Было все же что-то неизбывно русское и, не побоюсь выспереннего слова -
соборное в осуществленной им удивительной трансформации. Он верно угадал
подноготный смысл вскружившего многим головы так называемого экономического
учения, вся предписывающая часть которого, в отличие от достаточно глубокой
описывающей, сводилась, если отрешиться от прекраснодушных, таких понятных
и таких нелепых грез об очередном будущем справедливом строе, к фразе, с
античных времен присущей всем бандитам, поигрывающим в благородство и тем
загодя подкупающим бедняков в надежде, буде понадобится, получать у них
кров и хлеб: отнимем у тех, у кого есть, и отдадим тем, у кого нет.
Разумеется - все ж таки девятнадцатый век! - с массой интеллигентских
оговорок: то, что экспроприировано у народа; то, что нажито неправедным
путем... как будто, хоть на миг опустившись с теоретических высей на
грешную землю и вспомнив о человеческой природе, можно вообразить, что в
кровавой горячке изъятий кто-то станет и сможет разбираться, что нажито
праведно, а что - нет. Логика будет обратной: у кого есть - тот и
неправеден, вот что ревет толпа всегда, начиная от первых христиан, от
Ликурговых реформ, и нет в том ее вины, это действительно самый простой
критерий, обеспечивающий мгновенное срабатывание в двоичной системе "да -
нет"; в толпе все равны и просты, и спешат построить справедливый строй,
пока толпа жива, и поэтому не могут не требовать действий быстрых, простых
и равных по отношению ко всем, двоичный код - максимум сложности, до
которого толпа способна подняться.
Да, изначально концентрация имуществ и средств шла насилием, грабежом,
зверством неслыханным - но, когда она завершается, и фавориты тысячелетнего
забега определились, ломать им ноги на финишной прямой, и ровно тем же
зверством отбирать у тех, кому когда-то как-то - все равно, когда и как -
досталось, отдавая деньги, станки, месторождения, угодья, территории тем, у
кого сейчас их мало или нет совсем, значит принуждать историю делать второй
шаг на одном и том же месте; а потом, возможно, еще один, и еще, и еще,
ввергая социум в череду нарастающих автоколебаний сродни тем, от которых
погиб Кисленко, а у нее одна развязка: полное разрушение молекулярной
структуры, полное истребление и победителей, и побежденных. И что проку
лить нынешним обездоленным уксус в кровь, дразнить, как собак до
исступления дразнят, твердя о восстановлении исторической справедливости!
История не знает справедливости, как не знает ее вся природа. Справедлива
ли гравитационная постоянная? Несправедлив ли дрейф материков? Даже люди не
бывают справедливы и несправедливы; они могут быть милосердны и
безжалостны, щедры или скупы, дальновидны или ослеплены, радушны или
равнодушны, но справедливость - такая же игра витающего среди абстракций
ума, как идеальный газ, как корень квадратный из минус единицы.
И вот он взял те формулы учения, что не несли в себе ни проскрипций, с
которых еще во времена она начинал в Риме каждый очередной император, ни
розового бреда об основанном на совместном владении грядущем справедливом
устройстве, выдернул оттуда длинную, как ленточный червь, цепь
предназначенных стать общими рельсов, кранов, плугов, котлов, шатунов и
кривошипов, и заменил их душой. Как будто люди заботятся друг о друге
шатунами и кривошипами! Будь у одного паровоза хоть тысяча юридических
владельцев, одновременных или поочередных, реально владеет им либо
машинист, либо тот, кто стоит над машинистом с винтовкой в руке. Люди
заботятся друг о друге желаниями и поступками и, если достаточно большая
часть людей постоянно помнит, что каждое насилие, каждый корыстный обман,
каждое неуважение подвергают риску весь род людской, уменьшая его шансы
выстоять в такой несправедливой, мертвой, вакуумной, атомной, лучевой,
бактериальной Вселенной - какая разница, кому принадлежит паровоз?
