— Теперь, когда толпа разошлась и он был оправдан, вернулась его застенчивость.
— Тогда как же ты знал?
Флинкс молчал.
— Послушай, мальчик. Давай закончим с этим. Мне ты можешь сказать, — уговаривала она. — Помни, я теперь твоя мать. Единственная. Я с тобой всегда обращалась хорошо и честно. Теперь твоя очередь.
— Правда? — Она видела, что он борется с собой. — Ты правда не хочешь меня обмануть? Ты не из плохих людей?
Странно, что он об этом говорит, подумала она.
— Конечно, нет. Разве я похожа на плохих людей?
— Н… н… нет, — признался он. — Но иногда трудно бывает сказать.
— Ты ведь уже пожил со мной, мальчик. И знаешь меня достаточно. — Голос ее снова стал мягким. — Давай. Нужно быть честным. Перестань меня обманывать. Ты ведь видел, как он проглотил кольца?
— Нет, — возмущенно ответил он, — и я не лгу. Этот человек… он отходил от витрины и чувствовал себя… неудобно. Он чувствовал… как это сказать… чувствовал себя виноватым.
— А откуда ты это знаешь?
— Потому что я это почувствовал, — тихо ответил он, глядя не на нее, а на улицу, где в тумане взад и вперед проходили незнакомые люди. Он положил маленькую руку себе на лоб и слегка потер. — Вот здесь.
Великий Гнев Потопа! подумала матушка Мастиф. У мальчишки Дар.
— Ты читаешь мысли?
— Нет, — поправил он, — не читаю. Только чувствую. Иногда.
— Ты чувствуешь, когда человек виноват?
— Не только виноват, — объяснил он, — я все чувствую. Люди — как огонь. Тепло огня чувствуется. — Она медленно кивнула. — Ну, я иногда что-то чувствую. Счастье, и страх, и ненависть, и многое другое, даже не знаю что. Ну, когда мужчина и женщина вместе.
— Ты можешь это делать всегда, когда захочешь?
— Нет. Не всегда. Часто я совсем ничего не чувствую. Тогда все чисто, ничто на меня не обрушивается, и я могу успокоиться. Но иногда тут у меня появляется чувство — вот здесь, — добавил он, постучав себя по лбу. — Я смотрел на этого человека, и вина и тревога исходили от него, как тепло от огня, особенно когда он смотрел на витрину. Он беспокоился о том, что его могут поймать, и о многом другом. Он разбрасывал чувства, как мелочь, мелкую монету. Он нечестно должен был заработать денег.
— Эмоции, — вслух рассуждала она, — все это эмоции. — И негромко рассмеялась. Она слышала о таких вещах. Мальчишка эмфатический телепат, хотя и не очень опытный. Он ощущает эмоции других людей, а не их мысли.
— Все в порядке, Флинкс, — заверила она его. Положила руку ему на голову, взъерошила волосы. — Ты правильно поступил. Сберег мне, сберег нам обоим много денег. — И она посмотрела на кожаный кошелек, в котором лежали теперь четыре возвращенных и очищенных кольца. От них еще пахло дезинфектантом.
— Неудивительно, что он не мог понять, как ты его раскрыл. Ты ведь не видел, как он берет кольца.
— Нет, мама. Я даже не знал точно, что он взял.
— Ты просто услышал его реакцию?
— Наверно. Я… я не знаю, как это происходит. Знаю, что многие этого не умеют. Правда?
— Да, — мягко ответила она, — большинство этого не умеет. И люди очень расстраиваются, если знают, что кто-то читает их чувства.
Флинкс серьезно кивнул.
— Как плохие люди?
— Может быть, — ответила она, обдумывая эту возможность. — Может быть, как плохие люди, да. Ты ведь не можешь управлять этой своей способностью?
— Да. Я пытался. Иногда это у меня в голове. Но чаще ничего нет.
Она кивнула.
— Это плохо, плохо. У тебя то, что называют Даром, Флинкс.
— Дар. — Он ненадолго задумался. Потом неуверенно спросил: — А это хорошо?
— Может быть. Но Дар может стать опасным, Флинкс. Это будет твоя тайна, твоя и моя. Никому не рассказывай об этом.
