Она, вероятно, догнала нас из Мирного или встретилась по пути, возвращаясь в Мирный. Она же и помогла нам, вызволив из беды. Наш снегоход все-таки провалился в трещину: я видел в десяти метрах отсюда и след провала - темное отверстие колодца в фирновой корочке, затянувшей трещину. Ребята из встречного снегохода, должно быть, видели наше падение - а мы, очевидно, счастливо застряли где-нибудь в устье трещины - и вытащили на свет Божий и нас самих, и наш злосчастный корабль.
- Эй! Кто в снегоходе?! - крикнул я, обходя его с носа.
В четырех ветровых иллюминаторах не показалось ни одно лицо, не отозвался ни один голос. Я вгляделся и обмер: у снегохода-близнеца было так же раздавлено и промято внутрь стекло крайнего ветрового иллюминатора. Я посмотрел на левую гусеницу: у нашего вездехода была примета - один из его гусеничных стальных рубцов-снегозацепов был приварен наново и резко отличался от остальных. Точно такой же рубец был и у этой гусеницы. Передо мной стояли не близнецы из одной заводской серии, а двойники, повторяющие друг друга не только в серийных деталях. И, открывая дверь "Харьковчанки"-двойника, я внутренне содрогнулся, предчувствуя недоброе.
Так и случилось. Тамбур был пуст, я не нашел ни лыж, ни саней, только одиноко висела на крючке моя кожаная, на меху куртка. Именно _моя куртка_: так же был порван и зашит левый рукав, так же вытерся мех у обшлагов и темнели на плече два жирных пятна - как-то я взялся за него руками, измазанными в машинном масле. Я быстро вошел в кабину и прислонился к стене, чтобы не упасть: мне показалось, что у меня останавливается сердце.
На полу у стола лежал я в том же коричневом свитере и ватных штанах, а лицо мое так же прильнуло к ножке стола, и кровь так же запеклась у меня на лбу, и рука так же цеплялась за съемочную камеру. _Мою_ съемочную камеру.
Возможно, это был сон и я еще не проснулся и видел себя самого на полу, видел как бы вторым зрением? Щипком рванул кожу на руке: больно. Ясно: очнулся и не сплю. Значит, сошел с ума. Но из книг и статей мне было известно, что сумасшедшие никогда не предполагают, что они помешались. Тогда что же это? Галлюцинация? Мираж? Я тронул стену: она была явно не призрачной. Значит, не призраком был и я сам, лежавший без чувств у себя же под ногами. Нелепица, нонсенс. Я вспомнил свои же слова о загадках Снежной королевы. Может быть, все-таки есть Снежная королева, и чудеса есть, и двойники-фантомы, а наука - это вздор и самоутешение?
Что же делать? Бежать сломя голову, запереться у себя в двойнике-снегоходе и чего-то ждать, пока окончательно не сойдешь с ума? Вспомнилось чье-то изречение: если то, что ты видишь, противоречит законам природы, значит, виноват и ошибаешься ты, а не природа. Страх прошел, остались непонимание и злость, и я, даже не пытаясь быть осторожным, пнул ногой лежащего. Он застонал и открыл глаза. Потом приподнялся на локте, совсем как я, и сел, тупо оглядываясь.
- А где же все? - спросил он.
Я не узнал голоса - не мой или мой, только в магнитофонной записи. Но до какой же степени он был мной, этот фантом, если думал о том же, придя в сознание!
- Где же они? - повторил он и крикнул: - Толька! Дьячук!
Как и мне, ему никто не ответил.
- А что случилось? - спросил он.
- Не знаю, - сказал я.
- Мне показалось, что снегоход провалился в трещину. Нас тряхнуло, потом ударило, должно быть, о ледяную стенку. Я упал... Потом... Куда же они все девались?
Меня он не узнавал.
- Вано! - позвал он, подымаясь.
И снова молчание. Все происшедшее четверть часа назад странно повторялось. Он, пошатываясь, дошел до штурманской рубки, потрогал пустое кресло водителя, прошел в сушилку, обнаружил там, как и я, отсутствие лыж и саней, потом вспомнил обо мне и вернулся.
- А вы откуда?" - спросил он, вглядываясь, и вдруг отшатнулся, закрыв лицо рукой.
- Не может быть! Сплю я, что ли?
- Я тоже так думал... сначала, - сказала. Мне уже не было страшно.
