Ну а как в зеркале себя увидел, так и застыл в счастливом обмороке, что невеста в прошлом веке перед венчанием. Денди из него великосветский, естественно, не получился, да и где такого портного найдёшь, чтобы ему смокинг на приём к королеве согласился пошить, но выглядеть Пупсик стал вполне прилично. Или, как там в начале века говаривали, чтобы мозги запудрить, - импозантно. Как понимаю, это слово придумали специально, чтобы скрасить жизнь уродов. Мол, вы на нас ещё то впечатление производите.
- Нравится? - спрашиваю.
Смотрит он на меня собачьими глазами, и ничего в них, кроме обожания сквозь слёзы, нет.
- С-спас-сибо, Б-борис Мак-карович, б-большое, - тянет Пупсик, а губы у него так и прыгают - вот-вот разревётся. - Мне н-никто так... н-никогда...
"И тебе спасибо за жизнь мою, - думаю, но вслух не произношу. - Она, поди, дороже шмоток этих стоит".
- Ладно, - отмахиваюсь, - идём ужинать.
Сели мы за стол. Наливаю себе рюмку смирновской, а Пупсик сокрушаться начинает:
- Ну вот, суп остыл почти. Теперь с него, не по этикету, начинать придётся...
Наливает он мне в тарелку бульон прозрачный, а в нём зелень всякая, мясо какое-то странное, бело-оранжевое, и такие же оранжевые пятна жира по поверхности пятаками плавают. Но запах у супа бесподобный.
Дёрнул я стопку "слезы божьей" и ложку с этим варевом в рот отправил. И чуть зубы не сломал - вкус такой обалденный оказался, что, будь зубы покрепче, ложку вместе с супом сжевал бы.
- Чего это ты сварганил? - изумляюсь.
- Суп из омаров, - отвечает Пупсик и встревожено ёрзает на стуле. Неужели не понравился?
- Не, нормально, - успокаиваю его и начинаю суп за обе щёки молотить. Что он там ещё наготовил, даже интересоваться не стал - с набитым ртом да зверским аппетитом разве поговоришь? "По этикету", как Пупсик выразился, такой ужин, вероятно, два-три часа вкушать требуется, но мы его минут за пять умяли. А как исчезло всё со стола, рыгнул я сыто и на спинку стула, что пиявка насосавшаяся, отвалил.
Пупсик мне тотчас чашку кофе наливает.
Закуриваю я, отхлёбываю и говорю осоловело:
- Ну, брат, мастак ты стряпать... Небось, в кулинарном техникуме каком учился...
Ляпнул, значит, однако сознание моё, хоть и заторможено, но работает и сомнения свои высказывает: ежели техникум закончил - Пупсику тогда лет двадцать, как минимум. Да и с другой стороны - что это за техникум такой совковский, в котором супы из омаров учат готовить?
- Что вы, - смущается Пупсик, - не я это делал. Подключился к повару одному из "Националь", вот он моими руками да из подручных продуктов всё это и приготовил.
Я, конечно, удивляюсь, но не настолько, чтобы со стула падать. То ли ещё о его возможностях знаю, чтобы так реагировать.
- "Националь"... - бормочу и лоб морщу. - Это где же у нас в городе кабак такой? Новый, что ли?
- А не в нашем это городе, - простодушно так отвечает Пупсик. По-чудному там говорят, и я не совсем разобрал, как же он называется. То ли Пари, то ли Париш...
Вот тут-то у меня сигарета изо рта и выпадает. Ни хрена себе "связи" у пацана! Ему с Парижем связаться, что мне спьяну в морду кому заехать. Хотя я и пьяный не на всякого бросаюсь, а ему, как понимаю, что повара к себе подключить, что президента США на путь истинный наставить, что помочиться - всё едино. Впрочем, насчёт помочиться я не очень уверен видел, что у него там за срам между ног, - и, может быть, как раз в этом аспекте у него некоторые затруднения. Но только в этом.
Прокашливаюсь я, поднимаю с пола сигарету, гашу в пепельнице. Затем новую закуриваю. И, пока всё это делаю, ворочаю своими извилинами.
"Нет уж, афишировать своё знание о его всемогуществе не следует, думаю. - Тем более что об этом самом всемогуществе он, как понимаю, и сам не подозревает. Так ведь недолго и местами с Коньком-горбунком поменяться...
