Он сидел на каменном цоколе у входа в подземку. Волосы его были черными и короткими, и на нем была облегающая черная одежда.
– Извините, – сказала она, глядя куда‑то мимо незнакомца. Она была полностью захвачена напряженной работой мысли. – Я вас не знаю. Я не могу задерживаться.
– Мы тоже. Вы должны отправиться с нами.
Из‑за перекрытия появилось высокое существо с узкой, как доска, головой и выпуклыми глазами. Его плечи покрывала серебристая ткань; кроме нее, на нем больше ничего не было. Шкура его была гладкой, как хорошо выделанная кожа, и такой же коричневой.
Патриция уставилась на него, и вся ее внутренняя сосредоточенность испарилась.
– Здесь, кажется, начинается какая‑то заварушка, верно? – поинтересовался человек.
Патриция заметила, что у него есть нос, но отсутствуют ноздри. Глаза его были светло‑голубыми, почти белыми, а уши – большими и круглыми.
– Извините, – сказала она более мягко. – Я не знаю, кто вы такой.
– Меня зовут Ольми. Мой компаньон – франт. У них нет имен. Надеюсь, вы простите наше вмешательство. Мы очень внимательно наблюдали за всеми вами.
– Кто вы?
– Я жил здесь много веков назад, – объяснил Ольми. – А до меня – мои предки. Между прочим, вы можете быть одним из моих предков. У нас нет времени на разговоры. Мы должны уходить.
– Куда?
– В коридор.
– В самом деле?
– Там мой дом. Франт и его народ происходят из другого места. Они… если сказать, что они работают на нас, это будет не совсем точно.
Франт серьезно кивнул.
– Пожалуйста, не пугайтесь, – сказал он голосом, напоминающим голос большой птицы – низким и переливчатым.
По окрестностям третьей камеры пронесся ветерок от северного купола, шелестя кронами близлежащих деревьев. Следом за ветерком появилась плавныхи очертаний машина, около десяти метров в длину, формой напоминающая сплюснутый конус со срезанным носом. Она изящно проплыла вокруг башни и опустилась на вершине центрального пилона.
– Вы проделали весьма значительную работу, – заметил Ольми. – Там, где я живу, есть люди, которых это очень заинтересует.
– Я хочу домой, – сказала Патриция. Она вдруг поняла, что разговаривает, словно потерявшийся ребенок с полисменом. – Вы полицейский? Охраняете города?
– Не всегда.
– Пожалуйста, пойдемте с нами, – попросил франт, выступив вперед на своих длинных странно изогнутых ногах.
– Вы меня похищаете?
Ольми протянул руку – словно упрашивая или давая понять, что сие от него не зависит. Патриция не поняла, что именно он имеет в виду.
– Если я не пойду добровольно, вы меня заставите?
– Заставить вас? – Это его озадачило. – Вы имеете в виду, силой? – Ольми и франт посмотрели друг на друга. – Да, – подтвердил Ольми.
– Тогда я лучше пойду сама, ладно? – Казалось, эти слова говорит какая‑то другая, неизвестная до сих пор Патриция, спокойная и имеющая больший опыт анализа кошмарных видений.
– Пожалуйста, – сказал франт. – Пока здесь не станет лучше.
– Здесь никогда уже не станет лучше, – заявила она.
Ольми изящным жестом взял ее под руку и повел к открытому овальному люку в плоском носу машины.
Внутри было тесно. Машина имела форму расширяющейся сзади буквы Т; окраска стен напоминала абстрактные волны полированного мрамора, всюду были белые кривые. Ольми взялся за мягкую перегородку и растянул ее, преобразуя в койку.
– Пожалуйста, прилягте.
Ольми взялся за мягкую перегородку и растянул ее, преобразуя в койку.
– Пожалуйста, прилягте.
Она легла на мягкое ложе. Вещество под ней затвердело, приобретя очертания ее тела.
Узкоголовый, коленками назад франт пробрался в хвостовую часть и устроился на собственном ложе. Ольми выдвинул в проход напротив Патриции кресло и сел в него, коснувшись своего ожерелья.
Он плавно провел рукой по выступу перед собой, и искривленная поверхность внезапно превратилась в переплетение черных линий и красных окружностей. Рядом с Патрицией появилось длинное вытянутое окно; края его были молочно‑белыми, словно заледеневшее стекло.
– Мы сейчас отправляемся.
Город третьей камеры плавно заскользил мимо. Машина накренилась, и окно заполнила сплошная серая поверхность северного купола.
– Я надеюсь, вам действительно понравится там, куда мы едем, – сказал Ольми. – Я вырос, восхищаясь вами. У вас выдающийся разум. Я уверен, что на Гексамон вы тоже произведете впечатление.
– Почему у вас нет ноздрей? – спросила Патриция словно откуда‑то издалека.
Позади них франт издал звук, словно скрежещущий зубами слон.
Глава 28
Советские войска, которым предстояло выполнить задачу во второй камере, опустились на двухсотметровую парковую полосу, отделяющую реку от южного купола. Десант перегруппировался по обеим сторонам нулевого моста, примерно, в трех километрах от берега. Связь между отрядами была вполне удовлетворительная.
Группа Мирского укрылась среди сучковатых елей. Разведка сообщила, что мост усиленно охраняется и охрана вскоре будет увеличена. Аатаковать нужно было немедленно. Снаряжение еще не было сброшено с «Жигулей» – транспортника номер семь, – и три четверти десанта еще не могли сражаться в полную силу. Проход через скважину был страшен, а из тех, кто пережил его, почти каждый двадцатый не смог справиться с затяжным прыжком.
Войска были готовы к гибкой перегруппировке; оставшиеся в живых сержанты составляли из порядевших отрядов новые. У Мирского было в непосредственном подчинении лишь двести десять солдат и никакой надежды на подкрепоение. Никто не знал, сколько людей осталось в живых после высадки в других камерах.
Двадцать диверсионных групп спецназа, прикомандированных к батальону Мирского, переплыли реку и установили наблюдение за городом второй камеры.
Они находились здесь уже два часа. Войска НАТО у моста не предпринимали никаких наступательных действий; это беспокоило полковника. Он знал, что лучший способ обороны – немедленная и разрушительная атака. Натовцы вполне могли атаковать, когда его люди находились в воздухе; вероятно, они растерялись и еще не привели в готовность свои силы.
Между его группой и целью располагался лес и несколько широких каменных сооружений неизвестного назначения. Они являлись достаточным укрытием для его войск, но в любую минуту могли превратиться в смертельную ловушку.
Зев – генерал‑майор Сосницкий – удачно прошел скважину, но при спуске, когда его парашют порвался на высоте сто метров, сломал обе ноги. Теперь он лежал без сознания под действием обезболивающего в небольшой рощице, и его охраняли четверо солдат, без которых Мирский с трудом, но мог обойтись. Замполит Белозерский, конечно же, тоже остался в живых, и держался поблизости, словно не теряющий надежды стервятник.
Мирский провел несколько недель вместе с Сосницким в Москве, в период подготовки. Он с уважением относился к генерал‑майору. Сосницкий, которому было около пятидесяти пяти лет, смотрелся на тренировках, как тридцатипятилетний; Мирский ему понравился, и он, несомненно, каким‑то образом посодействовал его быстрому повышению на Луне.
Во второй камере не высадился никто в звании выше полковника, кроме Зева. Фактически это означало, что взять на себя командование предстояло Мирскому.