Его колючие ветки были вырваны из камней стены, толстая нижняя часть ствола была рассечена ударом, нанесенным сверху. Примерно треть куста оказалась отрублена и валялась на земле. Земля под ним была измята и истоптана, как будто здесь дралась свора собак, а рядом с полем сражения в высокой траве лежала большая куча скомканных черных тряпок. Найалл сделал только три шага по направлению к сломанному кусту, как вдруг заметил блеснувшие из-под тряпья голую лодыжку, руку, высунувшуюся из широкого рукава, судорожно впившиеся в землю пальцы и бледный кружок тонзуры, так странно выглядевший на этом черном фоне. Монах из Шрусбери, молодой, худенький, в просторной рясе совсем не видно тела. Господи боже, что он делает тут, мертвый или раненый, лежа под изуродованным кустом?
Найалл подошел и опустился возле тела на колени, от волнения боясь коснуться его. Потом он увидел нож - рядом с кистью руки, его клинок был выпачкан засохшей кровью. Густая темная лужа успела уже впитаться в почву под телом. Увы, это была не дождевая вода. Рука, торчавшая из широкого черного рукава, была гладкой и тонкой. Почти мальчишеской. В конце концов Найалл решился, протянул руку и коснулся пальцев лежащего. Они были холодными, но еще не окоченели. Тем не менее Найалл понял, что монах мертв. Дрожа от страха, Найалл осторожно подсунул руку под голову покойника и повернул навстречу утреннему солнцу выпачканное землей молодое лицо брата Эльюрика.
Глава четвертая
Брат Жером, вменивший себе в обязанность пересчитывать братию по головам - все ли присутствуют в положенном месте в положенный час - и вообще строжайшим образом следивший за поведением всех монахов, и молодых, и старых, отметил, что, в то время, как в дормитории вставали и собирались к заутрене, в одной из клетушек царила тишина. Брат Жером, немного удивившись, счел своим долгом заглянуть туда: брат Эльюрик (а это было его место) всегда служил образцом добродетели. Но даже добродетельный человек может иногда оступиться, а удобный случай упрекнуть в недостатке усердия такого примерного монаха, как Эльюрик, выпадал редко, и упускать его нельзя было ни в коем случае. Однако на сей раз рвение брата Жерома пропало втуне, и слова благочестивого упрека остались непроизнесенными, потому что клетушка была пуста, кровать безукоризненно заправлена, и лишь открытый молитвенник лежал на узком столике. Очевидно, брат Эльюрик поднялся раньше своих собратьев и уже стоял где-нибудь в церкви на коленях, погруженный в молитву. Жером почувствовал себя так, будто его обманули, и с еще более кислой, чем обычно, миной набросился на всех, у кого глаза были еще мутными ото сна или кто зевал, идя по направлению к внутренней лестнице, ведущей в церковь. Брат Жером одинаково терпеть не мог и тех, кто превосходил его самого в благочестии, и тех, кому этого благочестия недоставало. Брату Эльюрику еще предстояло поплатиться.
Все заняли свои места в хоре, и брат Ансельм затянул первые молитвы литургии. Как мог человек, которому уже перевалило за пятьдесят, говоривший обычно голосом даже чуть более низким, чем голоса большинства его собратьев, как мог он петь в самом высоком регистре, доступном только лучшим мальчикам-певчим? И как не боялся? Жером снова стал пересчитывать братию по головам, и у него даже улучшилось настроение, так как он увидел оправдание собственному поведению: одного не хватало. И этим одним был брат Эльюрик. Пал образец добродетели, сумевший завоевать расположение приора Роберта, выражавшееся с присущим тому достоинством и важностью - а к этому брат Жером относился весьма ревниво! Хватит Эльюрику почивать на лаврах! Приор никогда не опустится до того, чтобы пересчитывать братию или выслеживать их проступки, но если ему шепнуть - он прислушается.
