– Я женюсь на девушке.
Чимал отвернулся и поднял корзину с навозом, чтобы отнести ее на поле.
Глава 5
Кто-то передал ему чашку с октли, и Чимал наклонился над ней, вдыхая сильный острый запах, перед тем как выпить. Он сидел в одиночестве на новой травяной циновке, окруженный со всех сторон шумными родичами – своими и Малиньче. Они смеялись, толкались, старались перекричать друг друга, а девушки разносили кувшины с октли. Для празднества была отведена песчаная площадка посреди деревни, ради такого случая чисто выметенная; она еле вмещала всех собравшихся. Чимал оглянулся и встретился глазами со своей матерью. Квиау улыбнулась, а он уже и не помнил, когда в последний раз видел ее улыбающейся. Чимал отвернулся от нее так резко, что октли выплеснулось из чаши на его тилмантль – новый белый свадебный плащ, специально сотканный Квиау к этому событию. Чимал стал стряхивать липкую жидкость – и замер, когда все вокруг внезапно затихли.
– Она идет, – прошептал кто-то, и по толпе пробежал шорох – все повернулись и стали смотреть в одном направлении. Чимал не отрывал взгляда от своей уже почти пустой чаши, не поднял он глаз и тогда, когда гости расступились, давая дорогу свахе. Старуха еле ковыляла под тяжестью невесты, но она всю свою жизнь таскала подобную ношу – в этом состояли ее обязанности. Она остановилась рядом с циновкой и аккуратно поставила на нее Малиньче. Девушка тоже была одета в новый белый плащ, а ее лунообразное лицо натерли ореховым маслом, чтобы кожа красиво блестела. Повозившись, она опустилась на колени – совсем как собака, устраивающаяся поудобнее, – и обратила свои круглые глаза на Куаутемока, который приблизился и величественно простер руки. Как вождь клана жениха, он имел право произнести речь первым. Он прочистил горло и сплюнул на песок.
– Мы собрались здесь сегодня ради укрепления уз между кланами. Вы помните, что, когда Йотихуак умер от голода в неурожайный год, он оставил вдову Квиау – вон она сидит – и сына по имени Чимал – вон он на циновке…
Чимал не слушал. Ему приходилось бывать на свадьбах, и сейчас происходило все то же самое. Вожди кланов разразятся длинными речами, усыпив собравшихся, потом столь же длинную речь скажет сваха, потом все, кому только взбредет в голову. Гости будут дремать, будет выпито много октли, и наконец уже почти на закате их плащи завяжут традиционным узлом, который соединяет невесту и жениха на всю жизнь. Даже и на этом речи еще не закончатся. Только когда совсем стемнеет, церемония подойдет к концу и Малиньче отправится к себе домой. У нее, как и у Чимала, не было отца – тот умер за год до того от укуса гремучей змеи, – но были дядья и братья. Они уведут ее с собой, и многие из них будут с ней спать этой ночью. Она принадлежала к их клану, и поэтому только справедливо, что они избавят Чимала от духов, угрожающих браку, приняв на себя их проклятия. Лишь вечером следующего дня Малиньче переселится в его дом.
Все это было Чималу известно… и безразлично. Хотя он и понимал, что молод, сейчас ему казалось, будто его жизнь подошла к концу. Он видел свое будущее так отчетливо, словно уже прожил его: все будет неизменным, его жизнь ничем не будет отличаться от существования других жителей деревни. Дважды в день Малиньче будет готовить для него тортильи, раз в год – рожать ребенка. Чимал будет засевать поле, ухаживать за посевами, и каждый день окажется таким же, как предыдущий, пока он не состарится и не умрет.
Так это должно быть.
Чимал протянул чашу за новой порцией октли, ее наполнили. Так это должно быть. В жизни нет ничего другого, и Чимал не мог найти выхода из этого круга. Стоило его мыслям отклониться от предписанного пути, как он тут же призывал их к порядку и снова прикладывался к чаше. Он будет молчать и прогонит всякие мысли прочь.
Тень прочертила песчаное пространство и коснулась собравшихся мимолетной тьмой – огромный стервятник уселся на конек крыши ближайшей хижины. Он был пыльный и неопрятный и тряс крыльями, устраиваясь на крыше, как старуха, расправляющая свои лохмотья. Зопилот холодно глянул на Чимала сначала одним глазом, потом другим. Глаза птицы были такие же круглые, как у Малиньче, и такие же пустые. Запекшаяся кровь покрывала хищный крючковатый клюв и перья, окружающие воротником голую шею.
