-Сейчас, ждите здесь, - сказал голос, как мне показалось, мужской.
В прихожей зажегся свет. Мы вошли, но там уже никого не оказалось. Будто с нами разговаривали здоровенные часы, которые стучали напротив двери. Потрясающие часы! Выше моего роста, с тремя гирями, начищенными ярче дверной таблички. Часы тут же проиграли мелодию колокольчиками и стали бить густым тройным звоном - одиннадцать часов. Я охнул, потому что все началось ровно в половине девятого, всего два с половиной часа назад. В школе прошло три урока - и столько всего сразу! И Верка еще. А Верка очень нежный и доверчивый. Позавчера подошел к милиционеру и спросил:
«Дядь, почему вам не дают драчных дубинок?…»
Зазвенело стекло. Кто-то запричитал тонким, старушечьим голосом. Резко распахнув дверь, в прихожую выскочила женщина в белом халате, с чемоданчиком, совершенно седая. Она стремительно оглядела нас синими эмалевыми глазами. Спросила басом:
-Раненый в тире? - и уже была на лестнице.
А мы едва поспевали за ней. Вот так пенсионерка! Из квартиры пищали: «Егоровна!» - она молча неслась вниз по лестнице, потом по дорожке вдоль дома и по четырем ступенькам в подвал. Степка забежал вперед, распахнул дверь и повел докторшу по коридору в кладовую.
Доктор Анна Егоровна
Сурен Давидович был в кладовой наедине с Рубченко. Стоял, прислонившись к шкафу, и хрипел астматолом. Когда мы вошли, он поклонился и проговорил:
-Здравствуйте, Анна Георгиевна. Вот… - Он показал на койку.
-Вижу. Меня зовут Анна Егоровна… Ого! Детей - за дверь.
-Я расстегнул рубашку, - сказал Сур.
Она достала стетоскоп из чемоданчика. Мы, конечно, остались в комнате, в дальнем углу, под огнетушителями. Анна Егоровна что-то делала со стетоскопом, вздыхала, потом стукнула наконечником и бросила прибор в чемоданчик.
-Давно произошел несчастный случай?
Сур сказал медленно:
-Убийство произошло двадцать минут назад.
Анна Егоровна опять сказала: «Ого!» - и быстро, пристально посмотрела на Сурена Давидовича. На нас. Опять на Сура.
-Что здесь делают дети?
Степка шагнул вперед:
-Мы свидетели.
Она хотела сказать:
«Я не милиция, мне свидетели не нужны».
У нее все было написано на лице: удивление перед такой странной историей, и от почти прямого признания Сура. Мы тоже показались ей не совсем обычными свидетелями. Она сказала:
-Моя помощь здесь не требуется. Смерть наступила мгновенно, - и повернулась к двери.
Но Сур сказал:
-Анна Георгиевна…
-Меня зовут Анна Егоровна.
-Прошу прощения. Я буду вам крайне благодарен, если вы согласитесь нас выслушать. Слово офицера, вам нечего бояться.
Как она вскинула голову! Действительно:
«Ого!»
Она была бесстрашная тетка, не хуже нашего Степана. Она уже успела крепко загореть и выглядела просто здорово: круглое коричневое лицо, белые волосы, крахмальный халат и круглые ярко-синие глаза.
-Слушаю вас, - сказала Анна Егоровна.
-Я прошу разрешения прежде задать вам два вопроса.
Она кивнула, не сводя с него глаз.
-Первый вопрос: вы ученый-врач?
-Я доктор медицинских наук. Что еще?
-Когда вы последний раз выходили из дому?
-Вчера в три часа пополудни. - Ее бас стал угрожающим. - Чему я обязана этим допросом?
Сур прижал руки к сердцу так похоже на тех, что мы вздрогнули. Но это был его обычный жест благодарности.
-Доктор, Анна… Егоровна, сейчас вы все-все поймете! Очень вас прошу, присядьте. Прошу. Сегодня в восемь часов утра…
Сурен Давидович рассказывал совсем не так, как я. Без подробностей. Одни факты: заведующий почтой, старший телеграфист, поездка на такси, оба разговора Феди-гитариста с шофером, история с конфетами, потом капитан Рубченко.
О выстреле он рассказал так:
-Эта история была сообщена Павлу Остаповичу не вся целиком. Он остановил Алешу… Когда, Лешик?
-Когда пень грузили в такси, - поспешно подсказал я.
-Да, в такси. Павел Остапович начал расспрашивать второго мальчика…
-Вот этого, - сказала Анна Егоровна.
-Да, этого, Степу. Он сообщил, что пень доставили во двор милиции.
-И почты…
-Да. В этот момент я разрешил себе восклицание, не относящееся к делу. Павел Остапович меня осадил. Меня это крайне удивило. Мы с ним дружили почти тридцать лет… - Он закашлялся.
Докторша смотрела на него ледяными глазами.
-Да, тридцать лет! Мальчики об этом знают. И Степка в эту секунду сорвался и заявил, что капитан Рубченко тоже хватался за сердце, стоя перед пеньком.
-Вот как… - сказала Анна Егоровна.
-Павел Остапович не возразил. Напротив, он начал поспешно извлекать из-под пиджака некий предмет, подвешенный на шнурке под мышкой. Не пистолет, Анна Егоровна. Пистолет, подвешенный таким образом, стреляет мгновенно. Этот же предмет… Я вам его покажу.
Шкаф отворился с привычным милым звоном. Степка пробормотал:
«Дьявольщина!»
Вот он, бластер… Не приснился, значит.
-Этот предмет, доктор, он висел на этом шнурке, видите? Прошу вас посмотреть, не касаясь его.
-Странная штука.
-Именно так, доктор. Она висела на петле-удавке, никаких антабок не имеется. Висела неудобно. Ему пришлось извлекать этот предмет три-четыре секунды.
-Вы настолько точно заметили время?
-Я кадровый военный. Это мой круг специфических навыков.
Она кивнула очень неодобрительно.
-Вы понимаете, Анна Егоровна, я следил за Остаповичем с большим интересом. Предмет не походил на оружие, и я подумал о каком-то вещественном доказательстве, с которым хотят нас ознакомить. Но… Смотрите сюда. С конца предмета сорвалось пламя, пролетело рядом с моей головой… Я сидел вот так
-видите? Отверстие в бетонной стене он прожег за долю секунды. А дети? Здесь были дети, понимаете?
-Скорее ниша, чем отверстие, - задумчиво сказала докторша. - Покажите ваше левое ухо… М-да, ожог второй степени. Больно?
-Какая чепуха! - крикнул Сур. - «Больно»! Вот где боль! - кричал он, показывая на мертвого. И снова осекся.
Помолчали.