Когда он выбежал из подъезда, готовый диким кабаном проломиться через жидкие кустики сквера к помойке, около нее уже никого не было.
Он трудно засыпал в эту ночь, все ворочался с боку на бок около мирно посапывающей Ирки, а когда все-таки успокоился, сразу провалился в тягучий и вязкий кошмар. Какая-то старуха с седыми патлами падала с лестницы лицом вниз, получалось, прямо на Калмыка и цеплялась за него своими костлявыми пальцами. Калмык отрывал их от себя, и все никак не мог, и задыхался, потому что от этой хватки останавливалось сердце, и пытался закричать, и терял силы, и что-то нужно было сказать этой ведьме, какие-то слова, тогда бы она отстала от него... Резкий длинный звонок в дверь вырвал его из мертвящего захвата. Калмык с облегчением выкарабкивался в реальность. "Гнездилище душ умерших" - вот что надо было ей сказать!", - вдруг подумал он на границе сна и яви, поразился незнакомым словам, пришедшим на ум, и открыл глаза.
По нервам опять ударил пронзительный звук звонка. Калмык взрыкнул, перелез через беспробудную Ирку и, не зажигая света в прихожей, подошел к двери.
Давно его уже никто не беспокоил среди ночи. А если бы случилось что с кем-нибудь, есть на то телефон в спальне, все приближенные Калмыка знали это. Он посмотрел в дверной глазок.
И не очень удивился, увидев искаженные оптикой хари трех давешних мертвяков.
- Кто там? - спросил для проформы Калмык, хотя уже точно знал, что сейчас будет делать.
- Володь, Мишка это... С Колей я. И с Иваном. Нам бы это... бутылку.
Голос Обряда звучал глухо и виновато.
"Как десять лет назад! За бутылкой пришли!" - оторопело подумал Калмык. Проснулись, стало быть..."
- Щас, - хрипло выдавил он из себя. - Сейчас открою.
Он выдвинул из встроенного шкафа нижний ящик с инструментами, достал из дальнего угла давненько невостребуемый кастет, просунул в него пальцы, щелкнул замком и шагнул за порог. Мертвяки оживленно задвигались, зашоркали ногами.
- Во, Володь! Трубы горят. - Коля Кривой чиркнул себя ребром ладони по горлу. - Два красненьких есть у тебя? Дай нам два пузыря. Ванюша тебе сейчас пятерку отдаст, есть у него, а остальное завтра донесем.
- Какую пятерку? - машинально спросил Калмык, жадно шаря наливающимися кровью глазами по мятым, таким знакомым лицам. Ничего не говорили ему эти рожи. И не скажут, видно. Дуру до конца валять будут.
Дядя Ваня, значительно набычившись, долго шарил в кармане и наконец достал пять тысячных купюр. Черно-зеленых! Дыхание у Калмыка перехватило. Еле сдерживая охваченную кастетом правую руку, он медленно повернулся к Обряду и взбешенным глазом уткнулся в его перебитую переносицу.
- Вы откуда свалились такие... свежие, а? Не торгую я теперь. Лет сто уже не торгую, понял?! И денег таких уже в природе не существует. С тех пор... Калмык набрал воздуху и с присвистом выдохнул. - С тех пор, как сдохли вы один за другим!
Калмык перевел взгляд на отшагнувшего в тень Кольку Кривого и увидел на лице его дьявольскую улыбку. Как днем, в своем окне. В глазах его плясали веселые чертики.
- Ну, это как сказать... - вдруг совершенно трезвым и глубоким, другим каким-то, не его голосом начал Обряд. Но Калмык не стал слушать дальше. Он все понял. Комедия. Дикую комедию ломают перед ним эти оборотни. Отвратительный страх тошнотной волной окатил его. А потом бешеное безрассудство, которое столько раз выручало бывшего зэка по кличке Калмык, ударило ему в голову, и он с облегчением отдался спасительной психопатии.
Он зарычал, подтянул колено к груди и сильным толчком в живот отшвырнул Обряда к лестнице. Не давая никому опомниться, подскочил к Кольке Кривому и завалил его набок ударом левой в ухо, развернулся и завершил свой рейд, врезав кастет в лоб разгибающегося Обряда. Дядю Ваню, учитывая почтенный возраст, он трогать не стал, и правильно.