Потом наступил вечер, и стервятник давно уже улетел: ему здесь было не по нраву, здесь все были слишком живые – ему гораздо больше нравилась мертвечина. Долгая церемония подошла наконец к концу. Вожди обоих кланов торжественно приблизились и взялись за концы тилмантлей, готовясь связать вместе свадебные плащи. Чимал мигая смотрел на грубые руки, теребящие ткань, и внезапно им овладело багровое безумие. Он чувствовал то же, что раньше у озера, но гораздо сильнее. Была единственная вещь, которую он мог сделать, – единственная, которую он должен был сделать, – другого выхода не оставалось.
Чимал вскочил словно ошпаренный и выдернул край плаща из вцепившихся в него пальцев.
– Нет, ни за что! – выкрикнул он охрипшим от выпитого октли голосом. – Я не женюсь ни на ней, ни на ком-либо еще! Вы не можете меня заставить!
Он кинулся в темноту сквозь замершую в пораженном молчании толпу, и никому не пришло в голову задержать или остановить его.
Глава 6
Если жители деревни и наблюдали за происходящим, они ничем не выдавали своего присутствия. Утренний ветерок шевелил циновки в дверных проемах, но за ними не было заметно никакого движения.
Чимал шел с высоко поднятой головой такими широкими шагами, что два жреца в своих черных одеяниях еле поспевали за ним. Его мать вскрикнула, когда на рассвете они пришли за Чималом, – это был единственный короткий крик боли, как если бы она увидела его смерть. Они стали в дверях, черные, как посланцы смерти, и потребовали его, держа оружие наготове – на случай, если он начнет сопротивляться. Каждый из них был вооружен маквахуитлем – самым смертоносным оружием, известным ацтекам: обсидиановые лезвия с рукоятками из железного дерева были настолько остры, что отрубали человеку голову одним ударом. В этой угрозе не было нужды – совсем наоборот. Чимал был за домом, когда услышал их голоса. «Что же, идемте в храм», – сказал он тогда жрецам, накидывая на плечи плащ и завязывая его узлом уже на ходу. Молодым жрецам пришлось поторопиться, чтобы угнаться за ним.
Он знал, что должен бы испытывать ужас перед тем, что может ждать его в храме, но по какой-то непонятной причине чувствовал душевный подъем. Он не был счастлив – никто, кому предстоял разговор с жрецами, счастлив быть не мог, – но его ощущение собственной правоты было столь велико, что давало ему силы не замечать темную тень, угрожающую его будущему. Казалось, с его души снят тяжелый груз – да так оно на самом деле и было. В первый раз со времен раннего детства он не лгал, чтобы скрыть свои мысли: он говорил то, что думал, не считаясь с общепринятым мнением. Чимал не знал, к чему это приведет, но сейчас ему было все равно.
Его ждали у подножия пирамиды, и дальше он уже не мог идти по собственной воле. Двое жрецов преградили ему дорогу, и еще двое самых сильных взяли его за руки. Чимал не сделал попытки освободиться, когда они повели его вверх по лестнице к храму. Он никогда там не бывал: обычно только жрецы проходили через резные двери, украшенные изображениями змей, извергающих скелеты. Когда жрецы задержались у входа, настроение Чимала несколько упало перед лицом той угрозы, которую нес барельеф.
С этой высоты была видна вся река. Она начиналась в роще деревьев на юге и извивалась в крутых берегах, разделяя две деревни. Ее нижнее течение было отмечено золотым песком, а потом река пропадала в расположенных недалеко от пирамиды болотах. За болотами поднимался скальный барьер, а за ним были видны еще более высокие вершины…
– Введите его, – раздался из храма голос Ситлаллатонака, и жрецы втолкнули Чимала внутрь.
Верховный жрец сидел, скрестив ноги, на резном каменном сиденье перед статуей Коатлики. В полумраке храма богиня казалась устрашающе живой, камень статуи был отполирован и украшен драгоценностями и золотыми пластинками. Ее головы-близнецы смотрели на вошедшего, а руки-клешни, казалось, были готовы его схватить.
