Вы прекрасно знаете, что поднять очень тяжелый груз можно лишь обеими руками, а для искусной работы нужны все пять пальцев, поэтому опасайтесь раздоров, и да будут все решения ваши общими. А чтобы не потерять мужества в пути, вам надобно забыть о родичах своих и друзьях, выбросить из головы думы о доме и помнить лишь о цели вашего путешествия. Когда свирепые хищники захотят сожрать вас, убейте их и съешьте за общей трапезой;. когда враждебные духи начнут вредить вам в пути, гоните их без всякой пощады, а оставшись наедине друг с другом, обсудите сообща свои дальнейшие планы и выполняйте их потом без лишних разговоров. Если вам удастся последовать моим советам, вас ждет удача; если же вы отвергнете их, то вскоре вам придется с раскаянием воскликнуть: «Зачем отвергли мы советы доброжелательного старика?!». Сказав так, старик отправился восвояси, и сопровождали его только собственные слезы искреннего сочувствия нашей нелегкой судьбе.
Я не буду рассказывать сейчас про путешествие через Лес Тысячи Духов – хотя когда-нибудь потом, улучив свободный часок, мы, быть может, поговорим и об этом, – однако мне хочется все же упомянуть в двух-трех словах про королевство гомидов, похожих на людей, которым правил мой добрый друг. Вы, конечно, помните, что я трижды спас его от смерти, выбравшись второй раз на охоту в Ирунмале? Так вот, мы завернули к нему на пути в Лангбодо, и он принял нас очень дружелюбно, а когда мы собрались уходить, щедро снабдил нас провизией. Ему, между прочим, было приятно рассказать мне перед расставанием, что его любимая собака – подарок Сокоти, – которую я будто бы украл, как утверждали мои враги» благополучно нашлась, ибо они ее и спрятали, чтобы восторжествовать надо мной.
Одолев злокозненные дебри Леса Тысячи Духов, мы поспешили в Лангбодо, и тут с нами произошло одно достопамятное событие. А дело было так. Внезапно мы обнаружили, что окружены со всех сторон непролазной даже для самой крохотной мыши чащобой – не только дороги, но и слабого просвета не удавалось нам разглядеть между тесно сомкнувшимися древесными стволами, – вокруг нас как бы выросла сплошная стена. Мы попытались прорубиться сквозь эту стену из могучих деревьев, но подрубленные стволы не падали на землю, ибо упасть им было некуда, а мгновенно срастались опять, и в конце концов мы покорились нашей участи, решив, что агам суждено безвременно и бесславно погибнуть. Уныло прошло два дня, и без всяких изменений начался третий; зато когда солнце стало клониться к закату, мы увидели двух птиц – они перепорхнули нашу крохотную поляну и сели на ветку ближайшего к нам дерева. Кэко вскинул ружье, однако Элегбеде-одо знаком остановил его и чутко прислушался к птичьему щебету, а немного погодя застрелил одну из птиц сам. Не надо забывать, друзья, что Элегбеде понимал язык лесных жителей – именно поэтому он и остановил Кэко. Оказывается, убитая птица рассказывала – до того, разумеется, как Элегбеде убил ее, – что мы попали в ловушку из-за Кэко, ибо ни в чем не повинная жена его, которую он зарубил, воззвала к небесам о мщении, и бог не выпустит нас на волю, пока мы не принесем ее, эту самую птицу, в жертву, чтобы искупить тяжкое преступление Кэко, – вот почему Элегбеде застрелил именно ее. Тщательно выпотрошив убитую птицу, мы наполнили ее, как требовали наши обычаи, пальмовым маслом, а потом положили на плоский камень под высокое дерево. Сердце бога смягчилось – не из-за птицы, а потому, что мы показали свое смирение перед Ним, – и Он пробудил во мне спасительную мысль, или, верней, воспоминание о женщине, которая вызволила меня из-под земли, когда мы провалились туда вместе с Агбако.
И вот я вынул из охотничьей сумки колдовские благовония, разжег небольшой костер, высыпал благовония в огонь и воззвал к этой доброй женщине.
