- Еще как люблю! А почему ты спрашиваешь? У тебя еще есть?- Нет, больше нет. Там, в Ленинграде, меня одна девчонка дразнит, что я компот люблю. А разве это плохо? Что же мне еще любить?- Я тебя никогда не буду дразнить, - сказала красивая Муся.
Потянулись картофельные безубойные дни. Я помогал Робинзоновне по огороду, но на это уходило мало времени, а остальное время я бродил по лесу с Мусей или сидел на крылечке и читал "Книгу кораблекрушений". Эту книгу я нашел в кладовке; там описывались все знаменитые кораблекрушения. Когда я дочитывал эту книгу до конца, то принимался читать сначала. Других книг здесь не было, а мой учебник по арифметике и тетради изгрызли мыши и тем избавили меня от занятий. Но больше никаких добрых дел от мышей ждать не приходилось. Их было слишком много в этом доме, и они лезли всюду, куда не надо. Они забирались даже под одеяло. Но особенно неприятно было, когда они бегали по голове и не давали уснуть. Голова у меня на лето была острижена под ноль, и мне было щекотно от их лапок. Я пожаловался Робинзоновне, и однажды она принесла мне откуда-то блестящую пожарную каску. Я стал спать в этой каске. Правда, она была мне велика, но я нашел выход: чтоб она не ерзала на голове, я, перед тем как ее надеть, клал на голову носки и сложенное в несколько раз полотенце. Теперь голова моя была избавлена от мышей и спать стало лучше. Но все-таки мышей в доме было слишком много. И хоть они были не простые, а белые, но от этого было не легче.История этих мышеи уходила в далекое, дореволюционное время. Покойный муж Робинзоновны был моряком торгового флота. Но еще до революции он с флота ушел, потому что в Сингапуре сломал себе ногу. Тогда он поселялся здесь, в этом самом доме, и стал разводить белых мышей для лабораторий. Но после революции одно время твердой валюты не было, курс денег менялся, купить на них почти ничего нельзя было, и муж Робинзоновны стал брать за свой товар твердой валютой - спиртом. Поэтому он вскоре умер. Робинзоновна решила, что это бог покарал его за грехи, за то, что он торговал живой тварью, а в Писании сказано: "Блажен, иже и твари милует". После смерти мужа она выпустила мышей из клеток на волю, и они разбежались по всему дому и стали плодиться и размножаться. Робинзоновна их не ловила и не убивала, ибо сказано: "Не убий". Но мышей становилось все больше, и тогда Робинзоновна завела трех кошек. Потому что если кошка будет ловить и есть мышей, то это уже ее, кошкино, личное дело, это уже ее грех, и ей, а не Робинзоновне отчитываться за это перед богом. Но кошки почему-то лениво ловили белых мышей - должно быть, потому, что привыкли к простым, серым. Мышей не стало меньше, а кошки научились воровать в соседних домах и не давали там людям житья. Тогда Робинзоновна позвала священника, и тот окропил дом святой водой и отслужил молебен об изгнании мышей. Но на тех и это не подействовало. И вот Робинзоновна разуверилась в православной религии и вступила в секту адвентистов седьмого дня; эта секта активно действовала в городке. По верованиям адвентистов, скоро должен был наступить конец света. Все должно было погибнуть, в том числе и мыши. Свою гибель Робинзоновна в расчет не принимала - так, видно, ей эти мыши осточертели.При мне Робинзоновна была уже сектанткой и часто ходила на молитвенные собрания. Для этих собраний адвентисты два раза в неделю арендовали пожарное депо. Там они готовились к концу света, который вот-вот наступит. В отсутствие Робинзоновны добрая красивая Муся иногда вела меня к себе, и ее мать давала мне котлетку. Она готовила их тайком, так как Робинзоновна взяла с нее подписку не есть, не варить и не жарить в доме ничего мясного, и за это брала с Мусиной мамы пониженную квартплату.
