. Ну, адрес обоих.
Она пристально посмотрела на него.
– Что вы мне за это дадите?
– Все, что пожелаешь.
– Все, что пожелаю?
– Да.
– Вы получите адрес.
Она опустила голову, затем порывистым движением захлопнула дверь.
Мариус остался один.
Он упал на стул, оперся локтями о кровать, обхватил руками голову и погрузился в водоворот все время ускользавших мыслей, испытывая состояние, близкое к обмороку. Все, что произошло с утра: появление небесного создания, его исчезновение, слова, только что услышанные им от несчастной девушки, луч надежды, блеснувший в минуту беспредельного отчаяния, – вот что проносилось в его мозгу.
Вдруг его задумчивость была грубо прервана.
Громкий и резкий голос Жондрета произнес крайне заинтересовавшие Мариуса загадочные слова:
– Говорят тебе, я уверен! Я его узнал.
О ком шла речь? Кого узнал Жондрет? Г-на Белого? Отца его «Урсулы»? Возможно ли! Разве Жондрет был с ним знаком? Неужели ему, Мариусу, неожиданно откроется то, без чего жизнь его была такой беспросветной? Неужели, наконец, он узнает, кого же он любит, узнает, кто эта девушка, кто ее отец? Неужели наступила минута, когда окутывающий этих людей густой туман рассеется, когда таинственный покров разорвется? О небо!
Он влез, вернее, вскочил на комод и занял место у потайного окошечка в переборке.
И снова увидел внутренность логова Жондрета.
Глава двенадцатая.
На что была истрачена пятифранковая монета г-на Белого
С виду в семействе Жондрета все было по-прежнему, если не считать того, что жена и дочки успели вытащить кое-что из свертка, принесенного г-ном Белым, и нарядились в шерстяные чулки и кофточки. Новые одеяла были наброшены на обе кровати.
Жондрет, по-видимому, только что пришел, так как не успел еще отдышаться. Дочки сидели на полу у камина, старшая перевязывала руку младшей. Жена, казалось, утонула в кровати, стоявшей рядом с камином; лицо ее выражало удивление. Жондрет мерил комнату большими шагами. В его взгляде было что-то необычное.
Наконец жена, видимо, потрясенная и робевшая перед мужем, осмелилась произнести:
– Неужели правда? Ты уверен?
– Конечно, уверен! Прошло восемь лет. И все-таки я его узнал. Еще бы не узнать! Сразу узнал! Неужто тебе ничего не бросилось в глаза?
– Нет.
– Но ведь я же тебе говорил: «Обрати внимание!» Тот же рост, то же лицо, почти не постарел, – некоторых даже и старость не берет, не знаю, как это они ухитряются, – ну и голос тот же. Только одет получше, вот и все! Ага, старый проклятый притворщик, попался? Теперь держись!
Он остановился, крикнул дочерям:
– Эй, вы, убирайтесь отсюда! – И, обращаясь к жене, добавил: – Чудно, что тебе не бросилось в глаза.
Дочери покорно встали.
– С больной рукой!.. – пробормотала мать.
– Воздух ей на пользу, – отрезал Жондрет. – Убирайтесь.
Очевидно, он был из породы людей, которым не возражают. Девушки вышли.
В ту минуту, когда они уже были в дверях, отец удержал старшую за руку и многозначительным тоном сказал:
– Будьте здесь ровно в пять. Вы обе мне понадобитесь.
Это заставило Мариуса удвоить внимание.
Оставшись наедине с женой, Жондрет опять стал ходить по комнате и два-три раза молча обошел ее. Затем несколько минут заправлял и засовывал за пояс штанов подол надетой на нем женской рубашки.
Вдруг он повернулся к жене, скрестил руки и воскликнул:
– Хочешь, я скажу тебе еще кое-что? Эта девица…
– Ну? Что такое? – подхватила жена. – Что девица?
У Мариуса не могло быть сомнений: конечно, разговор шел о «ней». Он слушал с мучительным волнением. Вся его жизнь сосредоточилась в слухе.
Но Жондрет наклонился к жене и о чем-то тихо заговорил. Потом выпрямился и громко закончил:
– Это она!
– Вот эта? – спросила жена.
– Вот эта! – подтвердил муж.
Трудно передать выражение, с каким жена Жондрета произнесла слова: «вот эта». Удивление, ярость, ненависть, злоба – все слилось и смешалось в зловещей интонации. Достаточно было нескольких фраз и, вероятно, имени, сказанного ей на ухо мужем, чтобы эта сонная толстуха оживилась и чтобы ее отталкивающее лицо стало страшным.
