"Собаки, - заметил он, - во многом умнее людей. По карнизам, например, они не ходят".Тетя Нюта, Лизина мать, подала конкретную идею: меня надо поить молоком на случай выявления сотрясения мозга. С этим все согласились, и тетя Аня немедленно приступила к действию. Вернее, к действиям пришлось приступить мне - молоком-то меня стали пичкать.Вечером, когда тетя Аня вышла на кухню, в комнату ко мне проскользнул Шерлохомец.- Хорошо, что ты не сказал на нас, - прошептал Шерлохомец. - Лиза плачет вовсю, а тетя Нюта думает, что она заболела. А она по тебе плачет. Она просила тебе передать, что не будет больше обзывать тебя недоразвитым и компотным сычом.- А олухом господа бога тоже не будет обзывать?- Про это она ничего не сказала. А врать я не хочу. Работники сыска никогда не врут без надобности.- Тогда скажи мне, что это твой папаша говорил про летальный исход.- Летальный исход - это значит, что кто-то, вот, например, ты, летит к ангелам, то есть помирает. Но ты, может быть, и не помрешь. Тебе только сильно угрожает потрясение мозгов. Это значит, что ты будешь сумасшедшим идиотом. Тебя не тошнит еще от молока?- Нет. Может быть, я еще не сойду с ума, - с надеждой сказал я.- А вот я тебе сейчас проверку дам, - молвил Шерлохомец. - Шестью девять сколько это?Я начал считать в уме, но Шерлохомец прервал мои вычисления.- Вот видишь, забыл. Первый признак психоумопомешательства.- Я плохо знаю таблицу, - признался я. - Я и до того, как упал, плохо знал. Мне задание на лето по арифметике дают.- Ну, а сколько у человека пальцев?- Десять.- Опять роковая ошибка, - сказал Шерлохомец. - У человека двадцать пальцев.Шерлохомец ушел, а я остался лежать и ждать, когда начнется тошнота и когда я начну сходить с ума и делаться идиотом. Мне этого совсем не хотелось, и из-за этого я всю ночь не спал, а только притворялся, что сплю, - чтобы не огорчать тетю Аню. Утром, когда она ушла на работу (предварительно напоив меня молоком), мне стало совсем грустно. Я лежал и думал о том, что вот всю жизнь я хотел прокатиться на "Буревестнике", а когда это стало близко к осуществлению, мне так не повезло. На "Буревестнике" в Петергоф завтра поедут другие, а меня отвезут на "скорой помощи" к Николаю Чудотворцу на Пряжку. Потом я вздремнул, и мне приснилось, что я сижу за решеткой у этого Николая Чудотворца, а сумасшедшие бьют меня по голове подушками и дразнят олухом господа бога. А за окном по заливу идет белый пароход.Когда я проснулся, мне стало еще грустнее. Мне захотелось не то заплакать, не то убежать на край света. Потом внезапно в голове моей словно что-то беззвучно застучало, и я стал складывать строчки. Получилось вот что:Упал я с карниза, Плохие дела!Зачем ты мне, Лиза, Ту маску дала!
Возможен, возможен Летальный исход, А может быть, стану Совсем идиот.
"Да ведь это же я стихи придумал!" - удивился я и сразу вскочил с постели и, взяв тетрадь, записал эти строчки. Странно, стихи получились грустные, но, когда я записал их, мне как-то полегчало, стало веселей. Потом я крепко уснул.Разбудил меня Шерлохомец. Он вернулся из школы и зашел справиться о моем здоровье. Я ответил ему, что чувствую себя лучше, даже стихи написал.- Стихи? - испугался Шерлохомец. - Какие такие стихи? Зачем это ты?- Так. Взял - и написал. Вот прочти. Шерлохомец прочел и покачал головой.- Плохо твое дело. Иногда э т о с этого и начинается. Можно показать их Лизе?- Конечно, можно, - с готовностью ответил я. - Ведь тут и про нее.Вскоре Шерлохомец вернулся.- Лиза вовсю плачет. Вчера она плакала по-нормальному, а сегодня, как прочла это, прямо ненормально плачет. Она говорит, что это она виновата, что ты идиотом стал.- Там не так у меня написано, - поправил я Шерлохомца. - Там у меня написано: "А может быть, стану".