Да, люди способны к этому в разной степени, люди - разные.
Но лучше уж
знать, кто чего стоит,нежели средствами государственного насилия заставлять
всех быть с виду единообразными альтруистами, а в сущности - просто
притворяться и лишь звоночка ждать, чтобы броситься друг на друга... Да,
некоторые люди к этому пока неспособны совсем. Они до сих пор иногда
стреляют.
Зачем, господи, зачем они до сих пор стреляют?!
Я и не заметил, как присел покурить на дощатую лавочку у крыльца. Там
теперь музей. А в самом доме Прибыловского вот уж почти век - центральные
учреждения патриаршества.
Отсюда вчера вечером вышел шестой, и в мыслях не держа, что не дойдет до
своей квартиры.
Зачем они стреляют?
"Найди их и убей".
Пора.
2
Я представился, показав удостоверение. Стремительно застегивая верхнюю
пуговицу кителя, дежурный вскочил.
- Вас ждут, господин полковник. Нас еще с вечера предупредили из
министерства.
- Кто ведет следствие?
- Майор Усольцев. Комната девять.
Усольцев был еще сравнительно молод, но узкое, постное лицо с цепкими
глазами выдавало опытного и настырного сыскаря. Если такой возьмет след -
его уже не собьешь.
- Я никаким образом не собираюсь ущемлять ваших прав,- обменявшись с ним
рукопожатием, сразу сказал я.- Я не собираюсь даже контролировать вас. Меня
просто интересует это дело. Есть основания полагать, что оно связано с
гибелью "Цесаревича".
- Вот как,- помолчав и собравшись с мыслями, проговорил Усольцев.- Тогда
все ясно. То есть, конечно, не все... Какова природа этой связи, вы можете
хотя бы намекнуть?
- Если бы это облегчило поиски стрелявшего, я бы это сделал. Но покамест не
стану вас путать, не обессудьте. Все очень неопределенно.
- Хорошо, господин полковник, тогда оставим это,- он опять помолчал.-
Стрелявших было дворе. Жизнь патриарха, по видимому, вне опасности, но
состояние очень тяжелое, и он до сих пор без сознания. Пять попаданий -
просто чудо, что ни одного смертельного... Присаживайтесь здесь. Вот
пепельница, если угодно. Вы завтракали? Я могу приказать принести чаю...
- А вы - завтракали? - улыбнулся я. Он смущенно провел ладонью по не по
возрасту редким волосам.
- Я ужинал в четыре утра, так что это вполне сойдет за завтрак.
- Я перекусил в гравилете. Мотив?
- В сущности, нет мотива.
Ага, подумал я.
- Сначала мы полагали, что это какое-то странное ограбление, но через два
часа после дела портфель патриарха был найден на улице, под кустами
Московского бульвара.
- Он был открыт?
- Да, но, судя по всему, из него ничего не было взято. Хотя в нем рылись, и
на одной из бумаг мы нашли отпечаток мизинца. Портфель отброшен, словно на
бегу или из авто, часть бумаг вывалилась на землю.
- Что вообще в портфеле?
- Ничего заманчивого для грабителей. Кисок рукописи, над которой работает
патриарх. Личные дела претендентов на освобождающуюся должность заведующего
лабораторией этического аутокондиционирования при патриаршестве - прежний
завлаб избран депутатом Думы. Сборник адаптированных для детей
скандинавских саг в переводе Уле Ванганена - секретарь патриарха показал,
что патриарх купил сборник вчера днем, в подарок внуку. Финансовый отчет
ризничего...
- возможно, грабители полагали, что там есть нечто более ценное, а
убедившись в ошибке, избавились от улики.
- Это единственное, что приходит на ум. Но кому в здравом уме шарахнет в
голову, что патриарх носит в портфеле бриллианты или наркотики?
- Возможно, ограбление - лишь маскировка политической акции? - спросил я.