Я съедал котлетку, и мы с Мусей шли гулять в сад. Там росли яблони и вишни, но плодов еще не было, так что в смысле питания они интереса не представляли. Поэтому из сада мы быстро уходили в лес, который упирался в болото. Там мы собирали морошку, но ее было мало.Однажды Муся спросила меня:- Ты наелся морошкой?- Нет, - ответил я, - морошкой я не наелся. Но я сыт, потому что съел две котлетки.- Но мама дала тебе одну котлетку, - возразила Муся.- Нет, две! Я думаю про себя: "Я съел две котлетки" - и моему животу кажется, что я съел две котлетки.- Тогда ты думай, что съел четыре, - посоветовала Муся.- Нет, это слишком много. Если думать, что съел четыре, то живот не поверит, и ничего не получится.- Ты, значит, умный мальчик, - задумчиво сказала Муся. - А у нас в классе все мальчишки дураки. Ты целовался когда-нибудь с девочкой?- Нет, еще никогда, - ответил я.- Тогда поцелуй меня.Я подошел к болотной качке, на которой стояла Муся. Муся нагнулась, положила мне руки на плечи, мы поцеловались и молча побежали домой.
Вечером я долго не мог уснуть. Мыши в этот вечер слишком уж разыгрались, слишком уж шумно возились на полу и под полом. Вдруг в голове у меня тихо что-то заработало - как тогда, после падения с карниза, - и сами собой начали складываться строчки. Мне сразу же захотелось их записать, но бумаги у меня не было - ведь тетради мои сгрызли мыши. Тогда я встал на диван и отшпилил со стены картину "Гибель "Лузитании"". Затем вынул из кармана курточки огрызок карандаша и стал искать место, где можно присесть и записать эти строчки. Но ни стола, ни стула в комнате ведь не было, а на диване не напишешь - там мягко. Я кинулся к подоконнику, но он был заставлен пустыми цветочными горшками. Тогда я лег на пол, в четырехугольник лунного света, и на оборотной стороне картины написал свои строчки:Красивая Муся, Тебя я люблю, Кляпуся, клянуся, Мышей истреблю!Потом я пришпилил картинку на место, лег на диван, похлопал по каске, чтобы она плотнее прилегала к голове, - и сразу уснул.Утром, после картофельного завтрака, я позвал Мусю в свою комнату, отшпилил со стены "Гибель "Лузитании"" и показал свое сочинение.- Как хорошо! - воскликнула Муся. - И неужели это взаправду?- Ясно, взаправду, - ответил я. - Я тебя полюбил сразу, как увидел на крыльце.- Это я про мышей спрашиваю, - сказала Муся. - Неужели ты их взаправду всех истребишь?Признаться, я думал, что Мусю больше заинтересует первая часть стихотворения. Вторую часть я написал просто так, для полноты впечатления. А теперь получалось так, будто я взял на себя письменное обязательство вывести мышей.- Муся, - сказал я, - я их постараюсь истребить, только не сразу же. Это дело нужно еще обмозговать.- А я уже обмозговала, - сказала красивая Муся. - Я знаю, как от этих противных животных избавиться. Только на это нужно решиться. Ты можешь решиться?- Могу! - ответил я. - А что нужно сделать?- Нужно поджечь дом. Мыши испугаются и убегут из дома.- Но ведь и дом сгорит, - несмело возразил я. - Мышей не будет, но и дома не будет.- Ты все-таки непонятливый человек, - грустно сказала Муся. - Разве я говорю "нужно сжечь"? Я говорю "нужно поджечь". Это совсем другое. Мы только немножко подожжем, а потом потушим. Мыши ведь глупые, у них начнется паника, и они все сбегут от до-жара.Я нехотя принял Мусин план изгнания мышей. Мне показалось, что можно придумать что-нибудь получше. Но Муся была такая красивая, что я согласился. И разве не с ней я поцеловался вчера?- А когда мы будем поджигать? - спросил я Мусю.- Не сегодня. Я тебе скажу когда. Когда я увижу хороший сон.Муся верила в сны, и у меня отлегло от сердца. Может быть, еще много времени пройдет, пока она увидит подходящий сон.И действительно, прошел день, прошел второй - Муся словно забыла о своем проекте. Я успокоился.