В двух местах потолок был значительно выше. Видимо, здесь и собирались в давние времена что-то ставить, какие-нибудь дробилки, машины, котлы...
Под ногами тихо рассыпались комки глины. Я вдруг поймал себя на том, что изо всех сил стараюсь не думать: а как оно там, наверху? Кто еще жив? И... вообще...
– Вот она! – свистяще прошептал капитан откуда-то издали.
Это был конец трубы – тонкостенной стальной трубы, выходящей из стенки на высоте колена. Капитан сидел перед нею на корточках и заглядывал внутрь.
– Ну, что, Зден Рышардович? Дошли? – он говорив едва слышно.
– Не знаю, – ответил я еще тише. А что тут скажешь?
Капитан встал, накинул на трубу свою куртку, поманив меня рукой. Мы отошли подальше от зева.
– Если наш друг ничего не напутал, то эта труба приведет нас прямо и непосредственно в хранилище ракет. Вот только... – он раздвинул руки, показывая внутренний диаметр трубы. – Восемнадцать дюймов. Или девятнадцать. Ведь не пролезем.
– Зачем в ракетохранилище нужна такая труба?
– Хотел бы я знать... Или пролезем?
– Я-то пролезу.
– Думаю, что я тоже. А больше, пожалуй, никто. У вас какой размер костюма?
– Сорок шестой.
– У меня чуть больше. Придется вам идти первым, потому что закупоривать лучше пути отхода.
– Создаете заградотряд, капитан?
– Совершенно верно. Ну, что? С Богом?
– Надо распорядиться отделением.
– Назначьте заместителя.
– Да. Сейчас...
Я вдруг понял, что ничего не могу. Была полная потеря ориентировки, контроля над собой... тихая паника.
– Распорядитесь: пусть поднимаются все сюда. Командуйте, прапорщик.
– Я курсант.
– Присваиваю вам внеочередное звание. Имею право.
– Не имеете.
– Ко всему прочему, вы еще плохо помните Устав. Раздел семнадцатый. Действия в чрезвычайных обстоятельствах. Временные войсковые единицы...
– Понял.
– Отвечайте как положено.
– Служу Отечеству.
– Вот так-то. Командуйте, прапорщик...
Я по примеру капитана снял куртку, прикрыл ею трубу; потом подошел к колодцу, наклонился – и в лицо меня толкнуло слабой, но вполне ощутимой воздушной волной, принесшей отзвук далекого взрыва.
Тут же возникло бледное пятно опрокинутого лица. Это был Самосенок. Он молча выбрался из колодца.
– Сзади стреляли, командир, – сказал он. – Было слышно.
– Понятно, – сказал я. – Тихо, не шуми. За ним выбрались остальные. Выдру вытянули, как бадью, – в шесть рук.
– Стройся, – скомандовал я шепотом. И, когда построились: – Ребята! Кто на гражданке носит сорок восьмой размер?
– Я, – сказал Порогов.
– У меня штаны сорок восьмой, – сказал Костя Пороховщиков, командир второго звена. Остальные промолчали.
– Суть дела следующая, – сказал я.
Остальные промолчали.
– Суть дела следующая, – сказал я. – Дальше дорога идет по трубе диаметром меньше полуметра. Я, как самый тонкий, иду первым, господин капитан за мной, Вася – третьим. Остальные – как получится. Я протащу за собой трос...
– Все ясно, командир, – сказал кто-то.
– Те, кто остается здесь, прикрывают наш тыл. Боюсь, что первый заслон уже... все. За старшего... – я обвел всех взглядом; выбрать следовало как самого крупного, так и самого стойкого. – Курсант Авхадеев.
– Есть, командир.
– Задача ясна?
– Так точно. Прикрывать ваши спины.
– Да. И... постарайся без потерь, Гарик. Здесь идеальная позиция...
Позиция была что надо. Главное – некуда отступать.
Авхадеева звали Гарри. Гарри Мамедович.
Мне показалось, что я полз вечность. Труба была шершавая, но вымазанная какой-то дрянью типа тавота или солидола – локти скользили. Если считать, что за каждое движение (как назвать квант ползанья?) я продвигался вперед сантиметров на двадцать, то длина трубы получилась сто шестьдесят метров. Но тросик к моей ноге был привязан стометровый, и я его так и не выбрал до конца.
Дважды мне пришлось перепиливать решетки – слава Богу, редкие, из двух перекрещивающихся прутьев. Мне уже казалось, что трубе не будет конца и что я так и подохну в ней, не доползши. И все же я дополз. Сначала возник запах: острый, колющий. Я надел защитные очки, натянул респиратор. Потом стали доноситься звуки. Потом повеяло холодом. Наконец появился свет.
Год 1991. Игорь 09.06. 15 час.
Кафе «Гензель и Гретель»
– Прошу вас, княжна, – Иосиф придвинул стул, слегка поклонился. Княжна улыбнулась и села. Сели и мы. – Княжна, позвольте представить вам: Игорь Валинецкий, Вахтанг Петиашвили. Господа: княжна Дадешкелиани.
– Лучше просто Кето, – сказала княжна.
– О, не лишайте нас удовольствия называть вас княжной, – сказал я. – Поверьте, такое бывает не каждый день.
Наверное, я неприлично пялился на княжну: Иосиф поглядывал на меня неодобрительно. Но я просто не мог удержаться. О, как красива была княжна! Тревожно, я бы сказал – трагически красива. Бледное тонкое лицо, огромные темные глаза, нервный излом бровей. Тонкие пальцы, которым если что и держать, так гусиное перо.
Между тем в материалах по «Пятому марта» имелся словесный портрет девушки-снайпера, составленный одним из немногих, кто уцелел после встречи с ней. Двадцать лет, волосы темные, вьющиеся... Возможно, это она и есть. Иосиф сидел по левую руку от нее, прямой, как шпага. Я еще раз восхитился мастерством Якова: Иосиф полностью совпадал со своим, портретом. Единственное, чего Яков не мог уловить, был цвет волос: пегие, полуседые кудри Иосифа делали его значительно старше, чем он был на самом деле.
– В нашем распоряжении час, – сказал я. – На этот час мы можем гарантировать полную изоляцию данного помещения. Думаю, мы уложимся.
– Даже если и не уложимся, то сможем перенести разговор в другое место, – сказала княжна. – Не это главное. Как нам избавиться от взаимной подозрительности, я ничего не могу с собой поделать, но я не верю вам до конца...
– Согласитесь, что у нас больше оснований не верить вам, – сказал я.