– Ты ослушался вождей, – громко сказал главный жрец. Другие жрецы отошли назад, давая Чималу возможность приблизиться к старцу. Глядя на него вблизи, Чимал понял, что жрец еще старше, чем ему казалось. Его волосы, не мытые годами, свалялись и были покрыты кровью и пылью – это производило желаемый устрашающий эффект, как и кровавые пятна на накидке, покрытой символами смерти. Глубоко сидящие глаза жреца были красными и слезились, морщинистая шея походила на шею индюка. Лицо было восковым, несмотря на румяна, долженствующие придать ему здоровый вид. Чимал молча смотрел на жреца. – Ты ослушался. Известно ли тебе, какое наказание тебя ждет? – Голос старика дрожал от злобы.
– Я не ослушался, поэтому и наказания быть не может.
Жрец привстал в изумлении, услышав эти спокойно произнесенные слова. Его глаза сузились от гнева, и он рухнул на свое каменное сиденье, кутаясь в накидку.
– Ты уже спорил однажды – и был высечен. Со жрецами не спорят.
– Я и не спорю, преподобный Ситлаллатонак, я просто объясняю, что произошло…
– Мне не нравятся твои объяснения, – прервал его жрец. – Разве ты не знаешь своего места? Разве тебя не учили этому в храмовой школе вместе с другими мальчиками? Боги правят. Жрецы передают их волю и возносят молитвы. Люди повинуются. Твой долг – повиноваться, и только.
– Я исполняю свой долг. Я повинуюсь богам. Но я не повинуюсь людям, когда они нарушают установленные богами законы. Повиноваться им было бы святотатством, наказание за которое – смерть. Я не хочу умирать и поэтому повинуюсь богам, даже если это вызывает гнев смертных.
Жрец моргнул, затем концом грязного пальца смахнул соринку из угла глаза.
– Что значат твои слова? – произнес он с сомнением в голосе. – Ведь это боги повелели тебе жениться.
– Вовсе не боги – люди. В священных текстах сказано, что мужчины должны жениться ради продолжения рода, а женщины – выходить замуж. Но там не говорится, в каком возрасте, и нет ни слова о том, что их можно принуждать к этому против воли.
– Брачный возраст мужчины – двадцать один, женщины – шестнадцать лет…
– Таков обычай, но это всего лишь обычай. Он не имеет силы закона…
– Однажды ты уже спорил – и был побит, – визгливо повторил жрец. – Тебя могут побить снова.
– Побить можно мальчика. Нельзя бить мужчину за то, что он говорит правду. Я хочу только одного – соблюдения закона, установленного богами. Как же можно наказывать меня за это?
– Принесите мне священные книги! – крикнул верховный жрец служителям, ожидавшим за дверью. – Это ничтожество узнает правду прежде, чем его накажут. Я не помню подобного закона.
– А я хорошо помню, – спокойно ответил Чимал. – Он таков, как я сказал.
Старый жрец откинулся на сиденье, щурясь от упавшего на него солнечного луча. Солнечный свет, лицо жреца… Это всколыхнуло память Чимала, и он произнес почти с вызовом:
– Я помню также, что ты говорил нам о солнце и звездах – ты прочел об этом в книгах. Солнце – пылающий газовый шар, который движут боги. Разве не так ты говорил? Или твои слова были иными – что солнце окружено огромной алмазной оболочкой?
– Что такое ты говоришь о солнце? – нахмурившись, спросил жрец.
– Да нет, ничего, – пробормотал Чимал. «Я не смею говорить об этом вслух, – подумал он, – иначе буду мертв, мертв, как Попока, который первым увидел луч. Я видел его тоже, и он был похож на отражение солнца в воде или в алмазе. Почему жрецы ничего не говорили о том, что вызывает этот луч?»
Жрецы принесли священные книги, и мысли Чимала прервались.
Древние почитаемые книги были в переплетах из человеческой кожи. По праздникам жрецы читали их народу. Теперь служитель положил их на каменную полку и отошел. Ситлаллатонак потянулся к тяжелым томам, поднеся к свету сначала один, потом другой.
– Тебе нужна вторая книга Тецатлипоки, – сказал Чимал. – То, о чем я говорю, написано на тринадцатой или четырнадцатой странице.
С громким стуком книга выпала из рук жреца: тот удивленно вытаращил глаза на Чимала.
