— Закрой книгу, и чтоб я больше не слышал подобных разговоров… Так я и думал: ребенок из этих книг не столько доброго, сколько худого наберется. Ступай посмотри, где твоя мать.
Глубоко обиженная, Мэгги тотчас закрыла книгу, но, не имея особого желания заниматься поисками матери, пошла на компромисс и, забившись в темный уголок позади отцовского кресла, принялась нянчить куклу, к которой изредка, обычно в отсутствие Тома, начинала вдруг испытывать нежность; о туалете ее она не заботилась, зато запечатлевала на ней столько горячих поцелуев, что восковые щеки куклы приобрели нездоровый, сероватый оттенок.
— Ну, слыхали вы что-нибудь подобное? — сказал мистер Талливер, когда Мэгги скрылась. — Какая жалость, что она не мальчик; уж ее-то законники вокруг пальца бы не обвели, провались я на этом месте. Ведь вот что удивительно, — здесь он понизил голос, — я взял ее мать за то, что она проста и собой не урод, к тому же в их семье все— редкие хозяйки; а главное — она не очень-то свой нрав выказывает, за то я ее из всех сестер и выбрал — не позволю же я, чтоб меня учили в моем собственном доме. Да, видите ли, когда сам ты не дурак, так наперед и не скажешь, г. кого пойдут дети, и даже славная, покладистая женщина может нарожать вам бестолковых парней и вострух девчонок. Воистину свет вверх дном перевернулся. Только диву даешься! Тут даже невозмутимому мистеру Райли изменила серьезность, и, когда он отправлял в нос очередную понюшку табаку, плечи его подозрительно тряслись. Успокоившись, он сказал:
— Но ведь ваш малый не глуп? Я видел, когда был здесь в прошлый раз, как он налаживал удочки; у него это очень ловко получалось.
— Не то чтобы глуп, на вольном воздухе он знает, что к чему, и смекалка вроде у него есть, понимает, с какого конца за что взяться. А только у него не очень-то хорошо подвешен язык, видите ли, и читает он плоховато, и терпеть не может книг, и пишет, говорят, неправильно. А уж при чужих из него и словечка не вытянешь, от него вы не услышите таких забавных вещей, как от девчушки. Вот я и хочу послать его в школу, пусть он на язык побойчей станет да набьет малость руку в письме — словом, сделается попроворней да понаходчивей. Я хочу, чтоб мой сын был не хуже всех этих молодчиков, которые обскакали меня только потому, что больше учились. Само собой, кабы все на свете оставалось, каким бог его сотворил, я бы знал, как к чему подойти, и не уступил бы никому из них; но все теперь само на себя сделалось не похоже, и такие несуразные слова ко всему прицеплены, что я уж не раз впросак попадал. До того все дорожки стали путаные — чем прямей человек идет, тем скорей заблудится.
Мистер Талливер отхлебнул грога, медленно его проглотил и мрачно покачал головой, сознавая, что служит живым примером того, как трудно приходится разумному человеку в этом безумном мире.
— Вы совершенно правы, Талливер, — заметил мистер Райли. — Лучше потратить лишнюю сотню фунтов на образование сына, чем оставить их ему в наследство. Я бы сделал именно так, будь у меня сын; хотя, видит бог, у меня нет под рукой столько свободных денег, да к тому же еще полон дом дочерей.
— Так вы, может статься, знаете какую-нибудь подходящую школу для Тома? — спросил мистер Талливер; сколько бы он ни сочувствовал мистеру Райли, не располагавшему наличными деньгами, это не могло заставить его забыть о своей цели.
Мистер Райли заложил в нос понюшку табаку и, словно испытывая терпение мистера Талливера, помедлил, прежде чем ответить:
— Да, есть у меня в виду одна прекрасная возможность для человека со средствами, а вы как раз такой человек, Талливер. Сказать вам правду, я никому из своих друзей не посоветовал бы отдать сына в обычную школу, если он может позволить себе что-нибудь получше.