Тот заскулил и кинулся мимо Калмыка вниз по лестнице, а Обряд уже лежал внизу, у батареи, как вчера вечером, и дядя Ваня со всего маху налетел на него и потешно распластался поперек, и Колька Кривой проковылял мимо, держась за ухо, вниз, к своим бедовым дружкам. А Калмык стоял, тяжело дыша, и глядел на них сверху. И ощущение у него было такое, что его опять выставили дураком, что не силу свою показал он, а просто продолжил играть вместе с ними их сраный спектакль.
Потому что он слышал, как у Обряда хрустнули шейные позвонки при ударе о лестницу, а он сейчас вставал, низко нагнув голову и задумчиво отряхивал грязные брючины.
Когда Обряд со стоном разогнулся, голова его так и осталась висеть на плечах лицом в пол, упираясь в грудь исцарапанным подбородком. Коля Кривой заботливо взял ее обеими руками и осторожно придал ей нормальное положение. Дядя Ваня, кряхтя, перевалился на бок, и сел на задницу, прислонившись спиной к батарее. Все трое укоризненно смотрели на Калмыка.
Обряд окончательно очухался и развел руки ладонями вперед:
- Я не понял, Володь, не по делу это... За что?
- Да! - выпалил задиристо тщедушный Колька Кривой, не переставая придерживать Обрядову башку. Обряд подпер подбородок кулаком и обиженно выставил вперед нижнюю челюсть.
- Ты это... С Дурындой будешь дело иметь! Дурынде я все скажу. И Марату. Пойдем, Вань.
Дядя Ваня поднялся с пола, Коля Кривой перехватил руки и взял Обряда за уши сзади, и странная прцессия тихонько поковыляла вниз по лестнице.
Калмык, отказываясь верить своим глазам, вцепился в перила и проводил их обезумевшим взором. Когда шарканье подошв в подъезде затихло, он обессиленно прислонился к стене. Только Дурынды с Маратом мне здесь еще не хватало, с каким-то тупым равнодушием подумал он. А потом устало свесил руки и заплетающимся шагом вошел в квартиру.
В следующие три дня его взяли в форменную осаду. Уроды с утра до вечера торчали у помойки, базарили, иногда деловито уходили куда-то и возвращались с бутылкой. Обряд все подправлял палку, торчавшую у него из-за пазухи и подпиравшую подбородок, основательный дядя Ваня разливал и с осуждением поглядывал на окно Калмыка.
Калмык из дома не выходил, сказавшись больным. Он сидел в кресле и думал. И дремал. Они теперь приходили к нему каждую ночь, и трезвонили в дверь, и бубнили что-то обиженно-виноватое, клоуны гребаные, а Калмык им не открывал и стоял в темной прихожей, и слушал. Часами. Что самое удивительное, ни Ирка, ни девчонки от этого бедлама не просыпались. Или спали они так крепко, или - и что-то в Калмыке знало наверняка - все это делалось только для него. По его грешную душу пришли эти куклы, и прежде чем забрать свое, измываются почем зря. "У нас - индивидуальный подход к каждому клиенту!" - пришла на ум дурацкая рекламная фраза. Калмык хмыкнул. Да, индивидуальный, так и есть. Для него все это делалось, точно. Потому что стояли они на самом что ни на есть алкогольном пятачке, на стыке кишащими алкашами дворов, а кроме них никто теперь там не появлялся. И не замечал их никто: не узнавали, проходили мимо. Поэтому Калмык и не делился ни с кем своими такими обновленными впечатлениями. Сдавалось ему, что кроме роли идиота в таком раскладе никакая другая ему не светила.
И все-таки после потасовки на лестнице Калмык натравил на них Неардельтальца.
- Проснулся, Серый? - Калмык звонил для него необычайно рано, так и не сумев заснуть в ту ночь до утра.
- Ну?..
- Выдь-ка на улицу, разомнись. Там у помойки стоят какие-то... Не нравятся они мне. - И для пущей значимости, чтобы больше ничего не объяснять, добавил. - Как бы беды не вышло...
Что касается Неандертальца, то насчет беды Калмык пророчествовал. Он покосился на безмятежную троицу за окном и чуть не выронил телефонную трубку из рук.