– Быть не может! – закричала она. – И подумать только, что мои дочки ходят разутые, что им одеться не во что! А тут! И атласная шубка, и бархатная шляпка, и полусапожки – словом, все! Больше чем на две сотни франков надето! Дама, да и только! Да нет же, ты ошибся. Во-первых, та была уродина, а эта недурна! Совсем недурна! Не может быть, это не она!
– А я тебе говорю – она. Сама увидишь.
При столь категорическом утверждении тетка Жондрет подняла широкое кирпично-красное лицо и с каким-то отвратительным выражением уставилась в потолок. В этот миг она показалась Мариусу опасней самого Жондрета. Это была свинья с глазами тигрицы.
– Вот как, – прошипела она. – Значит, эта расфуфыренная барышня, которая так жалостливо смотрела на моих дочек, и есть та самая нищенка! А-а, так бы все кишки ей и выпустила! Затоптала бы!
Она соскочила с постели и постояла с минуту, растрепанная, с раздувающимися ноздрями, полуоткрытым ртом, со сжатыми и занесенными словно для удара кулаками. Затем рухнула на свое неопрятное ложе. Жондрет ходил взад и вперед по комнате, не обращая никакого внимания на супругу.
После нескольких минут молчания он подошел к жене и опять остановился перед ней, скрестив руки.
– А хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
– Ну что? – спросила она.
– Да то, что я теперь богач, – ответил он отрывисто и тихо.
Жена устремила на него взгляд, казалось, говоривший: «Уж не спятил ли ты?»
Жондрет продолжал:
– Проклятие! Довольно я хлебнул нищеты! Довольно тащил свое и чужое бремя! Мне уже не до смеха, ничего забавного я больше здесь не вижу, довольно ты тешился надо мной, милосердный боже! Обойдемся без твоих шуток, предвечный бог! Я желаю есть вдоволь, пить вдосталь! Жрать! Дрыхнуть! Бездельничать! Я желаю, чтобы пришел и мой черед, – мой, вот что! Пока не издох! Я желаю немножко пожить миллионером!
Он прошелся по своей конуре и прибавил:
– Не хуже иных прочих.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила жена.
Он тряхнул головой, подмигнул и, повысив голос, как бродячий лектор, приступающий к демонстрации физического опыта, начал:
– Что я хочу сказать? Слушай!
– Тсс… – заворчала тетка Жондрет. – Потише! Если разговор о делах, не к чему посторонним про это слушать.
– Вот еще! Кому слушать-то? Соседу? Я только что видел, как он выходил из дому. Да и что он поймет, эта глупая башка? А потом, я тебе говорю, что он ушел.
Тем не менее Жондрет инстинктивно понизил голос, не настолько, однако, чтобы его слова могли ускользнуть от слуха Мариуса. К тому же, на счастье, падал снег и заглушал шум проезжавших по бульвару экипажей, что позволило Мариусу ничего не пропустить из беседы супругов.
Вот что услышал Мариус:
– Понимаешь, он попался, богатей! Можно считать, что дело в шляпе. Все сделано. Все устроено. Я видел наших. Он придет сегодня в шесть часов. Принесет шестьдесят франков, мерзавец! Чего только я ему не наплел? Ты заметила? И насчет шестидесяти франков, и насчет хозяина, и насчет четвертого февраля! А какой в этот день может быть срок? Вот олух царя небесного! Значит, он прибудет в шесть часов! В это время сосед уходит обедать. Мамаша Бюргон отправляется в город мыть посуду. В доме никого. Сосед раньше одиннадцати не возвращается. Девчонки будут на карауле. Ты нам поможешь. Он с нами расквитается.
– А вдруг не расквитается? – спросила жена.
Жондрет сделал угрожающий жест.
– Тогда мы расквитаемся с ним.
И засмеялся.
Мариус впервые слышал его смех. Это был холодный, негромкий смех, от которого дрожь пробегала по телу.
Жондрет открыл стенной шкаф около камина, вытащил старую фуражку и надел ее на голову, предварительно почистив рукавом.
– Ну, я ухожу, – сказал он. – Мне нужно еще кое-кого повидать из добрых людей. Увидишь, как у нас пойдет дело. Я постараюсь поскорее вернуться. Игра стоящая. Стереги дом.
