Гелка убежала к реке по воду. Пора вставать. Рассвело. Я откинул заменяющее одеяло шкуру. Чем хороши полуземлянки, так это прохладой. Даже в прокаленный солнечным жаром последний летний месяц холодный воздух, тянущий из устья шурфа сквозь щели в притворенной ляде, вынуждал ежиться и торопил побыстрее напялить на себя одежонку. Странно подумать, что еще год назад легкий сквозняк вызывал раздражение и досаду. Вот уж воистину - все познается в сравнении. Посидев какое-то время босиком - пол так приятно холодил пятки - я поднялся и начал копошиться по хозяйству. Прежде всего, растопил печь. Еще одна мука, которой мы обязаны упрямому суховею. До этой весны печь внутри дома была благом, спасением не только от зимней стужи, но и от не балующих теплом летних деньков, осенней сырости и весенних заморозков, а тут вдруг стала сущей пыткой! Мне то хорошо - позавтракаю и в холмы, а Гелке предстояло целый день вертеться у пышущего жаром очага. Подбросив в топку дровишек, я волей-неволей полез в шурф. Ох, как не хотелось этого, а что делать? Другого способа хранить припасы у нас еще не придумали. Во всем поселке погреба были только в "Бочонке и окороке" да "Развеселом рудокопе". Теперь остался только в "Бочонке". Шурф, конечно, тоже не выход из положения. Ну, да лучше такое хранилище, чем никакого. Мне еще повезло - от прежних хозяев (или хозяина) участка осталась вместительная ниша в стенке на глубине двух саженей, закрываемая двумя крепкими створками с надежным засовом. Мера предосторожности далеко не бесполезная, если учесть, сколько каменных крыс лазит нынче по выработкам. Каменные крысы. Об этих тварях стоит подробнее. Южанам, не бывавшим в этих суровых краях, боюсь, меня не понять. Смешно сказать, себя-то я южанином давно перестал считать, хоть и увидел впервые небо в имении батюшки в десятке лиг от благословенного Соль-Эльрина. Конечно, крысы живут везде, где ступает нога человека. В амбарах и подполах, в трюмах кораблей и в храмовых лабиринтах бегают, суетятся, посверкивая красными глазами-бусинками, противные грызуны. Серые и черные, рыжие и бурые, говорят, есть даже белые. И не вывести их ни ловушками, ни ядовитыми приманками, ни прирученным лесным котами, ни длиннохвостыми куницами. Даже совместные усилия объединенного круга учителей Школы, составленного как на подбор из чародеев первой ступени посвящения, не давали по настоящему действенного результата. Только временное облегчение. А через пару месяцев крысы возвращались. Так вот, в сравнении со своими северными сородичами эти бестии могут показаться милыми домашними зверюшками. Во-первых, размер. Просто гордость одолевает за нашу каменную крысу. Когда зверь сидит, его голова повыше моего колена будет. А прыгучая! С места до горла человеку достает. Ну, на живучесть, положим, и обычные крысы не жалуются. А этих не зря таки каменными прозвали. Хотя, конечно, это я загнул. Каменными их называют за то, что в камнях, то есть в скалах да старых выработках живут. Что они там жрут? Может заблудившихся старателей? Ну, не стуканцов же. Их сожри, попробуй. Так или иначе, а часто крысиные стаи пробираются в рассечки по ходам, стуканцами прорытым. Поскольку такой лаз и у меня теперь был, несмотря на то, что постарался я его забить горбылем да старыми стойками, гуляли твари пор моим рассечкам, где сами хотели. Одно счастье - на поверхность из выработок каменные крысы выбирались неохотно. То ли света солнечного не любили, то ли свежий воздух их отпугивал. Иначе не спасла бы ни прочная ляда на шурфе, ни железный засов. Схарчили бы ночью, сонного. Их бы и дверцы кладовки не остановили, но, хвала Сущему и неизвестным предшественникам, с умом потрудившимся, ни с лестницы, ни со дна шурфа крысы до желанной цели не дотягивались.