- Не может быть, а так и есть, - грустно сказал Шерлохомец. - Но мы тебя будем навещать. Мы туда, к Чудотворцу, и компот тебе будем иногда носить, раз ты его так любишь.Однако ничего страшного со мной так и не произошло. На следующий день я уже ходил. В этот день вечером в нашу комнату зашел ветеринар и сказал тете Ане, что хоть бога, конечно, нет, но пути его неисповедимы. Он развернул свежую "Вечернюю Красную газету" н прочел о гибели "Буревестника". Капитан был пьян и налетел в Морском канале на немецкий пароход "Грейда". На "Буревестнике" почти все погибли. Старые ленинградцы, быть может, даже помнят песню об этом. Ее долго пели певцы на рынках и во дворах, и там были такие слова: "В узком проливе Морского канала тянется лентой изгиб, место зловещее помнится гражданам, где "Буревестник" погиб..." Конечно, эта песня была сочинена более зрелым мастером пера, чем я. Но и мои строчки о летальном исходе казались мне тогда неплохими, и я их помню до сих пор. Ведь это мои первые строчки. И я не написал бы их, если бы не упал с третьего этажа. Мне просто повезло. Если б я упал со второго этажа, этого было бы слишком мало, чтобы получить творческий толчок. Если бы, с другой стороны, я упал с четвертого пли с пятою стажа - это было бы слишком много, это был бы перебор. Третий же этаж - это было то, что требовалось.
2. Красивая Муся Это теперь летом в Ленинграде почти не остается ребят: все разъезжаются. А в те годы мало кто ездил на дачи. Из нашей квартиры только Шерлохомец проводил каникулы за городом, а я и Лиза никуда не выезжали. И вот тетя Аня вообразила вдруг, что я наконец подружусь с этой Лизой и таким образом не подпаду под чье-нибудь дурное влияние. Тетя Аня так прямо это мне и сказала. Я ответил так:- Если бы ты знала, тетя Аня, сколько я вытерпел от Этой, ты бы не стала мне о ней говорить. Она для меня хуже Николая Второго.- Боже, как ты глуп! - возмутилась тетя Аня. - Лиза - добрая, милая, скромная девочка.- Для кого - милая девочка, а для кого - вредная гадыня! - возразил я.- Уши вянут от твоих речей, - грустно сказала тетя Аня. - А вся беда в том, что я не мужчина и не могу тебя пороть.Окончив этот разговор, она откинулась в кресле и уткнулась в книгу. Тетя Аня любила романы про любовь и все свободное время посвящала чтению книг Оливии Уэдсли и Уильяма Локка - это тогда были очень даже модные писатели.С Лизой я не думал дружить, а подружился с одним мальчишкой, по прозвищу Лунатик. Это был лунатик-самоучка, на самом деле никаким лунатиком он не был. Но он очень не любил учиться и, чтобы родители не били его за неуспеваемость, иногда вылезал ночью из окна мансарды на шестом этаже и ходил по крыше, будто во сне. После каждого такого выхода на крышу родители некоторое время относились к нему мягче и не гнали в школу, чтобы ребенок мог укрепить свои нервы. В этом году он остался на третий год, и его должны были перевести в школу переростков, а пока ему была предоставлена полная свобода.С этим Лунатиком мы бродили по Васильевскому острову. Часто выходили мы на набережную и по ней шли в сторону Горного института - прямо по поросшей травой мостовой. У спуска, что против Тринадцатой линии, лежало в Неве наполовину погруженное в воду огромное госпитальное судно "Народоволец". Оно лежало уже несколько лет, и никто толком не знал, как оно погибло. Ходили слухи, что причиной тут была какая-то любовная история.Здесь, на спуске, недалеко от воды, валялся разный такелаж, снятый с палубы погибшего судна: шлюпбалки, кнехты, стрелы, вентиляционные трубы; такие трубы с раструбами на конце стоят на палубе каждого порядочного судна. Теперь, ржавые, потемневшие, лежали они на земле среди лопухов и сорной ромашки.