Засунув руки в карманы брюк, он на минуту остановился в задумчивости, потом воскликнул:
– А знаешь, хорошо все-таки, что он-то меня не узнал! Узнай он меня – ни за что бы не пришел! Выскользнул бы из рук! Борода меня выручила! Романтическая моя бородка! Миленькая моя романтическая бородка!
И он опять засмеялся.
Он подошел к окошку. Снег все еще падал с серого неба.
– Собачья погода! – сказал он и, запахнув редингот, добавил: – Эта шкура немного широковата. Ну ничего, сойдет, старый мошенник чертовски кстати мне ее оставил! А то ведь мне не в чем выйти. Дело бы опять лопнуло. От какой ерунды иной раз все зависит!
Нахлобучив фуражку, он вышел.
Едва ли он успел сделать и несколько шагов, как дверь приоткрылась и между ее створок появился его хищный и умный профиль.
– Совсем забыл, – сказал он. – Приготовь жаровню с угольями.
Он кинул в передник жены пятифранковую монету, которую ему оставил «филантроп».
– Жаровню с углем? – переспросила жена.
– Да.
– Сколько мер угля купить?
– Две с верхом.
– Это обойдется в тридцать су. На остальное я куплю что-нибудь к обеду.
– К черту обед!
– Почему?
– Не вздумай растранжирить всю монету, все сто су.
– Почему?
– Потому что мне тоже нужно кое-что купить.
– Что же?
– Да так, кое-что.
– Сколько тебе на это потребуется?
– Где тут у нас ближняя скобяная лавка?
– На улице Муфтар.
– Ах, да, на углу, знаю!
– Да скажи ты мне, наконец, сколько тебе потребуется на покупки?
– Пятьдесят су, а может, и все три франка.
– Не много остается на обед.
– Сегодня не до жратвы. Есть вещи поважнее.
– Как знаешь, мое сокровище.
Жондрет снова закрыл дверь, и на сей раз Мариус услышал, что его шаги, быстро удалявшиеся по коридору, мало-помалу затихли на лестнице.
На Сен-Медарской колокольне пробило час.
Глава тринадцатая.
Solus cum sola. In loco remoto, non cogitabuntur orare «pater noster»[41]
Несмотря на то, что Мариус был мечтателем, он, как мы говорили, обладал решительным и энергичным характером. Привычка к сосредоточенным размышлениям, развив в нем участие и сострадание к людям, быть может, ослабила способность возмущаться, но оставила нетронутой способность негодовать; доброжелательность брамина сочеталась у него с суровостью судьи; он пощадил бы жабу, но, не задумываясь, раздавил бы гадюку. А взор его только что проник в нору гадюк; его глазам предстало гнездо чудовищ.
«Надо уничтожить этих негодяев», – подумал он.
Вопреки его надеждам ни одна из мучивших его загадок не разъяснилась; напротив, мрак надо всем как будто сгустился; ему не удалось узнать ничего нового ни о прелестной девушке из Люксембургского сада, ни о человеке, которого он звал г-ном Белым, если не считать того, что Жондрет их, оказывается, знал. Из туманных намеков, брошенных Жондретом, он уловил лишь то, что здесь для них готовится ловушка, – непонятная, но ужасная ловушка; что над ними обоими нависла огромная опасность: над девушкой – возможно, над стариком – несомненно; что нужно их спасти, что нужно расстроить гнусные замыслы Жондрета и порвать тенета, раскинутые этими пауками.
Мариус взглянул на жену Жондрета. Она вытащила из угла старую жестяную печь и рылась в железном ломе.
Он осторожно, бесшумно спустился с комода.
Полный страха перед тем, что готовилось, полный отвращения к Жондретам, Мариус все же испытывал радость при мысли, что ему, быть может, суждено оказать услугу той, которую он любит.
Но как поступить? Предупредить тех, кому угрожает опасность? А где их найти? Ведь он не знал их адреса. Они на миг появились перед его глазами и вновь погрузились в бездонные глубины Парижа. Ждать Белого у дверей в шесть часов вечера и, как только он приедет, предупредить его о засаде? Но Жондрет и его помощники заметят, что он кого-то караулит; место пустынно, сила на их стороне, они найдут способ схватить и отделаться от него, и тогда тот, кого он хочет спасти, погибнет. Только что пробило час, а злодейское нападение должно совершиться в шесть. В распоряжении у Мариуса было пять часов.
Оставалось одно.
Он надел сюртук, еще вполне приличный, повязал шею шарфом, взял шляпу и вышел так бесшумно, как будто ступал босиком по мху.