Тогда, по ее уничтожающей оценке, мое образование - это компот из Кафки, Хемингуэя и Брэдбери, а по моей ответной реплике, ее - это вермишель из "Техники молодежи" за позапрошлый год. Иногда мне хочется сравнить ее с сушеной воблой и лапутянским ученым, а в ответ она снисходительно относит меня к племени ивановых-седьмых и присыпкиных. И все же мы в чем-то сходимся. Тогда нам обоим интересно и весело.
Эта странная и забавная дружба началась сразу же по окончании памятного просмотра в Академии наук. Я долго сидел в углу, пока не разошлись доктора и кандидаты наук и не потухла люстра, упаковал бобины и коробки, сложил все в свою спортивную сумку и опять сел.
Ирина молча смотрела на меня сквозь дымчатые стеклышки.
- А вы не двойник? - вдруг спросила она.
- Двойник, - согласился я. - Как это вы догадались?
- По действиям нормального человека. Такой человек, не отягченный высшим образованием, смылся бы, не дожидаясь конца совещания. А вы сидите, слушаете, топчетесь и не уходите.
- Изучаю земную жизнь, - сказал я важно. - Мы, двойники, - системы самопрограммирующиеся, меняем программу на ходу, в зависимости от предмета, достойного изучения.
- И этот предмет я?
- Вы потрясающе догадливы.
- Считайте сеанс оконченным. Изучили.
- Изучил. Теперь закажу вашу модель с некоторыми коррективами.
- Без очков?
- Не только. Без многознайства и жреческого величия. Обыкновенную девушку с вашим умом и внешностью, которая любила бы ходить в кино и гулять по улицам.
Я вскинул на плечо сумку с бобинами и пошел к выходу.
- Я тоже люблю ходить в кино и гулять по улицам, - сказала она вслед.
И я вернулся. А через день пришел сюда к началу работы, побритый и выхоленный, как дипломатический атташе. Она что-то печатала на машинке. Я поздоровался с ней и сел за ее письменный стол.
- Вы зачем? - спросила она.
- На работу.
- Вас еще не откомандировали в наше распоряжение.
- Откомандируют.
- Нужно пройти отдел кадров...
- Отдел кадров для меня - это нуль-проход, - отмахнулся я. Интересуюсь позавчерашними стенограммами.
- Для чего? Все равно не поймете.
- В частности, решением совещания, - продолжал я, величественно не обращая внимания на ее выпады, - поскольку, мне известно, намечены четыре экспедиции: в Арктику, на Кавказ, в Гренландию и в Гималаи.
- Пять, - поправила она. - Пятая на ледник Федченко.
- Я бы выбрал Гренландию, - как бы между прочим заметил я.
Она засмеялась, словно имела дело с участником школьного шахматного кружка, предложившим сыграть матч с Петросяном. Я даже растерялся.
- А куда же?
- Никуда.
Я не понял.
- Почему? В каждой же экспедиции требуется кинооператор.
- Придется вас огорчить, Юрочка: не потребуется. Поедут научные сотрудники и лаборанты специальных институтов. НИКФИ, например. И не смотрите на меня добрыми бараньими глазами. Учтите, я не говорю: глупыми. Я просто спрашиваю: вы умеете работать с интроскопом? Нет. Умеете снимать за "стеной непрозрачности", скажем, в инфракрасных лучах? Нет. Умеете превращать невидимое в видимое с помощью электронно-акустического преобразователя? Тоже нет. Я это читаю на вашем идеально побритом лице. Так что зря брились.
- Ну а простая съемка? - все еще не понимал я. - Обыкновенный фильмус вульгарис?
- Обыкновенный фильмус вульгарис можно снять любительской камерой. Теперь это все делают. Важнее получить изображение в непрозрачных средах, за внешним покровом облака. Что, например, происходит с двойником в малиновой трубке?
Я молчал. Для обыкновенного оператора это было дифференциальное исчисление.
- Вот так, Юрочка, - опять засмеялась она. - Ничего вы не можете. И по методу Кирлиан не можете?
Я даже не слыхал о таком методе.
- А он, между прочим, позволяет отличить живое от неживого.
- Я и простым глазом отличу.
Но она уже вошла в роль лектора.
