Я не рискнул рассказать им о визите Мердока и о государственном серебре, выгруженном на специально построенной пристани. Видимо, операция была давно задумана и подготовлена, капитана купили, а пароход вернули в Сильвервилль, чтобы выиграть время. Любопытно, что лодку спускали на воду не матросы, а полуковбои-полуфермеры в темных коротких куртках широкополых шляпах.
- Погляди внимательно,- шепнул мне тогда Мартин.
- На что?
- На повязки.
- Какие повязки?
- На рукавах.
Действительно, у каждого на рукаве блестела повязка из позументной тесьмы не то золотого, не то серебряного цвета. "Знак принадлежности к партии "реставраторов",-сообразил я. В причастности Мердока к экспроприации можно было не сомневаться. Охранников подавили, матросов загнали в кубрик, выскочивших пассажиров - в каюты, а серебро, вероятно, уже начали выгружать на конный обоз, поджидавший на лесной дороге у пристани. Хорошо, что Стил так ни о чем и не догадался, иначе не избежать бы ему встречи с Мердоком. И только наше с Мартином предложение добраться до его поместья на лодке убедило Стила покинуть судно:
- Скоро?-спрашиваю у него.
Стил вглядывается в знакомое ему побережье.
- Думаю, через полчаса доберемся до устья.
- Помню,-играю я мифического сына Жоржа Ано,-что с Реки его не видно. Вы с братом определяли его по каким-то особым признакам.
Сенатор улыбается.
- Теперь это широкое устье канала, проложенного до самого поместья. Пробираться сквозь кустарник уже не придется. Речонку мы расширили и углубили. А что все-таки произошло с пароходом?- возвращается он к непонятной ему истории.- Кто это стрелял?
- Мало ли у вас в Сильвервилле стреляют?-говорю я. Мердок прав: сенатору объяснять происшедшее пока не следует. Пусть все идет, как задумано.
- В Сильвервилле- да,-соглашается Стил,- в Городе же право на огнестрельное оружие имеет только полиция.
- Когда-то вы стреляли в полицию,- не без иронии замечает Мартин.
- То была совсем другая полиция. А эта служит народу.
- Вы хотите сказать - государству,- поправляю я.
- Государство - это народ и его хозяйство,- вещает он, как с сенатской трибуны.
- Но ведь народ-это неоднородная масса.- Я ищу слова, подходящие для понимания Стила.- Это богатые и бедные, аграрии и мелкие фермеры, заводовладельцы и рабочие, хозяева и слуги. И народным хозяйством у вас все-таки управляют не слуги, а хозяева.
- А как же иначе?- искренне удивляется Стил.- Ведь и хозяева разные. Одни больше заботятся о благе народа, другие меньше. У нас в сенате больше двух третей - популисты.
- Но не все же популисты - единомышленники?- снова подбираюсь я к главному.
- Есть, конечно, горячие головы, их приходится остужать,- нехотя признает сенатор.- Кстати, за этим мыском и находится устье канала, а там и поместье недалеко,- меняет он тему и только после нескольких наших гребков добавляет:По своему состоянию и положению я мог бы стать и "джентльменом": у меня несколько тысяч акров земли, скотоводческое ранчо, молочная ферма и торговые связи с оптовиками. Но я, как и отец. предпочитаю быть популистом. Народником
Нет, это был не Стил-отец, занимавшийся сельским хозяйством вопреки полицейским законам, не Стил - революционер и подпольщик, а Стил-землевладелец, Стил-сенатор, хорошо усвоивший разницу между хозяевами и слугами.
Глава V
ПРОГРЕСС ИЛИ РЕГРЕСС?
Я лежу на широком сафьяновом диване и думаю, думаю, думаю...
Я по-прежнему в том же доме, куда мы приехали пятьдесят лет назад по здешнему времени. Тогда шел десятый год первого века, ныне шестидесятый. Дом, как и прежде, стоит на холме, только ведут к нему не ступени из плоских, вдавленных в землю валунов, а широкая лестница из тесаного камня. И забора из высоких нетесаных бревен с узкими бойницами уже нет, его заменил строгий чугунный рисунок ограды.
