— Она повернулась к Блейку: — Известно ли вам, что сенатор, который живёт в доме, построенном триста лет назад, и кичится тем, что в нем нет ни единого технического новшества…
— А повар? — перебил сенатор. — Ты забываешь о поваре.
Она пропустила его слова мимо ушей.
— …и кичится тем, что в доме нет ни единого технического новшества, связался с шайкой сумасбродов, с архипрогрессивистами, сторонниками далеко идущих преобразований?
— Никаких таких далеко идущих преобразований, — залопотал сенатор. — Обыкновенный здравый смысл. Создание земных условий на одной планете обойдётся в триллионы долларов. За гораздо более короткое время и умеренную цену мы сможем сконструировать человеческую расу, способную жить на этой планете. Вместо того чтобы подгонять планету под человека, мы подгоним человека под планету.
— В том-то и соль, — сказала Элин. — На это и упирают твои противники. Мысль о переделке человека стала им поперёк горла. Изменённое существо, которое станет жить на такой планете, уже не будет человеком.
— Возможно, его наружность и будет иной, — возразил сенатор. — Но человеком оно по-прежнему останется.
— Разумеется, вы понимаете, что я — не противница сенатора, — сказала Элин Блейку. — Но иногда бывает ужасно трудно заставить его осознать, с чем он столкнулся.
— Моя дочь выступает как адвокат дьявола, — пояснил сенатор. — И порой это приносит пользу. Но сейчас в этом нет особой нужды. Я и так знаю, насколько ожесточённо действует оппозиция.
Он взял графин. Блейк покачал головой.
— Может быть, я сумею как-то добраться до дому? — сказал он. — Тяжёлый выдался вечерок.
— Переночевали бы у нас.
— Спасибо, сенатор, но если есть какая-то возможность…
— Разумеется, — ответил сенатор. — Кто-нибудь из охранников вас отвезёт. Лучше воспользоваться наземной машиной: такая ночь не для леталок.
— Буду очень признателен.
— Хотя бы у одного из охранников появится возможность сделать полезное дело, — сказал сенатор. — Если он повезёт вас домой, ему, по крайней мере, не будут мерещиться волки. Кстати, вы там, на улице, не видели волка?
— Нет, — ответил Блейк, — волка я не видел.
4
Майк Даниэльс стоял у окна и смотрел, как наземная обслуга на Риверсайде, по ту сторону бульвара, помогает домам заходить на посадку. Чёрные фундаменты влажно поблёскивали в ночи, а в четверти мили дальше лежал Потомак, как чернильно-чёрный лист, отражавший посадочные огни.
Один за другим дома неуклюже спускались с затянутого тучами неба и становились на отведённые для них постаменты, где принимались покачиваться и медленно, осторожно елозить, подгоняя свои посадочные решётки под рельеф фундаментов.
Пациенты прибывают, подумалось Даниэльсу. А может, сотрудники возвращаются после выходных. Хотя тут могли оказаться люди, не связанные с больницей, не сотрудники и не пациенты. Город был набит битком: через день или два начнутся окружные слушания по вопросам биоинженерии. Спрос на участки был огромный, и передвижные дома втискивали повсюду, где только могли найти стоянку.
Далеко за рекой, где-то над Старой Вирджинией, заходил на посадку корабль. Его огни тускло маячили сквозь туман и изморось. Корабль направлялся к космопорту. Следя за его полётом, Даниэльс гадал, от какой далёкой звезды прибыл он сюда. И как долго не был дома? Даниэльс грустно улыбнулся своим мыслям. Эти вопросы он задавал себе всегда, с самого отрочества, когда он пребывал в твёрдой уверенности, что в один прекрасный день отправится в звёздные странствия. Но Даниэльс знал, что в этом он не одинок. Нынче всякий мальчишка мечтает о путешествии к звёздам.
