того, кто придет третьего числа утром. Полковница как раз находилась в комнате, когда комендант получил это письмо; и так как она прочла на его лице выражение смущения и недоумения (ибо если здесь был обман со стороны маркизы, то какой мотив мог он теперь приписать ей, раз она, по-видимому, вовсе и не рассчитывала на его прощение), то, ободренная этим, она решилась предложить план действия, с которым давно уже носилась, тая его в своем сердце, терзаемом сомнением. В то время как полковник ничего не выражающим взглядом все еще смотрел на письмо, она сказала, что ей пришла в голову одна мысль: не разрешит ли он ей съездить на день, на два в В. Если маркиза действительно знает того человека, который ответил ей через газету, как совершенно незнакомый, то она сумеет поставить дочь в такое положение, в котором та невольно себя выдаст, будь она даже самой завзятой обманщицей. Комендант, разорвав внезапным резким движением письмо, ответил: ей известно, что он не хочет иметь никакого дела с дочерью, и он запрещает жене вступать с нею в какие-либо сношения. Он запечатал разорванные лоскутки письма в конверт, надписал адрес маркизы и отдал посланному вместо ответа.
Полковница, ожесточенная в душе его крайним упорством, уничтожавшим всякую возможность для выяснения этого дела, решила осуществить свой план против его воли. Она взяла с собой одного из егерей коменданта и на другое утро, когда муж еще не вставал с постели, отправилась в В. Подъехав к воротам усадьбы, она услышала от привратника, что маркиза никого не принимает. На это госпожа Г. ответила, что ей это известно, тем не менее пусть он пойдет и доложит, что приехала полковница Г., на что привратник возразил, что это будет бесполезно, так как маркиза ни с кем в мире не хочет разговаривать. Госпожа Г. ответила, что с нею маркиза будет говорить, так как она ее мать, а потому пусть он не медлит и тотчас выполнит данное ему поручение. Но едва успел привратник направиться в дом, чтобы сделать эту, как он полагал, напрасную попытку, как сама маркиза вышла из дому, поспешила к воротам и упала на колени перед каретой полковницы. Госпожа Г., поддерживаемая егерем, вышла из кареты и с некоторым волнением подняла маркизу. Взволнованная до глубины души маркиза низко склонилась над рукою матери и, обливаясь слезами, почтительно повела ее к себе в дом.
— Дорогая матушка! — воскликнула она, усадив мать на диван, сама же стоя перед нею и утирая слезы. — Какой счастливой случайности обязана я вашим драгоценным посещением?
Госпожа Г., ласково обняв дочь, сказала, что она приехала просить у нее прощенья за ту жестокость, с которой ее выгнали из родительского дома.
— Прощенья? — перебила ее маркиза и пыталась поцеловать у нее руки.
Но мать, уклонившись от поцелуя, продолжала:
— Ибо не только напечатанный в газете ответ на твою публикацию убедил и меня, и твоего отца в твоей невинности, но я должна еще тебе открыть, что сам он, к великой нашей радости и удивлению, появился вчера в нашем доме.
— Кто появился? — спросила маркиза и подсела к матери.-Кто этот «сам он»? — И все лицо ее выражало напряженное ожидание.
— Да он, автор ответа, — отвечала полковница, — тот самый человек, к которому ты обращалась в своем призыве.
— Ну так кто же это? — еще раз повторила она.
— Мне хотелось бы, — возразила госпожа Г., — чтобы ты мне это сама сказала. Ибо вообрази себе, что вчера мы сидели за утренним чаем и только что прочли ту странную заметку в газете, как в комнату врывается человек, близко нам известный, с выражением страшного отчаяния и бросается к ногам твоего отца, а затем и к моим. В полном недоумении, что бы это могло означать, мы предлагаем ему высказаться.
Тогда он говорит, что совесть ему не дает покоя, что это он — тот негодяй, который обманул маркизу; он должен знать, как смотрят на его преступление; и если ему уготовано возмездие, то вот он сам пришел принять его.