Он присел, на поролоновый диванчик.
- Вы... ты... простите... о черт... ты похож на меня, как в зеркале. Ты не призрак?
- Нет. Можешь пощупать и убедиться.
- Тогда кто же ты?
- Анохин Юрий Петрович. Оператор и радист экспедиции, - сказал я твердо.
Он вскочил.
- Нет, это я Анохин Юрий Петрович, оператор и радист экспедиции! закричал он и снова сел.
Теперь мы оба молчали, рассматривая друг друга: один - спокойнее, потому что видел и знал чуточку больше, другой - с сумасшедшинкой в глазах, повторяя, вероятно, все мои мысли, какие возникали у меня, когда я впервые увидел _его_. Да, в тишине кабины с одинаковой ритмичностью тяжело дышали два одинаковых человека.
3. РОЗОВЫЕ "ОБЛАКА"
Как долго это тянулось, не помню. В конце концов он заговорил первым:
- Ничего не понимаю.
- Я тоже.
- Не может же раздвоиться человек.
- И мне так казалось.
Он задумался.
- Может быть, все-таки есть Снежная королева?
- Повторяешься, - сказал я. - Об этом я раньше подумал. А наука - это вздор и самоутешение.
Он смущенно засмеялся, словно одернутый старшим товарищем. По отношению к нему я и был старшим. И тут же внес поправку, как говорится:
- Пошутили, и будет. Это какой-то физический и психический обман. Какой именно, я еще не могу разобраться: Но обман. Что-то не настоящее. Знаешь что? Пойдем в рубку к Зернову.
Он понял меня с полуслова: ведь он был моим отражением. А подумали мы об одном и том же: уцелел ли при аварии микроскоп? Оказалось, что уцелел: стоял на своем месте в шкафчике. Не разбились и стеклышки для препаратов. Мой двойник их тут же достал из коробочки. Мы сравнили руки: даже мозоли и заусенцы у нас были одни и те же.
- Сейчас проверим, - сказал я.
Каждый из нас наколол палец, размазал кровь по стеклышкам, и мы по очереди рассмотрели оба препарата под микроскопом. И кровь у обоих была одинаковой.
- Один материал, - усмехнулся он, - копия.
- Ты копия.
- Нет, ты.
- Погоди, - остановил его я, - а кто тебя пригласил в экспедицию?
- Зернов. Кто же еще?
- А с какой целью?
- Выспрашиваешь, чтобы потом повторить?
- Зачем? Сам могу тебе подсказать. Из-за розовых облаков, да?
Он прищурился, вспоминая о чем-то, и спросил с хитрецой:
- А какую ты школу кончил?
- Институт, а не школу.
- А я о школе спрашиваю. Номерок. Забыл?
- Это ты забыл. А я семьсот девятую кончил.
- Допустим. А кто у нас слева на крайней парте сидел?
- А почему, собственно, ты меня экзаменуешь?
- Проверочка. А вдруг ты Ленку забыл. Кстати, она потом замуж вышла.
- За Фибиха, - сказал я.
Он вздохнул.
- У нас и жизнь одинаковая.
- И все-таки я убежден: ты копия, призрак и наваждение, - окончательно обозлился я. - Кто первым очнулся? Я. Кто первым увидел две "Харьковчанки"? Тоже я.
- Почему две? - вдруг спросил он.
Я торжествующе хохотнул. Мой приоритет получал наглядное подтверждение.
- Потому что рядом стоит другая. Настоящая. Можешь полюбоваться.
Он прильнул к бортовому иллюминатору, растерянно взглянул на меня, потом молча натянул копию моей куртки и вышел на лед. Одинаково приваренный снегозацеп и одинаково промятое стекло иллюминатора заставили его нахмуриться. Он осторожно заглянул в тамбур, прошел к штурманской рубке и вернулся к столику с моей съемочной камерой. Ее он даже потрогал.
- Родная сестра, - сказал он мрачно.
- Как видишь. Я и она родились раньше.
- Ты только очнулся раньше, - нахмурился он, - а кто из нас настоящий, еще неизвестно. Мне-то, впрочем, известно.
"А вдруг он прав? - подумал я. - Вдруг двойник и фантом совсем не он, а я? И кто это, черт побери, может определить, если и ногти у нас одинаково обломаны, и школьные друзья одни и те же? Даже мысли дублируются, даже чувства, если внешние раздражители одинаковы".