Кадфаэль долго в задумчивости смотрел на Айсуду, потом сел рядом с ней и рассказал все, что случилось, - что ему было известно и о чем он догадывался. Девушка была умной, смелой и решительной, она знала, чего хочет, и готова была сражаться за это. Она прикусила губу, услышав, что Мэриет признался в убийстве, и загорелась гордостью и признательностью, когда Кадфаэль подчеркнул, что она - единственный человек, за исключением его самого, брата Марка и Хью как представителя закона, знающий об этом, а также, добавил Кадфаэль к ее утешению, и о том, что его признанию не поверили.
- Конечно, это сущая чепуха! - воскликнула Айсуда. - Слава богу, ты видишь его насквозь. А его дурак-отец поверил? Да ведь он никогда не понимал Мэриета, с самого его рождения, никогда не ценил, не пытался поговорить с ним. И все-таки его отец - человек порядочный, я ручаюсь, он никогда никому сознательно зла не причинит. У него должны быть веские причины полагать, что преступление совершил Мэриет, а у Мэриета не менее веские причины не разубеждать его, даже если он обиделся на отца за то, что тот с готовностью поверил в ужасный поступок сына, своей плоти и крови. Брат Кадфаэль, говорю тебе, я никогда раньше не видела столь ясно, как похожи они - оба гордые, упрямые, одинокие; они несут ношу, выпавшую на их долю, не прибегая к помощи родных, знакомых, вассалов и всех прочих. Я готова стукнуть их по их дурацким макушкам. Но к чему это приведет? Ведь правдивый ответ они дадут разве что на исповеди.
- И все-таки ответ нужно получить, - сказал Кадфаэль. - А если уж ты собираешься бить их по макушкам, обещаю, что ни на той, ни на другой не будет выбрита тонзура. Завтра мы отправимся вместе в приют, чтобы ты могла попрактиковаться на одном из них, но только после обеда - до обеда я собираюсь уговорить твоего дядю Леорика навестить сына, хочет он того или нет. Скажи, тебе известны планы на завтра? Ведь до свадьбы остается всего один свободный день.
- Завтра все собираются присутствовать на мессе, - в Айсуде вспыхнула надежда, - а потом мы, женщины, будем заниматься свадебными нарядами и украшениями - стежок тут, стежок там. Найджела это не касается. Он свободен, пока мы не пойдем на обед к господину аббату. Кажется, они с Джейнином намеревались пойти в город, сделать последние мелкие покупки. Дядя Леорик после мессы будет, наверное, один. Ты можешь поймать его.
- Постараюсь, - заверил Айсуду Кадфаэль. - А после обеда у аббата, если тебе удастся ускользнуть, я отведу тебя к Мэриету.
Теперь довольная Айсуда решила, что пора идти. Она храбро встала и ушла, уверенная в себе, в своей звезде и в том, что небесные силы на ее стороне. А Кадфаэль отправился к брату Петру отнести травы: повар уже размышлял над тем, какими шедеврами он блеснет на завтрашнем обеде.
Утром двадцатого декабря после мессы женская половина приглашенных на обед ушла в свои комнаты, чтобы заняться тщательным отбором нарядов, приличествующих такому случаю. Сын Леорика и сын его лучшего друга ушли пешком в город, гости разбрелись - кто, воспользовавшись редкой возможностью, навестить знакомых, кто - купить что-то нужное для хозяйства, пока они недалеко от города, кто - начистить к завтрашнему дню свои украшения. Леорик быстрым шагом миновал сады, обогнул рыбные пруды, поля, спустился к ручью Меолу, замерзшие берега которого превратились в изящное кружево, и после этого исчез. Кадфаэль ждал, решив дать Аспли время побыть одному, чего тот явно желал, потом потерял его из виду - и нашел в часовне, где стоял гроб Питера Клеменса. Гроб был уже закрыт и богато убран; ждали распоряжений епископа Генри, что с ним делать дальше. В головах горели две новые красивые свечи в подсвечниках, а в ногах на выложенном плитами полу стоял коленопреклоненный Леорик Аспли.