Когда она вышла на поверхность из бездонных недр земных, я сказал своим спутникам так: «Видите? Эта женщина однажды спасла меня от лютой смерти, и зовут ее Сподвижница». А когда она приблизилась к нам и спросила: «Какая беда постигла тебя, Акара-огун?», я объяснил ей, что вот уже третий день н можем выбраться с поляны, окруженной по воле Господа стеной деревьев, и что запер нас тут Господь за преступление Кэко, но мы уже принесли искупительную жертву, подслушав благодаря Элегбеде-одо разговор двух птиц.
Сподвижница ничуть не удивилась и повелела нам следовать за собой. Мы исполнили ее повеление, и она уверенно дошла вперед, и стена деревьев расступилась перед ней, и вскоре мы оказались на дороге, а Сподвижница исчезла.
Обрадованные до самого полного счастья, мы немедленно пустились в путь, однако не прошло и двух часов, как стало темно, ибо наступила ночь, и мы легли спать. На рассвете, едва кукушка возвестила нам восход солнца, мы поднялись, позавтракали и отправились дальше; погода была великолепная, и мы шагали вперед, пока в половине одиннадцатого часа дорогу нам не преградил гигант по имени Эру, что значит Ужас.
И недаром звали так преградившего нам дорогу гиганта, ибо он внушал ужас всем живым существам, поскольку у него было четыре головы, навечно повернутые к четырем странам света, куда бы ни направлял он стопы свои: человеческая, но с выражением зверской жестокости в чертах лица, обращенная на восток; львиная, с огоньками лютой недоверчивости в желтоватых глазах, обращенная на запад; змеиная, с раздвоенным язычком между парою ядовитых клыков по бокам, обращенная на север; и рыбья, с языками пламени изо рта, обращенная на юг. Неисчислимое количество скорпионов гнездилось в его волосах, мириады удавов живыми ожерельями радужно расцвечивали ему шею и грудь, а вокруг него вилась туча ядовитых ос и кровососущих шершней. Когда он приблизился к нам, в кронах деревьев зашуршал ветерок, и мы услышали шепотно шелестящее шипение: «Ужас да вскружит головы непокорным, ибо се грядет грозный воин Творца, дабы смирить гордыню ослушников Его». Воистину гигант этот оправдывал свое имя, и, заметив нас, он выжидающе остановился. Навстречу ему из рядов наших вышли Элегбеде и Кэко, чтобы сразиться с ним, однако их отогнали осы и шершни. Многажды пытались они приблизиться к ужасному гиганту и всякий раз отступали перед шершнями и осами. Тогда обратились мы за советом к мудрецу Имодойе, и он посоветовал Олохуну-ийо спеть песню – не боевую, а мирную, чтобы, сердце гиганта смягчилось и он пожалел бы нас. Олохун-ийо не заставил себя упрашивать и запел о том, как бог сотворил мир – небеса и землю, – а затем и человека, чтобы иногда по-дружески навещать его, однако, отвращенный человеческой греховностью, навеки оставил мир сей, и теперь люди смиренно стараются не грешить в надежде, что бог снова явиться на землю. В песне говорилось, что препятствовать совершению добрых дел может лишь закоренелый грешник, что грешнику, по словам бога, лучше быть ввержену с жерновом на шее в океан, чем продолжать грешные деяния свои, что мы отправились в путь ради блага страны, что нам встретилось на пути множество трудностей, однако бог избавил нас от них, как, быть может, избавит и сейчас, ибо наша цель – благоденствие страны и народа – угодна богу, и мы уповаем в смирении нашем только на него.
В сладкозвучное пение свое Олохун-ийо подспудно вплетал заклинательные мелодии, на что был великий мастер, и вскоре Эру обратился в бегство. Так победили мы четырехголового гиганта, неуязвимого для пуль и стрел, мирной песней, доказав лишний раз, что на добро мир неизменно откликается добром и оно преодолевает любые преграды, а зло порождает лишь зло и крайне редко способствует успеху задуманного дела.