Сейчас я провожу.
Наконец-то что-то родное в интонации. И тоски - как ни бывало, лишь
удивление: что за тьма мне пригрезилась, из какого ящика Пандоры? Ведь все
хорошо, все чудесно. Покой, солнце. Дышать...
- Как красиво здесь.- сказала она.
- ДА. Я знал, что тебе понравится. Идем.
- Знаешь, что я подумала там, у Джвари? Совершенно необходимо иногда
увидеть воочию те прекрасные места, о которых до этого только читал и
только от поэтов знал, как они прекрасны. Тогда сразу становится ясно, что
и остальное прекрасное, о чем мы читаем - совесть, преданность, любовь -
тоже не выдумка.
- А тебе иногда кажется, что выдумка?
Она пожала плечами.
- Как и тебе.
- Ну не-ет...
Она усмехнулась с грустным всепрощающим превосходством.
- Кому-нибудь другому рассказывай, Я-то уж знаю.
- Старый дядя Реваз, будто спрыгнувший с картин Пиросмани, сидел в плетеном
кресле у входа, в тенечке, обмахиваясь последним номером "Аполлона", и явно
поджидал нас - увидел и сразу встал.
- Гамарджобат, мадам! Гамарджобат, батоно княз!
- Добрый день, дядя Реваз.
"Реваз" и "княз", благодаря его произношению, составили, на мой взгляд,
идеальную рифму. Я коротко покосился на Стасю - заметила ли она? Не
подвигнет ли эта деталь, например, на эпиграмму? Мне всегда было ужасно
приятно и даже лестно, если в ее стихах я угадывал отголоски впечатлений,
коим я был пусть не виновником, но хотя бы свидетелем. Нет, ее лицо
оставалось отстраненным.
- Это Станислава Соломоновна, большой талант,- проговорил я.- Это Реваз
Вахтангович, большая душа.
- Здравствуйте, Реваз Вахтангович.
- Заходите дом, прошу. Дом прохладно.- Он говорил с сильным акцентом, но
мне и акцент был мил, и акцент был пропитан солнцем. Сделал шаг в сторону,
пропуская Стасю к ступенькам, и, когда она прошла, наклонился ко мне.
Сказал вполголоса: - Вам депеша пришел, батоно. В конверт. Протянул мне.
- Спасибо, дядя Реваз,- я оттопырил правый локоть, а дядя Реваз сунул мне
конверт подмышку - я прижал его к боку и, по-прежнему с врученным мне
Стасей стоглавым младенцем на руках, вошел в дом.
Здесь, в действительно прохладной прихожей, Стася и княгинюшка Темрико уже
ворковали, успев познакомиться без меня.
- Мужчины всегда не там, где надо, спешат и не там, где надо, опаздывают,-
сказала княгинюшка, завидев меня,- Я уже все знаю - и как нашу гостью
зовут, и про Джвари, и что нужен душ. Вы свободны, Саша.
Да. Стася умела быть стремительной, мне-то довелось это испытать.
- Тогда я действительно поднимусь на минуту к себе и хоть руки освобожу.
- Я велю принести вам вазу с водой,- княгинюшка взглядом опытного эксперта
смерила букет.-- Две вазы.
- Ты положи его пока аккуратненько,- сказала Стася, стоя ко мне спиной.- Я
приду - разберусь.
Я свалил букет на стол, рванул конверт по краю. Конечно, бумага
раздернулась не там, где надо - пальцы спешили и волновались; бросающаяся в
глаза надпечатка "Князю Трубецкому А.Л. в собственные руки" с хрустом
лопнула пополам.
Так я и знал, сплошная цифирь. Несколько секунд, кусая губы, я бессмысленно
смотрел на выпавший из конверта маленький твердый листок с шестью колонками
пятизначных чисел, потом встал. Открыл шкап; из бокового кармана пиджака
достал комп-шифратор, оформленный под записную книжку. Вложил в щель листок
и надавил пальцами на незаметные точки гнезд опознавателя; пару секунд
опознаватель считывал мои отпечатки пальцев, индекс пота.