– Откуда ты это знаешь?
– Когда эту книгу читали народу, называли страницу. Я запомнил.
– Ты умеешь читать, вот откуда тебе известно. Ты тайком приходил в храм читать запретные книги…
– Не будь глупцом, старик. Я никогда раньше не бывал в храме. Я просто запомнил, вот и все. – Какой-то бес подбил Чимала продолжать – уж очень велико было изумление на лице жреца: – И я умею читать, если уж хочешь знать. Это тоже не запрещено. В школе при храме я выучил, как и остальные дети, цифры, а также буквы, составляющие мое имя. Когда других учили писать их имена, я слушал и запоминал, так что узнал все буквы. Не так уж это сложно.
Жрец лишился дара речи. Вместо ответа он стал рыться в книге, пока не нашел названных Чималом страниц. Он медленно перелистывал книгу, шепотом читая священные слова. Старик прочел главу один раз, потом вернулся к предыдущей странице и прочел опять. Книга выскользнула у него из рук.
– Вот видишь, я прав, – сказал ему Чимал. – Я скоро женюсь, но только по своему выбору, хорошенько все обсудив со свахой и вождями. Так учит закон…
– Не учи меня закону, ослушник! Я верховный жрец, закон – это я, и ты должен повиноваться.
– Мы все должны повиноваться, великий Ситлаллатонак, – тихо ответил Чимал. – Никому не позволено попирать закон, и каждый выполняет свой долг.
– Ты хочешь сказать, что и я?.. Ты смеешь учить меня обязанностям жреца, ты, козявка! Я могу убить тебя!
– За что? Я не сделал ничего плохого.
Жрец вскочил на ноги, трясясь от гнева и брызгая слюной.
– Ты споришь со мной, думаешь, что знаешь закон лучше меня, умеешь читать, хотя тебя никто не учил. Я знаю, тобой овладел злой дух, и нужно выпустить его из твоей головы.
Чимал ощутил холодный гнев. Гримаса отвращения скривила его рот.
– Это все, что ты умеешь, старик? Убить человека, который с тобой не согласен, хотя он прав, а ты ошибаешься? Что же ты за жрец?
С хриплым воплем верховный жрец поднял кулаки и кинулся на Чимала, чтобы заставить его замолчать. Чимал схватил старика за руки и с легкостью удержал, хотя тот боролся изо всех сил. Сзади раздался топот ног – служители кинулись на помощь своему главе. Как только они оказались рядом, Чимал отпустил старика и отступил, криво улыбаясь.
И тут это случилось. Старик снова поднял руки, широко открыл беззубый рот и закричал – но не мог выговорить ни слова. Крик перешел в болезненный стон, и жрец, как подрубленное дерево, рухнул на пол. Его голова гулко ударилась о камень, и он остался лежать неподвижно. Глаза старика закатились, а на губах появилась пена.
Другие жрецы бросились ему на помощь, подняли и унесли. Один из стражей, вооруженный дубинкой, ударил сзади Чимала по голове. Будь это другое оружие, удар был бы смертельным. Чимал потерял сознание, и жрецы, пиная бесчувственное тело, уволокли его тоже.
Солнце, вышедшее из-за гор, светило сквозь проем в стене и зажигало огонь в драгоценных камнях, из которых были сделаны глаза Коатлики.
Священные книги, хранящие закон, так и остались валяться там, куда упали.
Глава 7
– Похоже, старый Ситлаллатонак очень болен, – тихо сказал молодой жрец, проверяя, хорошо ли заперта камера, куда поместили Чимала. Мощные бревна, каждое толще ноги взрослого мужчины, входили в отверстия в камне стен. Бревна имели пазы, куда вставлялась задвижка, закреплявшаяся снаружи – так, чтобы узник не мог до нее дотянуться: дверь нельзя было отпереть изнутри. К тому же сама возможность такой попытки со стороны Чимала была исключена – его руки и ноги были связаны крепкой веревкой из волокон магу. – В его болезни виноват ты, – продолжал жрец, гремя запорами. Они с Чималом были ровесниками и вместе учились в храмовой школе. – Зачем только ты это сделал? Ну, были у тебя неприятности в школе, так ведь они у всех были – мальчишки есть мальчишки. Я никогда не думал, что ты кончишь так плохо.