И если человек хочет, чтобы его сын получил отличное образование и воспитывался там, где все внимание учителя — превосходного человека — уделялось бы ему одному, — я знаю, кто ему нужен. Я не указал бы на эту возможность кому попало, потому что не всем удалось бы ею воспользоваться, как бы им того ни хотелось, но вам, Талливер, я на нее укажу, только пусть это останется между нами.
В глазах мистера Талливера, который все это время не сводил вопрошающего взгляда с лица своего друга, словно перед ним был оракул, еще явственнее засветилось любопытство.
— А ну-ка, ну-ка, послушаем, — сказал он, устраиваясь поудобнее, с самодовольством человека, которого сочли достойным важного сообщения.
— Он окончил Оксфордский университет, — многозначительно произнес мистер Райли и, крепко сжав губы, посмотрел, какой эффект произвело на мистера Талливера это вдохновляющее обстоятельство.
— Как, он пастор? — произнес мистер Талливер с сомнением в голосе.
— Да, и к тому же магистр искусств. Я слышал, что епископ очень высокого мнения о нем. Да, ведь это епископ и дал ему его приход.
— А! — сказал мистер Талливер, для которого что Оксфорд, что магистр искусств были понятия, равно чуждые и удивительные. — Но зачем ему тогда Том?
— Видите ли, дело такое: он любит учить и сам желал бы продолжать занятия науками, а его приходские обязанности почти не предоставляют ему для этого случая. Поэтому он не прочь взять одного двух учеников, чтобы с пользой проводить свой досуг. Мальчики будут как в родной семье — лучше и придумать нельзя — нее время под присмотром Стеллинга.
— А добавку пудинга станут давать бедному мальчонке, как вы думаете? — спросила миссис Талливер, к тому времени снова занявшая свое место. — Редко кто так любит пудинг, да и растет он к тому же! Даже подумать страшно, что ему, может, не придется есть досыта.
— А сколько это будет стоить? — спросил мистер Талливер; инстинкт подсказывал ему, что услуги этого несравненного магистра искусств обойдутся ему в изрядную сумму.
— Я знаю пастора, который берет полтораста фунтов с младших учеников, а его даже не сравнить со Стеллингом — человеком, о котором я говорю. Мне известно из достоверных источников, что одна уважаемая персона в Оксфорде сказала о нем: «Стеллинг, если бы захотел, мог бы достичь самых высоких степеней». Но он не гонится за университетскими отличиями. Он человек спокойный, шума не любит.
— А, это неплохо… это неплохо, — сказал мистер Талливер. — Но сто пятьдесят фунтов — неслыханная цена. У меня и в мыслях не было платить так много.
— Хорошее образование, разрешите вам сказать, Талливер, стоит этих денег. Но Стеллинг скромен в своих требованиях, он человек не жадный. Не сомневаюсь, что он согласится взять вашего парнишку за сто фунтов, а на это не всякий священник пойдет. Я напишу ему, если хотите.
Мистер Талливер потер колени и с задумчивым видом посмотрел на ковер.
— А он, не ровен час, не холостяк? — вставила миссис Талливер. — Я не очень-то высоко ставлю домоправительниц. У моего брата — царство ему небесное — была одно время домоправительница. Так она вынула половину перьев из лучшей перины, запаковала их и куда-то отправила; а сколько белья она перетаскала, трудно и сказать… Стотт ее звали. У меня сердце не на месте будет, ежели мы пошлем Тома в дом с управительницей. Ведь ты этого не сделаешь, мистер Талливер?
— Могу рассеять ваши опасения на этот счет, миссис Талливер, — сказал мистер Райли, — Стеллинг женат на такой милой маленькой женщине, какую только можно пожелать себе в жены. На свете нет более доброго существа; я ее хорошо знаю, и отца ее, и мать. У нее с вами много общего — такой же цвет лица и светлые вьющиеся волосы. Она из хорошей мадпортской семьи: ее не выдали бы за кого попало.