Он был погружен в молитву, губы его беззвучно шевелились, а широко открытые глаза, не отрываясь, смотрели на гроб. Кадфаэль понял, что был прав. То, что Леорик поставил свечи, могло быть просто знаком вежливости по отношению к мертвому родственнику, пусть дальнему, однако мрачное выражение лица безмолвно свидетельствовало о сознании вины, в которой человек еще не покаялся и которую не искупил; тем самым Леорик Аспли признавался в роли, которую он сыграл в злодеянии, лишив мертвеца достойного погребения, и указывал на причину такого поведения.
Кадфаэль, не проронив ни слова, вышел из часовни и стал ждать. Когда Леорик появился, щурясь на яркий свет дня, он обнаружил, что путь ему преграждает невысокий, коренастый, сильно обгоревший на солнце монах, который сказал грозно, как предостерегающий ангел:
- Господин, у меня к тебе серьезное дело. Прошу, пойдем со мной. Ты мне очень нужен. Твой сын смертельно болен.
Обращение было таким неожиданным и таким лаконичным, что слова ударили словно копье. Найджел и Джейнин ушли полчаса назад. Время достаточное для убийцы - нанести удар, для ножа разбойника, для любого несчастья. Леорик поднял голову, с ужасом втянул в себя воздух и выдохнул:
- Мой сын...
Тогда только он узнал в говорившем того самого монаха, который приезжал в Аспли с поручением от аббата. Кадфаэль заметил, как недоброе подозрение мелькнуло в глубоко посаженных глазах, и, опережая Леорика, произнес:
- Пора вспомнить, что у тебя два сына. Ты хочешь, чтобы один из них умер, не получив утешения?
Глава одиннадцатая
Леорик отправился с Кадфаэлем. Он шагал нетерпеливо, весь олицетворение подозрения и неуступчивости, но все же продолжал идти. На свои вопросы ответа он не получил. Кадфаэль просто сказал:
- Поворачивай обратно, если хочешь, и сам ищи примирения с Богом и с сыном. - И Леорик сжал зубы и двинулся вперед.
Там, где тропинка поднималась по травянистому склону к приюту святого Жиля, он остановился, скорее чтобы оценивающим взглядом осмотреть местность, где проходил служение его сын, чем из страха перед опасностью заразиться, которая могла поджидать его здесь. Кадфаэль повел его к сараю, который все еще служил жильем Мэриету; в этот момент Мэриет как раз сидел на своем ложе, в правой руке он держал перед собой толстую палку, уперев один ее конец в землю, а на другой опустив голову, - с помощью этой палки Мэриет передвигался по приюту. Наверное, он был на ногах с самого раннего утра, и Марк отослал его немного отдохнуть перед обедом. В сарае было полутемно, от проникающего снаружи слабого света бродили тени, и Мэриет не сразу заметил пришедших. Он выглядел на несколько лет старше того молчаливого покорного юноши, будущего послушника, которого Леорик почти три месяца назад привез в монастырь.
Отец Мэриета остановился в косом луче света и стал оглядываться. Его лицо сохраняло замкнутое и сердитое выражение, но в глазах отразились недоумение, горе и негодование: как вышло, что он позволил провести себя подобным образом, ведь страдалец вовсе не думает умирать, а сидит покорно и спокойно, как человек, примирившийся со своей судьбой.
- Войди, - произнес Кадфаэль из-за плеча Леорика, - поговори с ним.
Какой-то момент казалось, что Леорик повернется, отшвырнет того, кто обманом привел его сюда, и бросится бежать обратно: он хмуро оглянулся через плечо и собрался было отойти от двери. Но либо тихий голос Кадфаэля, либо шорох от их движений достигли слуха Мэриета: юноша вздрогнул, поднял голову и увидел отца. Странное сочетание чувств - удивления, боли и любви, сдерживаемой, но прорывавшейся наружу, - отразилось на лице Мэриета. Он хотел подняться, как того требовало уважение к отцу, но, заторопившись, оказался неловок.