Наконец, третье, самое главное; все это был мираж, обыкновенный мираж.
– Я ждал, что ты скажешь именно это, – с неожиданным спокойствием заметил Шумерин. – Но, пожалуйста, не надо успокоительных пилюль. Скажи правду.
– Правду?! – Полынов не смог скрыть изумления. Но он тотчас овладел собой. – Хорошо, давай разберёмся. Я не понял тебя.
– А я тебя.
– Все, что я говорил, – правда.
– А вал?
– Что вал?
– Ты считаешь его миражем?
– Да.
– Но показания приборов…
Полынов опустил взгляд.
– Ладно, – глухо сказал он. – Я виноват, вот моя голова, рубите. Никаких показаний не было. Я скрыл это. Иначе мне трудно было бы разобраться в состоянии вашей психики, картину осложнили бы сильные эмоции. А мне надо было знать точно – галлюцинации это или мираж.
Бааде неожиданно махнул рукой – мол, все равно безнадёжно, не разберётесь – и поудобней устроился в кресле. Непредвиденным последствием этого жеста было то, что и капитан и психолог рассмеялись. И всем как‑то сразу стало легче.
– Твой поступок сейчас меня мало волнует. Сейчас, – капитан выразительно посмотрел на Полынова. – Пока. Скажи лучше вот что: лава – это тоже мираж?
– Когда я сравнил ваше описание обстановки с тем, что увидел на телеэкране, я не мог не заметить некоторой разницы. Я отчётливо видел, как лава затопила гусеницы вездехода, чего, по вашим словам, в действительности не было. Отсюда – простейшее умозаключение.
– Ах, вот как, простейшее! – Шумерин не мог сдержать раздражения. – Но, насколько я знаю, мираж, пусть даже меркурианский, есть переброшенное через пространство изображение реально существующих предметов, Я ошибаюсь?
– Нет. Добавь только, что это изображение не всегда можно отличить от действительности.
– Тогда откуда, черт побери, на этой дикой планете мог появиться рояль?!
– Какой рояль?
Шумерин объяснил. Полынов приложил неимоверное усилие, чтобы хотя бы внешне остаться спокойным.
– Все? – спросил он, когда Шумерин умолк.
– Все…
– Почему ты сразу не сказал мне об этом?
– Ты сам настоял: потом, потом, сначала отдохнём, выпьем кофе… Я догадываюсь, к чему все эти психологические штучки, но, право, сейчас они излишни.
Шумерин говорил сдержанно, но голос его дрожал. Тогда вместо ответа Полынов закрыл глаза, развёл пальцы и вслепую вновь свёл их. Они сошлись точно. Шумерина затрясло. Полынов бросил на него быстрый взгляд.
– Тебе хочется стукнуть кулаком по столу; ты того… не сдерживайся.
Кулак грохнул по столу. Подпрыгнули чашки, плеская кофе.
– Ну, теперь можно продолжить разговор, – сказал Полынов. – Ведь полегчало, не так ли?
– Друзья, мы перестали быть такими, какими были раньше, вот что я вам замечу, – вдруг подал голос Бааде.
– Да, ты прав, – Полынов потёр лоб, – мы изменились. Любопытная планетка – этот Меркурий… Ничего, разберёмся. Нет, рояль миражем, конечно, не был. Это очень похоже на галлюцинацию.
– Так я и знал! – воскликнул Шумерин.
– Почему‑то именно здоровые люди болезненней всего воспринимают это слово, – холодно ответил психолог. – Между тем галлюцинации бывают у самого что ни на есть нормального человека, необычность обстановки, нервозность – готово.
– Это точно?
– Ручаюсь.
– Даже рояль?
– Хоть Эйфелева башня.
– Это точно?
– Ручаюсь.
– Даже рояль?
– Хоть Эйфелева башня.
– Сразу у двоих?
– Это уже более редкий случай. Но пейзаж Меркурия не просто диковинный, это исключительный пейзаж. Так что ничего страшного и в этом факте я не нахожу. Мой окончательный вывод таков: рояль – бесспорно галлюцинация. Остальное – или галлюцинация, или мираж. Скорей последнее.
– Так что же нам теперь делать? Ведь мы и шагу теперь не сможем ступить, не рискуя получить оплеуху от какого‑нибудь призрака собственного воображения?
– Ну, против галлюцинаций есть очень простое средство.
– Какое же?
– Надавить пальцем на глаз. Реальные предметы раздвоятся. Галлюцинация – нет.
– Надавить пальцем на глаз… Совсем просто. Через шлем давить или как?
– Да‑а… Этого я не учёл. Это осложняет. Такой пустяк и…
– Я же говорил.
– Беспокоиться все равно нечего. У нас есть аретрин. Ещё не было случая, чтобы он не снимал галлюцинации. Моя ошибка, что не дал его вам перед поездкой.
– И это не первая твоя ошибка.
Полынов ничего не мог возразить. Про себя он подумал, что даже не может толком объяснить, почему он поступил так, а не иначе. Это угнетало больше всего.
– Бааде, а ты что думаешь? – спросил Шумерин.
– Я? Я не думаю, я молчу. Всякие там галлюцинации, психические кризисы относятся к той потусторонней области, в которой порядочному инженеру делать нечего. Наука лишь то, что подвластно числу и мере. А в субъективном хозяйстве нашего друга нет даже единиц измерения – каких‑нибудь там чувств ампер или волиметров…
Полынов засмеялся.
– Ладно, Генрих, я это тебе ещё припомню! Тем более что все это – устарелые представления. Но ты вот что мне скажи: мираж тоже потустороннее явление?
– Нет, почему же, мираж – чистая физика. В сущности, это объёмная передача изображения на сотни, иногда тысячи километров, когда в атмосфере образуется своеобразная оптическая система, характеризующаяся…
– Но в разреженной меркурианской атмосфере…
– Поведение такой оптической системы в сильно разреженном воздухе, к сожалению, малоисследованная область. Однако известно, что дальние миражи трансформируются именно через разреженные слои атмосферы. Кроме того, доказана принципиальная возможность миражей иного типа…
Полынов остановил его.
– Короче, меня интересует: над миражами – близкими, далёкими, оптическими или там ещё какими‑нибудь – властвуют число и мера?
– Конечно, я предвижу некоторые трудности, но…
– Можно отличить мираж от не миража?
– В принципе, да.
– Это я и хотел услышать. Вот план проверки. Мы вновь отправляемся на разведку. Я и Бааде. Аретрином я заранее снимаю всякую возможность галлюцинаций. Если нам и тогда встретится что‑то необычное, Бааде возьмёт свои числа и меры… И все станет ясным.
– Ясность – какое замечательное слово! – Шумерин налил себе кофе. – План действительно прост: или – или, а третьего не дано. Только…
– Что – только? – ревниво переспросил Полынов.
– Нет, ничего. Твоё мнение, Генрих?
Бааде важно кивнул.
– Как ни странно для врача, Полынов мыслит как физик.
У инженера это было высшей похвалой. Психолог поклонился.
– Тогда решено, – сказал Шумерин.
– Но прежде, – Полынов повысил голос, – ещё раз проверим своё состояние.
Оставшись наедине, Полынов оценивающе оглядел стол – стопка книг, гамма‑микроскоп, игрушечный Буратино, – схватил блокнот и с силой запустил его в угол.