Ты можешь задержать меня. Ты можешь сначала устроить выборы, черт тебя возьми. И на это уйдет больше времени, чем на ожидание де Франко.
— Вопрос об ассигнованиях на станции Надежда, — произнес Богданович. — Первый, по списку, выступающий — сира Лао…
Эмори и Лао обменялись взглядами. Корэйн не мог видеть лица Лао, только ее белокурый затылок: косы, характерно уложенные короной. Без сомнения, на лице Лао выразилась растерянность. Эмори подозвала секретаря, сказала ему на ухо несколько слов, при этом его лицо стало непроницаемым, губы слились в тонкую линию, глаза отражали смущение.
Секретарь подошел к одному из помощников Лао, а тот, в свою очередь, зашептал ей что-то на ухо. Теперь он мог прочитать движения плеч Лао, ее глубокое дыхание так же, как и хмурое выражение ее лица, повернутого в профиль.
— Сир Президент, — сказала Катерина Лао. — Я предлагаю отложить обсуждение законопроекта по станции Надежда до тех пор, пока сира де Франко не сможет сама занять свое место. Эта мера слишком сильно затрагивает торговлю. Со всем уважением к достопочтенному представителю Фаргона, но это дело следует отложить.
— Поддержано, — резко сказал Корэйн.
Ропот смущения пробежал среди помощников, головы склонились друг к другу, даже у Советников. Богданович застыл с раскрытым ртом. После недолгого замешательства он для приличия стукнул молоточком.
— Было выдвинуто предложение отложить дебаты по законопроекту станции Надежда до того момента, когда сира де Франко персонально займет свое место. Есть предложения для обсуждения?
Это была чистая формальность. Эмори произносила комплименты доверенному лицу, джентльмену с Фаргона, соглашаясь с Лао.
Корэйн попросил слова, чтобы формально согласиться с Лао. Он мог бы пустить небольшую шпильку. Временами они, экспансионисты и центристы, так и поступали, позволяя себе ироничные замечания, когда с делами было покончено.
Но сейчас было иначе. Эмори, черт ее побери, выхватила у него оружие и лишила его хода, дав ему то, что он требовал, и пристально смотрела на него, пока он произносил скучные невесомые вежливости в адрес Денцилла Лала и возвращался на место.
Следи за мной внимательно, — говорил тот взгляд. — Ты за это заплатишь.
Проголосовали. Единогласно. Денцилл Лал проголосовал за то, что не сможет голосовать по проекту.
— Повестка дня исчерпана, — сказал Богданович. — Мы запланировали на дебаты три дня, а теперь эти три дня освободились. Следующий по порядку, законопроект Ваш, мира Эмори, номер 2405, также бюджетные ассигнования Департаменту Науки. Есть ли у тебя пожелания по изменению графика?
— Сир Президент. Я готова к выступлению, но я, безусловно, не хотела бы ускорять события, не дав моим коллегам соответствующего времени для подготовки к обсуждению. Я хотела бы перенести это на завтра, если мои достопочтенные коллеги не возражают.
Вежливое бормотание. Возражений нет. Корэйн пробормотал то же самое.
— Сира Эмори, не хочешь ли ты сформулировать это в качестве предложения?
Поддержано и утверждено.
Предложение о закрытии.
Поддержано и утверждено.
Зал взорвался более чем обычным беспорядком. Корэйн сидел неподвижно, пока не почувствовал руку на своем плече, взглянул вверх на Махмуда Чавеза. Его лицо выражало одновременно и облегчение, и беспокойство.
«Что случилось?» — спрашивал его взгляд. А вслух:
— Это был сюрприз.
— Встретимся у меня в кабинете. Через полчаса, — сказал Корэйн.
Ленч состоял из чая с бутербродами, принесенными помощниками. Участники совещания не поместились в кабинете и заполнили комнату для заседания.