.. Потом на темном
табло брызнули мельтешащие бестолковые буквы и, посуетившись мгновение,
сложились в устойчивую строку: "Получением сего надлежит вам немедля
вернуться столицу участия расследования чрезвычайной важности. Товарищ
министра государственной безопасности России И.В.Ламсдорф".
Я отложил дешифратор. Вне контакта с моей рукой он сразу погасил текст.
Я поднялся и медленно подошел к распахнутому в сад окошку. Оперся обеими
руками на широкий подоконник. Солнце ушло с него, наверное, с полчаса
назад, спряталось за угол дома, но подоконник до сих пор был теплее, чем
руки. Отсюда, со второго этажа, поверх сверкающей листвы долина открывалась
на десятки верст - едва ли не все главные земли древнего Картли.
Вот тебе и отдохнул.
Вот тебе и побыл с любимой в раю.
Упоительный запах цветущего под окном смолосемянника сразу стал не моим.
Далеким, как воспоминание.
Нет, все-таки надо закурить. Я закрутился по комнате в поисках сигарет;
обнаружил. Снова подошел к окну и дунул мерзким дымом в благоухающий
простор. Слышно было, как внизу, за углом, перешучиваются по грузински
мальчишки, волокущие багаж Стаси из авто в дом.
Милейший Иван Вольфович! Чтобы он отбил мне такую шифровку, должно было
случиться нечто действительно выходящее из ряда вон. Ведь мы виделись с ним
только вчера поутру, и он, теребя свои старомодные бакенбарды, взбивая их
указательным пальцем, так откровенно, по-домашнему завидовал мне. "Какие
места! Какой язык! Цинандали, кварели, киндзмараули... каждое слово
исполнено глубочайшего смысла! Отдохните, батенька, отдохните. Имеете
полное право. Дело тарбагатайских наркоманов съело у вас полгода жизни".
И вот извольте. "Получением сего..."
Нет, дудки. Могли же мы задержаться на прогулке до вечера! А дядя Реваз
мог, например, уснуть, нас не дождавшись. Да мало ли как что могло! До утра
я с места не сдвинусь!
Но все же - Что стряслось?
Не хочу, не хочу думать об этом! Уже забыл!
А ведь что-то страшное... И завтра ли, послезавтра - мне опять в это лезть
с головой.
- Друг Александр! - зычно крикнул Ираклий снизу.- Стол накрыт!
2
- Ты устал, любимый.
- Нет.
- Устал. Целуешь через силу.
- Нет, Стася, нет.
- Я же чувствую.
- Ты уже не хочешь?
- Всегда хочу. Всегда лежала бы так. Но ты отдохни чуточку.
Как нежно произнесла она это "чтч". Варшава.
- Я никуда не денусь, Саша.
- Я денусь.
- Ты денешься. А я не денусь. Когда понадоблюсь - всегда буду под рукой.
Она не лгала. Но и не говорила правды. Она просто - говорила.
Села. Спустила ноги на пушистый, во весь пол, ковер. Озабоченно посмотрела
в сторону окошка. Простор подергивался медовой дымкой.
- Как ты думаешь, не слышно было как я тут повизгивала?
- Мягко сказано... - пробормотал я.
- Я же соскучилась.- объяснила она и встала. Медленно подошла к окну. Я
смотрел. Она чувствовала мой взгляд, конечно, и не оборачивалась -
неторопливо шла и давала мне любоваться вволю. Почти танцевала. Упругая,
гибкая, смуглая - на миг я показался себе факиром с флейтой, заклинающим из
последних сил... кого?
- Вечереет.- сказала она. Помолчала; я любовался.- Сейчас мы к Бебрисцихе
уже не поедем, конечно.
- У меня и впрямь оказались иные виды на вторую половину дня.
Она не ответила. Наверное, уже не помнила этих своих слов.