Заутреня подошла к концу, и монахи цепочкой двинулись обратно к лестнице. Предстояло завершить туалет и подготовиться к завтраку. Брат Жером немного задержался и, тронув за локоть приора Роберта, с праведным негодованием зашептал тому в ухо:
- Сегодня утром у нас есть прогульщик. Брат Эльюрик не был в церкви. И у себя на месте его нет. Там все приведено в порядок, я даже подумал, что он раньше нас ушел в церковь. Я представить не могу, где он может быть и что могло заставить его так пренебречь своими обязанностями.
Приор Роберт остановился и нахмурился:
- Странно! Именно он! А ты посмотрел в капелле пречистой Девы? Если Эльюрик поднялся очень рано, чтобы убрать ее алтарь, и потом долго стоял, погрузившись в молитву, он мог заснуть. Это бывает с лучшими из нас.
Однако Эльюрика в капелле пречистой Девы не было. Приор Роберт поспешил выйти из церкви, чтобы перехватить аббата, направлявшегося через большой монастырский двор к своим покоям.
- Отец аббат, мы несколько обеспокоены по поводу брата Эльюрика.
Реакция на прозвучавшее имя была моментальной: аббат Радульфус повернулся и внимательно и настороженно взглянул на говорившего.
- Брат Эльюрик? А что с ним?
- Он не присутствовал на заутрене, и его нигде нет. По крайней мере, там, где он должен быть в этот час. Это так не похоже на него - пропустить службу, - искренне добавил приор.
- Действительно, не похоже. Эльюрик - благочестивая душа.
Аббат произнес эти слова почти неслышно, как бы обращаясь сам к себе. Мысленно он опять видел перед собой молодого монаха, так болезненно воспринимающего свалившееся на него горе, слышал, как тот, задыхаясь, страдая, изливал свою тоску, повествуя о своей недозволенной любви, с которой так мужественно боролся. Впечатление от того разговора было еще слишком живо в памяти аббата. Что, если исповеди, отпущения грехов и освобождения от обязанности, связывавшей Эльюрика с возможным искушением, оказалось недостаточно? Человек обычно весьма решительный, Радульфус колебался - что предпринять в данном случае, как вдруг увидел выскочившего из сторожки и бежавшего к ним со всех ног привратника. Полы и рукава его рясы развевались.
- Отец аббат, там у ворот человек, бронзовых дел мастер, который арендует бывший дом вдовы Перл. Он говорит, что у него неотложное дело. Спрашивает вас, не хочет сказать мне, чтобы я передал...
- Иду,- сказал аббат Радульфус и, обратившись к приору, который собрался следовать за ним, добавил: - Роберт, пошлите кого-нибудь еще поискать, в садах, на хозяйственном дворе... Если не найдете его, возвращайтесь ко мне.
Быстрым шагом аббат двинулся к воротам. Властность его голоса и энергичность движений были таковы, что никто не посмел пойти за ним. Слишком многое сплелось - хозяйка дома, розы, арендатор, охотно взявший на себя роль, которая так пугала Эльюрика, его исчезновение из монастыря, какое-то известие, принесенное извне... Постепенно стал проступать рисунок узора, нити которого были окрашены в весьма мрачные тона.
Найалл ждал у дверей привратницкой. Широкое костистое лицо мастера казалось застывшим, от пережитого потрясения под свежим загаром проступала бледность.
- Вы хотели меня видеть? - спокойно произнес Радульфус, внимательно и как бы оценивающе глядя на Найалла.- Я здесь. Какое известие вы принесли?
- Милорд, я подумал, что лучше рассказать все вам, а дальше вы поступите, как найдете нужным. Вчера из-за дождя я остался ночевать у моей сестры, а утром вернулся домой и вышел в сад. Милорд, розовый куст госпожи Перл разрублен и сломан, а один из ваших братьев лежит под ним мертвый.
Аббат Радульфус на некоторое время погрузился в тяжкое раздумье. Потом он произнес:
- Если вы знаете, кто это, назовите его имя.
- Я знаю его.