— Не буду, — прошептал он, потом энергично добавил: — Обещаю. Значит ты не сердишься на меня?
— Сержусь? — Она хрипло рассмеялась.
— За что мне сердиться на тебя, мальчик? Я вернула себе кольца, а ты приобрел уважение моих соседей. Когда-нибудь ты поймешь, что на рынке это уважение бывает полезно. Посчитают, что у тебя острый глаз и еще более острый язык. Но ты не рассказывай никому, что на самом деле. Держи свой Дар при себе. Помни, это наша тайна.
— Наша тайна, — серьезно повторил он.
— А еще что-нибудь можешь, — спросила она, стараясь не говорить очень настойчиво. — Кроме того, что чувствуешь чувства других?
— Не думаю. Хотя иногда… не знаю. Во мне что-то горит, я боюсь. Не знаю, что со мной происходит и почему.
— Не беспокойся, мальчик. — Она не стала настаивать, увидев, что он расстроен. — Бояться нечего. — Она прижала его к себе.
— Пользуйся своим мозгом и всем, что умеешь. Для этого тебе и дано. Дар не отличается от других способностей. Если хочешь попробовать что-то еще, пробуй. Это твое тело и твой мозг, и никому нет до них дела.
3
Пара прилетела с Берли. Матушка определила это по акценту и необычно большому количеству металлических украшений. Они охотились за ручной работой. И их внимание сразу привлекла резьба по черному калдерову дереву в магазинчике матушки Мастиф. Резьба изображала панораму одной из колоний северного полушария Мота. Она занимала всю длину куска, почти два метра от одного конца до другого. Доска толщиной в полметра и отполирована до блеска.
Прекрасная работа. Матушка Мастиф не стала бы продавать ее, потому что такие вещи привлекали покупателей в магазин. Но пара загорелась, и только необыкновенно высокая цена удерживала ее.
Флинкс зашел с улицы, взял связку небольших браслетов и смотрел на спорящих мужчину и женщину. И они совершенно неожиданно пришли к согласию: они покупают эту резьбу. Она завершит убранство их гостиной, и все друзья будут завидовать. К черту цену, таможенную пошлину и стоимость перевозки! Берут! И взяли, хотя почти полностью истощили свою кредитную карточку. Позже пришли двое, чтобы доставить покупку в отель, где остановились туристы.
Вечером, когда магазин закрылся и они поужинали, матушка Мастиф небрежно спросила:
— Помнишь, мальчик, пару, которая купила сегодня резьбу по дереву?
— Да, мама?
— Они с полдесятка раз заходили в магазин и выходили снова и не могли решиться.
— Интересно, — отвлеченно заметил Флинкс. Он сидел в углу и смотрел очередной чип на переносном экране. Этим он всегда занимался очень усердно. Матушка Мастиф и не думала посылать его в школу — она в детстве сама училась на чипах, и для мальчика это подойдет.
— Да, — продолжала она. — У них едва хватало денег. Я уговаривала, отступала, делала все, что могла придумать, чтобы убедить их. Я поняла, что они серьезно заинтересованы. Но что бы я ни говорила, они уходили из магазина и продолжали спорить.
— Потом вошел ты, посмотрел на них — и вот, неожиданно, все их раздумья и сомнения кончились. Разве это не интересно?
— Нет, — ответил он. — Разве так иногда не случается?
— С таким дорогим изделием, как резьба по калдерову дереву, — нет. Так не бывает. Может, ты имеешь какое-то отношение к изменению их решения? Почувствовал их колебания и, может, как-то им помог?
— Конечно, нет, мама. — Он удивленно оторвался от экрана. — Я не могу этого сделать.
— Да? — разочарованно сказала она. — Ты ведь мне не лжешь, мальчик?
Он покачал головой.
— Зачем мне это делать? Я только доволен, что ты удачно продала вещь. Я всегда радуюсь, когда ты зарабатываешь.
— Ну, по крайней мере хоть это у нас общее, — грубовато сказала она. — С тебя достаточно чипов на вечер. Испортишь зрение. Ложись спать, Флинкс.
— Хорошо, мама. — Он подошел к ней с обязательным поцелуем в щеку, прежде чем идти в свою комнату.
— Спокойной ночи.