Покряхтев больше для своего удовольствия, все равно никто не видит и не слышит, я выволок наверх закрытый плотной крышкой казанок со вчерашней похлебкой и взгромоздил его на печь, а сам вернулся снова в шурф за мешочком муки и ломтем сала в пару фунтов весом. Все-таки худа без добра не бывает. Никогда в жизни мне не удавалось стряпать так вкусно, а главное бережливо, как Гелка. Такой дочкой любой отец гордиться должен. Хоть родной, хоть приемный. Легка на помине моя хозяюшка. Голос Гелки послышался с улицы. С кем-то поздоровалась... Кого это еще принесло ни свет ни заря? Для гостей рановато. Толкнув ладонью дверь, я выглянул наружу. После полумрака шурфа и хижины яркий свет утреннего солнца ударил по глазам, закружил пронзительно-белые пятна, стремительно наливающиеся чернотой, под плотно стиснутыми веками. - Доброго утра тебе, Молчун, и удачного промысла! Около моего нехитрого инструмента для промыва породы стоял Белый. Голова, а, следовательно, начальник над всем приисковым людом, смущенно переминался с ноги на ногу. От этого вся его худая нескладная фигура живо напомнила мне красноголового журавля. Славная птица. Жаль, что так далеко на север не забирается. Гелка, увидев меня, чуть не бегом проскочила в дом, тихонечко поздоровавшись на ходу. Плеснувшая из ведра вода залила ей юбку ниже колена. Нет, надо таки сделать коромысло. Вот сегодня же все брошу и смастерю. - Эй, Молчун, не оглох часом? - голова без особой нужды расправил складки рубахи, собранные у справного кожаного пояса с бронзовой пряжкой и кордом в новеньких ножнах. - Прости, Белый. Задумался. Утра доброго тебе и удачи во всех делах. Я замолчал, глядя на прокаленное летним солнцем лицо гостя, обрамленное снизу окладистой белой бородой, а сверху реденьким венчиком совершенно седых волос. За цвет волос он и получил свою кличку. С таким же успехом за алый оттенок щек и лба мог бы стать Красным. И ведь не спросишь же его напрямую, с чем пожаловал с утра пораньше? Еще обидится. Чего-чего, а обижать Белого мне не хотелось. Совсем не потому, что он голова, выбранный общим сбором всех старателей Красной Лошади. Просто потому, что человек хороший. В мутной водице свою выгоду не ловит. Рубаха на нем-то вон какая - рукава столько раз подшивались, что скоро до локтей достанут, да и латок гораздо больше, чем на моей. А что до пояса, так это для пользы дела. Я молчал. И голова медлил, не решаясь уведомить меня о цели своего визита. То есть, что это я? Как нобль заговорил вдруг. Ты старатель, братец. Червь, в земле копошащийся. Кого сейчас видит перед собой Белый? Так себе мужичонка стоит на пороге жалкой лачуги, щурится. Не высок, не низок. Ни худ, ни дороден. Серединка на половинку. Борода русая, сединой траченная. Виски и вовсе, словно мукой припорошенные. А ведь тридцать четвертую зиму еще не встретил. Будущая таковой быть обещает, если Сущий Вовне не даст помереть осенью. В общем, самый что ни на есть обычный парень с прииска. Разве только рубаха чище, чем у других и залатана аккуратнее. Но это не моя заслуга - Гелка старается. Не дает завшиветь. Да, чуть не забыл. Правое плечо у меня малость выше левого. Это Школа боком выходит. Ученье - свет, а неученым живется легче. Добро, на пользу пошли бы годы за скамьей, выучился бы, в люди вышел. Но с моими талантами путь один - храмовым переписчиком в самом лучшем случае, а годам к шестидесяти - в архивариусы. Да не в столице, а где-нибудь в жутком захолустье, на границе с Великой Топью. - Поговорить бы надо, Молчун,.. - Белый наконец решился вымолвить слово. - О чем речь? Конечно, поговорим. Заходи - посидим, потолкуем... Интересно, что ему от меня нужно? Поселковых законов, как писанных, так и не писанных, я не преступал.