— Но кто же, кто, кто? — повторяла маркиза.
— Это, как я сказала, — продолжала полковница, — вообще вполне благовоспитанный молодой человек, от которого никак нельзя было ожидать такого гнусного поступка. Только не пугайся, когда ты узнаешь, дорогая дочь, что он — человек низкого происхождения и вообще не отвечает ни одному из тех требований, какие можно было бы предъявить к твоему мужу.
— Как бы то ни было, дорогая матушка, — сказала маркиза, — он не может быть вполне негодным человеком, так как он, раньше чем броситься к моим ногам, бросился к вашим. Но кто? Кто? Скажите же мне наконец, кто это?
— Ну, так знай же, — ответила мать, — это Леонардо, егерь, которого твой отец недавно выписал из Ткроля и которого, если ты заметила, я привезла с собою, чтобы представить тебе как жениха.
— Егерь Леонардо! — воскликнула маркиза и в отчаянии схватилась за голову.
32
— Что тебя пугает? — спросила полковница. — Или у тебя есть какие-либо основания сомневаться в этом?
— Но как? Где? Когда? — в смятении спрашивала маркиза.
— Это,-отвечала полковница, — он хочет открыть только тебе одной. Стыд и любовь не позволяют ему говорить об этом с кем-либо другим, кроме тебя. Но если хочешь, отворим дверь в прихожую, где он с бьющимся сердцем дожидается исхода нашего разговора; и попытайся тогда сама выведать у него его тайну, я же на это время удалюсь в соседнюю комнату.
— Боже милосердный! — воскликнула маркиза.-Однажды в полуденный зной я заснула, и когда проснулась, то увидела, как он отходит от дивана, на котором я лежала. — И она закрыла пылавшее от стыда лицо своими маленькими ручками.
При этих словах мать опустилась перед нею на колени.
— О дочь моя! — воскликнула она. — О чудная! — и заключила ее в свои объятия. — А я-то, негодная! — добавила она и припала лицом к ее коленям.
Маркиза в испуге спросила:
— Что с вами, матушка?
— Пойми же, всех ангелов чистейшая: во всем, что я тебе сейчас говорила, нет ни слова правды; моя испорченная душа не способна была верить в такую невинность, какая сияет в твоей душе, и мне понадобилась эта гнусная ложь для того, чтобы убедиться в этом.
— Дорогая моя матушка! — воскликнула радостно тронутая маркиза, склоняясь над нею, чтобы ее поднять.
Мать ответила:
— Нет, я встану не раньше, чем ты мне скажешь, что прощаешь мне всю низость моего поступка, о ты, прекрасное, неземное создание!
— Мне вас прощать, матушка! Встаньте, — воскликнула маркиза, — заклинаю вас!
— Ты слышишь! — сказала госпожа Г. — Я хочу знать, сможешь ли ты все еще меня любить и так же искренне уважать, как прежде.
— Моя обожаемая матушка! — воскликнула маркиза и опустилась рядом с матерью на колени. — Ни на одно мгновение я не переставала вас любить и уважать. Да и кто бы мог мне поверить при таких неслыханных обстоятельствах? Как я счастлива, что вы убедились в моей невиновности!
— В таком случае, — отвечала госпожа Г., подымаясь при поддержке дочери, — я буду тебя носить на руках, дорогое мое дитя. Рожать ты будешь у меня, и если бы обстоятельства даже сложились так, что я ожидала бы от тебя маленького князя, я и тогда не ходила бы за тобой с большей нежностью и достоинством. До конца дней моих я не расстанусь с тобой. Я бросаю вызов всему свету, твой позор будет для меня честью — только бы ты вернула мне свою любовь и позабыла ту жестокость, с которой я тебя оттолкнула.
Маркиза пыталась ее успокоить своими горячими ласками и увещаниями, но настал вечер и пробило полночь, прежде чем ей это удалось.