Да и лес кругом далеко вырублен, уступив место уже пожелтевшим массивам пшеницы. Стил прежде всего показал нам их, прокатив по проселку в открытой двухколесной "американке", запряженной парой породистых рысаков. Видели мы и птицеферму, и скотный двор, которому позавидовал бы любой российский помещик, вместительные амбары для зерна, огороды и молочное хозяйство с маслобойками и сыроварней, и даже что-то вроде ангара для сельскохозяйственных машин - довольно примитивных, правда, однолошадных плугов, сеялок и косилок. Часть из них работала в поле, часть "отдыхала". "Недостаток рабочих рук",- пояснил Стил.
Что изменило его, превратило из двадцатилетнего романтически настроенного парня, почти дикого, как индеец времен колонизации американского континента, в крупного хозяина, знавшего цену каждому истраченному и заработанному франку? Я застал его после поездки по имению над бухгалтерскими книгами, которые он проверял в присутствии своего ровесника-управляющего. Но как различно выглядели они в этой беседе: один жесткий и властный, другой покорный и робкий, шепотком объясняющий какие-то тайны дебета и кредита.
Потом, когда он закончил дела с управляющим, у нас произошел разговор, который развернул передо мной судьбу сенатора, словно документальную киноленту.
- А все-таки потянуло к политике?-спросил я его не без умысла.
- Потянуло.-согласился Стил,-сказалась, должно быть, отцовская кровь. Да и здешние фермеры, когда новые земли разбили на кантоны, меня сначала кантональным судьей выбрали, а потом все как один - кандидатом в сенат. Так и прошел без соперников. И переизбирали каждый срок, даже когда большинство в сенате переходило к "джентльменам".
- Точнее, к правым?
- Пожалуй.
- Значит, вы левые?
- Мы - центр. Левые не сформировали собственной партии. Пока они наше левое крыло, обязанное подчиняться решению большинства, хотя по многим вопросам оно и не согласно с нашей политикой.
- По каким же вопросам?
Стил замялся.
- Мне трудно сказать без протоколов заседаний сената. Назову главные. Они, например, за снижение пенсионного возраста и за увеличение пенсий, а мы этого не можем - не позволяет бюджет. Они - за национализацию железных дорог, нефтяных и газовых разработок, ну а мы, естественно, не хотим ограничивать инициативу хозяев. Интересам государства она не угрожает.
- А интересам народа?
- Я уже говорил, что государство-это народ и его хозяйство,-упрямо повторил Стил.
Я решил не продолжать спора. Еще не время. И спросил примирительно.
- А ваши консерваторы-"джентльмены", вероятно, не возражали бы против Мердока?
- Возможно. Но мы сдержим и Мердока и Донована. - Кто это Донован?
- Глава левых. Они еще называют себя марксистами. До сих пор не могу понять это слово. У них даже язык какой-то чудной. Классовая борьба, производительные силы. производственные отношения, прибавочная стоимость.
Я не возражал сенатору, только спрашивал.
- А какова роль президента?
- Глава победившей на выборах партии становится одновременно и главой государства. За истекшие полстолетия на этом посту были многие, в том числе Фляш и мой отец. А Донован - прямой отпрыск Фляша.
Я невольно вспоминаю Фляша, подпольщика. Именно ему и досталась та пачка книг, которую я положил на грань двух миров - галактического, откуда мы вернулись на Землю, и нашего, земного, где мы только что очутились. Ведь среди этих книг был и краткий философский словарь, и однотомная энциклопедия, и учебник политической экономии для советских вузов. О них было достаточно материала, чтобы уяснить себе сущность капитализма и социализма, их экономики и политики. Может быть, марксизм "доновановцев" и грешит вполне понятными ошибками, но не знать о нем они не могут.