Изморось стекала изломанными ручейками по гладким оконным стёклам, а там, за окнами, все приземлялись парящие дома, занимая немногие ещё свободные фундаменты. Несколько сухопутных машин плавно проскользнули по бульвару. Воздушные подушки, на которых они двигались, широкими веерами понимали с мокрой земли водяную пыль. Вряд ли в такую ненастную ночь в воздухе много леталок.
Он знал, что ему пора домой. Он уже давно должен был уйти со службы. Малыши, наверное, уже спят, но Черил ещё не ложилась, ждёт его.
На востоке, на самой границе поля зрения, виднелась светящаяся отражённым светом призрачно-белая колонна. Она высилась возле реки, воздвигнутая в честь первых астронавтов, которые пятьсот с лишним лет назад поднялись в космос, чтобы облететь вокруг Земли, поднялись, увлекаемые грубой, необузданной силой, порождённой химической реакцией.
Вашингтон, подумал Даниэльс, город, где разрушаются дома, где полным-полно памятников; нагромождение мрамора и гранита, густо поросшее мхом древних воспоминаний, покрывавшим его сталь и его камень. Дух некогда великой мощи ещё висел над городом. Бывшая столица старой республики, превратившаяся ныне лишь в местопребывание провинциального губернатора, по-прежнему куталась, будто в мантию, в атмосферу своего былого величия.
По мнению Даниэльса, лучше всего город смотрелся именно сейчас, когда на него упала мягкая влажная ночь, создающая иллюзорный фон, по которому движутся древние призраки.
Приглушённые звуки ночной больницы наполняли комнату, будто шёпот, — тихая поступь бредущей по коридору сиделки, смягчённое громыхание тележки, негромкое жужжание призывного звонка на посту медсёстры, находившемся напротив, через коридор…
За спиной Даниэльса кто-то распахнул дверь. Он резко обернулся:
— Добрый вечер, Горди.
Гордон Барнс, врач, живущий при больнице, улыбнулся Даниэльсу.
— Я думал, ты уже ушёл, — сказал он.
— Как раз собираюсь. Перечитывал этот доклад, — он указал на стоявший посреди комнаты стол. Барнс взял в руки папку с бумагами и взглянул на неё.
— Эндрю Блейк, — сказал он. — Занятный случай.
Даниэльс озадаченно покачал головой.
— Более чем занятный, — заявил он. — Это просто невероятно. Сколько Блейку лет, по-твоему? На сколько он выглядит?
— Не больше тридцати, Майк. Хотя, как мы знаем, хронологически ему может быть лет двести.
— Будь ему тридцать, можно было бы ожидать некоторого ухудшения функций, не правда ли? Организм начинает изнашиваться в двадцать с небольшим лет, функции затухают, и с приближением старости этот процесс все ускоряется.
— Известное дело, — ответил Барнс. — Но у этого Блейка, как я понимаю, все иначе?
— Вот именно, — сказал Даниэльс. — Это идеальный экземпляр. Он молод. Он более чем молод. Ни единой слабинки, ни единого изъяна.
— И никаких данных относительно его личности?
Даниэльс покачал головой:
— В космическом министерстве прошерстили все бумаги. Он может оказаться любым из многих тысяч людей. За последние два века несколько десятков кораблей попросту исчезли. Взлетели — и ни слуху ни духу. Он может оказаться любым из людей, находившихся на борту этих кораблей.
— Его кто-то заморозил, — сказал Барнс, — и засунул в капсулу. Может быть, это нам что-то подскажет?
— Ты хочешь сказать, что этот человек был такой важной птицей, что кто-то попытался его спасти?
— Нечто в этом роде.
— Вздор, — ответил Даниэльс. — Даже если и так, все равно это не лезет ни в какие ворота. Выкинули человека в космос, а какова вероятность, что его снова найдут? Один к миллиарду? Один к триллиону? Не знаю… Космос огромен и пуст.
— Но Блейка нашли.
— Да, знаю, его капсула залетела в Солнечную систему, которую заселили менее ста лет назад, и Блейка обнаружила бригада шахтёров с астероидов.