В параноидальном рвении воинские адъютанты обшарили помещение в поисках «жучков» и обыскали, тогда как Городин сидел, скрестив руки, погруженный в суровое молчание, ни во что не вмешиваясь. Ранее Городин собирался уйти с заседания вместе с центристами. Теперь все сместилось, и адмирал мрачно, озабоченно, молчаливо размышлял о том, как развиваются события, как Эмори прижали по вопросу о финансировании Надежды, и что, может быть, центристам грозит ультиматум.
— Нам нужна информация, — сказал Корэйн и принял от помощника стакан минеральной воды. Перед ним, перед каждым из них и даже перед большинством помощников лежало по восьмисотстраничному тому пояснений и цифр, представлявших научный бюджет; переплетенный, некоторые разделы подчеркнуты: центристы входили и в Департамент Науки, а ходили упорные слухи о ловушках в формулировках законопроекта. Они присутствовали всегда. И каждый год их немалое число касалось Резьюн. — Эта книга бюджета не требует всех деталей; все что мы знаем о Резьюн — общая сумма дохода в налоговой декларации, а какого черта Резьюн хочет придать статус Особенного Лица двадцатилетнему химику на Фаргоне? Кто это, к дьяволу, Бенджамин П. Рубин?
Чавез порылся в бумагах на своем столе, взял ту, которую помощник подвинул ему под руку и, прикусив губу, проследил за пальцем секретаря.
— Студент, — сказал Чавез. — Специальных данных нет.
— Может быть так, что это имеет какую-то связь с проектом Надежда? Пусть даже самую фантастическую?
— Это около Фаргона. По пути.
— Мы можем спросить Эмори, — кисло сказал Чавез.
— Черт побери, мы прекрасно сможем сделать это на заседании Совета и рассмотреть каждый лист документации, которую она представит.
Ответом на это высказывание были только строгие взгляды.
— В чем же заключается шутка? — сказал Городин.
Лу, министр Департамента Обороны, откашлялся.
— Имеется контакт, которому можно доверять, по крайней мере, цепочка контактов. Наш недавний кандидат на Науку…
— Он же ксенолог, — заметил Тиен.
— И близкий друг доктора Джордана Уоррика из Резьюн. Доктор Уоррик здесь. Он прибыл вместе с передовым отрядом сотрудников Советника Эмори. Его пригласили на встречу с… ммм… определенными представителями Науки.
Когда Лу говорил с таким обилием подробностей, это зачастую означало, что он говорит больше, чем может сказать официально. Корэйн пристально взглянул на него, Городин тоже был преисполнен внимания. Адмирал прибыл от военных операций и к ним же вернется, оставив административные детали Департамента Обороны на Секретаря и его сотрудников: это была аксиома — Советники могли быть экспертами в соответствующих областях, однако фактически дела вели секретари, и руководители отделов знали, кто чем дышит.
— Включая Бурда?
— Весьма вероятно, — натянуто ответил Лу и замолк.
Это надо запомнить, — подумал Корэйн.
— Это старая дружба? — спросил Тиен тихим голосом.
— Около двадцати лет.
— Насколько безопасно это для Уоррика? — спросил Городин. — Какому риску мы его подвергаем?
— Очень малому, — ответил Лу. — Безусловно, не дружбой Уоррика с Эмори. У Уоррика имеются свои подчиненные, не связанные с ней, и наоборот. На самом деле наблюдается значительная враждебность. Он требовал автономии внутри Резьюн. И получил ее. В Резьюн нет центристов. Но Уоррик — это… не сторонник Эмори. Он здесь в действительности для того, чтобы обсудить в Департаменте вопрос о перемене места работы.
— Он — один из Особенных, — пояснил Корэйн для тех, кто не жил на Сайтиин и, возможно, не помнивших, кто такой был Уоррик. Гений со справкой, что он действительно гений. Национальное достояние по закону. — Ему сорок с чем-то лет. У него было множество возможностей уйти оттуда и устроиться самостоятельно, но она каждый раз блокирует их через Департамент, отсекает ему все возможности.