"
- Кстати, - говорю и не очень ловко пытаюсь перевести разговор на другую тему: - Я тебе ещё куртку купил, шапку, шарф и ботинки. Можешь теперь и на улицу выходить. Заодно и продукты прикупать будешь. - Открываю холодильник, заглядываю и, хотя там запасов как минимум на неделю, продолжаю в том же духе: - Видишь, мало у нас всего. Вот тебе и деньги, выкладываю на стол сотню баксов.
Думал, Пупсик сейчас расцветёт, что майская роза. Шутка ли, пацану день-деньской в четырёх стенах торчать? Но он, наоборот, скукоживается обиженно на табурете, глаза отводит.
- Не могу я это делать... - шепчет.
- Это ещё почему? - удивляюсь. - Боишься, приступ на улице случится?
- Да нет, - бормочет. - Просто, когда я буду на улице, контакт с вами потеряю и, случись что, помочь ничем не смогу.
- Не переживай, - деланно смеюсь и снисходительно ерошу ему волосы на затылке. - Положим, ты мне не всегда нужен. Как, например, сегодня.
Тут Пупсик наконец поднимает на меня глаза, смотрит тяжёлым взрослым взглядом и тихо так это спрашивает:
- А как, по-вашему, Борис Макарович, что вам помешало сегодня оглянуться на дочку хозяина, когда она вскрикнула? Или что вас заставило "налог" столь скрупулёзно принимать и отчёт Корня перепроверять?
Сигарета второй раз выскальзывает у меня изо рта, но падает теперь не на пол, а на брюки.
- Чёрт! - ругаюсь я, судорожно стряхивая с себя окурок и пепел. Но в этот раз сигарету с пола не поднимаю. Не до того. Вспоминаю, что когда дочку хозяйскую увидел, мне почему-то в голову стукнуло, будто она своими телесами кустодиевских баб напоминает. А кто такие эти "кустодиевские", я и слыхом не слыхивал - может, порода какая, типа холмогорских коров, высокоудойная да мясопродуктивная? Вероятно, выхватил мой экстрасенс из чьей-то головы этот эпитет и мне на уши лапшёй навесил. Вот и пойми теперь, кто из нас Конёк-горбунок, а кто всадник. Впрочем, тут и другой расклад может оказаться, сказкой не предвиденный: Иванушка-горбунок, да Конёк-дурачок. И кому роль последнего отводится, уточнять не требуется...
Наливаю рюмку водки, выпиваю залпом, кулаком занюхиваю. Нет, не помогает. Не бодрит и не успокаивает - словно воды хлебнул.
- Идём спать, - говорю, а про себя добавляю: "Утро вечера мудренее". Может, утром что-либо светлое в голову и придёт, или роль Конька-дурачка покажется более привлекательной. Ведь, если здраво рассудить, то и Бонза тоже на моей спине катается - для него каштаны из полымя достаю. Но эта мысль почему-то не утешает. Хреново ощущать себя слепой куклой-марионеткой, которую Пупсик-поводырь за ниточки дёргает и как щенка-несмышлёныша на поводке по жизни ведёт.
8
Выхожу я утром из дому и вижу ставшую уже дежурной картину: опять на дверцах машины мелом написано "Живая рыба". Нет, ребята, мне это определённо надоело. Что я, как пацан, который день тряпкой по дверцам еложу? Оглядываюсь по сторонам. Никого, только у соседнего подъезда шкет лет десяти коту к хвосту консервную банку привязывает. Как понимаю, "писака" мой сидит сейчас дома и на меня, похихикивая, из-за занавески смотрит, удовольствие получает. Сколько их, душонок подленьких, нынче развелось - не счесть.
Задержал я взгляд на шкете и сердцем оттаял. Оченно его забавы моё детство напомнили - я тоже тем ещё живодёром был. Растёт смена!
- Эй, пацан! - зову. - Подойди-ка сюда.
Оглядывается шкет, меряет меня взглядом.
- Сейчас, - отвечает деловито. Заканчивает своё дело, отпускает кота, и тот, с диким мявом от грохота жестянки, начинает круги по двору наяривать. А пацан смехом заходится - во штуку удумал!
Впрочем, недолго его веселье длилось: влетел кот на полных парах в кусты, оборвал бечёвку и был таков.