- На снимке живая ткань получается в окружении призрачного сияния разряды токов высокой частоты. Чем интенсивнее жизнедеятельность, тем ярче ореол.
- Голому ежу ясно, что это живая ткань, - разозлился я и встал. - Не беспокойтесь об отделе кадров. Мне там делать нечего. Здесь тоже.
Она рассмеялась на этот раз совсем по-другому: весело и добродушно.
- Сядьте, Юрочка, и утешьтесь: мы поедем с вами вместе.
- Куда? - Я еще не остыл от обиды. - В Малаховку?
- Нет, в Париж.
Я так и не понял эту чертовку, пока она не показала мне решение о нашей командировке на парижский конгресс. А сейчас я ждал эту чертовку, как ангела, топтался у окна и грыз спички от нетерпения. И конечно, пропустил, когда отошел к столу за сигаретами. Она позвонила, когда я уже раздумывал о будущем разрыве дипломатических отношений.
- Господи! - воскликнул я. - Наконец-то!
Она бросила плащ мне на руки и протанцевала в комнату.
- Ты стал верующим?
- С этой минуты. Поверил в ангела, приносящего милость неба. Не томи когда?
- Послезавтра. Зернов возвращается завтра, а наутро уже вылетаем. Билеты заказаны. Кстати, почему мы на "ты"?
- Инстинктивно. Но не это тебя волнует.
Она задумалась.
- Верно, не это. "Они" уже в Арктике, понимаешь? Вчера у нас в комитете был Щетинников, капитан только что вернувшегося в Архангельск ледокола "Добрыня". Он говорит, что все Карское море и океан к северу от Земли Франца-Иосифа уже свободны от льдов. А из Пулкова сообщили, что над Северным полюсом по нескольку раз в день выходят на орбиту ледяные спутники.
- А комитет съемку отменил, - пожалел я. - Сейчас снимать бы и снимать.
- Уже снимают любители. Скоро пленку пачками будем получать. Не это важно.
- А что важно?
- Контакт.
Я свистнул.
- Не свисти. Попытки контакта уже предприняты, хотя, кажется, без успеха. Но английские и голландские ученые предлагают свою программу контактов - все материалы у Осовца. Кроме того, на конгрессе придется иметь дело с группой Томпсона. Американская делегация фактически раскололась, большинство Томпсона не поддерживает, но кое-кто с ним блокируется. Не очень прочно, но в Париже они бой дать могут. А ты спрашиваешь, что важно. Погоди. - Она со смехом вырвала у меня свой плащ и вытащила из кармана объемистый пакет, оклеенный иностранными марками. - О самом важном забыла: тебе письмо из Америки. Приобретаешь мировую известность.
- От Мартина, - сказал я, взглянув на адрес.
Он был написан, мягко говоря, своеобразно:
"Юри Анохину. Первому наблюдателю феномена розовых "облаков". Комитет борьбы с пришельцами из космоса. Москва. СССР".
- "Комитет борьбы"... - засмеялась Ирина. - Вот тебе и программа контакта. Томпсоновец.
- Сейчас прочтем.
Мартин писал, что из антарктической экспедиции он вернулся в свою авиачасть близ Сэнд-Сити, где-то на юго-западе США. Тут же по предложению Томпсона его откомандировали в распоряжение уже сколоченного адмиралом добровольного общества борьбы с космическими пришельцами. Назначению Мартин не удивился: Томпсон сказал ему об этом еще в самолете по дороге в Америку. Не удивился он и должности. Узнав о том, что еще в колледже Мартин печатался в студенческих журналах, адмирал назначил его пресс-агентом. "По-моему, старик мне явно не верит, считает меня двойником, чем-то вроде вражеского солдата из пятой колонны, и потому хочет держать при себе, приглядываться и проверять. Из-за этого я не рассказал ему, что произошло со мной по дороге с нашей авиабазы в Сэнд-Сити. А рассказать кому-нибудь надо, и, кроме тебя, некому. Только ты один разберешься в этой дьявольщине. Мы с ней знакомы по Южному полюсу, только здесь она иначе загримирована".
Письмо было написано на пишущей машинке - больше десятка плотно исписанных листиков. "...Мой первый очерк не для печати, а для тебя, писал Мартин.