..
- Да, конечно, да! То - что?
- то это имеет хоть какой-то смысл.
- Но ведь тогда у меня будет еще больше радости, Саша!
- А у него? Я же не смогу уделять ему столько внимания, сколько... он
заслуживает.
- Мне ты тоже не всегда уделяешь столько внимания, сколько я заслуживаю. Но
кто скажет, что я у тебя расту плохая?
Стихия. Слова - не более, чем летящие по ветру листья.Если пришел ураган -
листья должны срываться и лететь, но их полет ничего не значит. Он значит
лишь, что пришел ураган. Ураган уйдет - они осядут. И дурак, нет, садист
тот, кто подойдя к плавающему в грязи листочку, начнет корить его: "Ведь ты
уже летал, ну-ка, давай еще, это так красиво!"
Значит, действительно честнее молчать, не пуская на ветер слов, и молча
делать то что хочешь; просто стараясь по возможности не повредить при этом
другим, тоже молча?
- Стаська, ты сама не понимаешь, что говоришь.
- Конечно не понимаю, мое дело бабье. Но ты-то, самец, положа руку на
сердце - неужели тебе не будет хотя бы лестно?
Я только головой покачал.
- Натурально, если бы без ссор и дрязг - я бы ужасно гордился.
Встала с подоконника, улыбаясь. Неторопливо подошла ко мне.
- Против твоей воли я ничего никогда не сделаю.
Присев у меня в ногах, наклонилась. Завороженно смотрела, как я,
вздрагивая, набухаю под ее взглядом - и сама безотчетно вздрагивала вслед
за мною.
- Ну, вот, - сказала почти благоговейно, - ты снова меня хочешь.
Коснулась кончиками пальцев. Потом, встав надо мной на колени, коснулась
грудью. Потом губами. Снова отстранилась, вглядываясь. Распущенные волосы
свешивались почти до простыни.
- Он мне напоминает птенца какой-то хищной птицы. Требовательный и
беззащитный. Чуть подрос - а так и норовит уже клеваться! А ведь сам, один
- ничего не может, нужно прилетать, из любого далека прилетать к нему и
кормить, кормить...
Подняла лицо. Глаза сияли.
- Я люблю тебя, Стася,- сказал я.
- Я буду прилетать. Из любого далека, хоть на день, хоть на час, на сколько
скажешь. Буду, буду, буду! - провела кончиками пальцев по полуоткрытым,
запекшимся от поцелуев губам.- Хочешь сюда?
- Нет. Лучше подари самцу самку.
Стремительной гибкой молнией она повернулась ко мне спиною, упала на бок -
только упруго вздрогнул матрац. Колючий вихрь волос ожег мне щеку.
- Так?
3
К программе "Время" мы опоздали буквально на минуту. Когда, шкодливо
досмеиваясь и дошептываясь, мы спустились в гостиную, Ираклий и Темрико уже
сидели перед телевизором, и я сразу понял, что произошло нечто чудовищное.
Ираклий обернулся на звук шагов, лицо его было серым.
- ...В десять семнадцать по петербургскому времени,- мертвым голосом
сообщал диктор.- Гравилет "Цесаревич" следовал с базы Тюратам, где великий
князь Александр Петрович находился с инспекционной поездкой, в аэропорт
"Пулково". Обстоятельства катастрофы однозначно свидетельствуют о том, что
имел место злой умысел...
- Боже! - вырвалось у княгинюшки.
Я помертвел. Я все осознал мгновенно - даже то, что ни спасения, ни
отсрочки нам со Стасею нет. Я взглянул на нее - она слушала, вытянув шею,
как давеча у источника, и лоб ее был страдальчески сморщен. Я достал из
кармана пиджака шифратор с депешей, коснулся пальцами гнезд и показал ей
табло. Секунду она непонимающе вчитывалась, потом с ужасом заглянула мне в
глаза.
- Это я получил днем,- сказал я.- Думал до завтра потянуть.
Она взяла мою руку с шифратором, поднесла к губам и поцеловала.
- Спасибо за сегодня.
Я подошел к телефону. Поднял трубку, стал нащелкивать номер. У меня за
спиной Стася что-то объясняла хозяевам - я не слышал.
- Барышня, когда у вас ближайший рейс на Петербург? Двадцать два пятьдесят?
- Успеем, - отрывисто произнес Ираклий.- Докачу.
- Забронируйте одно место...
- Два! - отчаянно крикнула Стася.
- Я растерянно обернулся к ней.
- Стасик, может, отдохнешь еще на солнышке...
Она даже не удостоила меня ответом. Отвернулась даже.
- Два места. Кажинская Станислава Соломоновна. Трубецкой Александр Львович.
Нет, не Левонович, просто Львович. За полчаса, понял. Гмадлобт
дахмаребисатвис.#$Благодарю за помощь (груз.).$#
Положил трубку. Она едва не выскользнула из потных пальцев.
Ираклий подошел ко мне. Веско положил ладони мне на плечи и сильно
встряхнул. Он как-то сразу осунулся.
- Найди их и убей, - с жесткой хрипотцой сказал он.
- Постараюсь, - ответил я.
- Я кофе сварю вам,- тихо сказала Темрико.
Уже в авто, посреди звездной благоуханной ночи - тоненький серпик плыл так
спокойно - она спросила, когда Ираклий отошел закрыть ворота:
- Лиза будет тебя встречать?
- Нет. Они знать-то не знают.
- Хорошо. Значит, сможем еще там поцеловаться на прощание.
- Я приду, Стася! - горло у меня перехватило от нежности и сострадания. Я
знал, это неправда, никто ни к кому не может придти дважды.- Я приду!
- Я твой дом, - ответила она.
В ласковой темноте то тут, то там зыбко позванивали цикады.
Петербург
1
Сеть питаемых гелиобатареями орбитальных гравитаторов за какой-нибудь час
протащила семисотместную громаду лайнера по баллистической кривой от
Тбилисси до Петербурга.
В пути мы почти не разговаривали, лишь обменивались какими-то проходными
репликами. "Хочешь к окну?" - "Все равно темно". "А у тебя лицо успело
подзагореть, щеки горят". - "Это у меня от тебя щеки горят, Саша". "Давай
выпьем еще кофе?" О предстоящем я старался не думать; глупо строить досужие
версии, ничего не зная - обрывки их во множестве долетали до меня и в
очереди на регистрацию, и в очереди у трапа, уши вяли. Соседи шелестели
газетами, вспыхивали то тут, то там вертевшиеся вокруг катастрофы
приглушенные разговоры - я все не пытался Стасин взгляд, все посматривал на
нее сбоку, но она сидела, уставившись перед и точно окаменев, и лишь обеими
руками гладила, ласкала, баюкала мою ладонь, отчаянно припавшую сквозь
неощутимую белую ткань к теплой округлости ее бедра. Только когда пилот
отцепился от силовой тяги и, подруливая в аэродинамическом режиме, стал
заходить на посадку, Стася, так и не пожелав встретиться со мною взглядом,
внезапно начала читать. У нее даже голос менялся от стихов - становился
низким, грудным, чуть хрипловатым. Страстным. Будто орлица клекотала. Это
был голос ее естества, так она стонала в постели, и я гордился: мне
казалось, это значило, что иногда я могу дать ей такое же счастье, какое ей
дает основа ее жизни, ось коловращения внешней суеты - ее талант. "Как бы
повинность исполняю. Как бы от сердца улетаю тех, что любил. Тех, что
люблю". У нее было много текстов, написанных от лица мужчин. Наверное, тех,
с которыми она бывала; я догадывался, что мужчин у нее было побольше, чем у
меня женщин.