Наконец Дух сделал легкое движение, и в безмолвии им всем показалось, что его белый саван зашуршал так, словно был материален.
– Ведь вам неизвестно, – сказал он, – как нам всем троим дорог Артефакт.
– Вы нас как громом поразили, – объявил Оп.
– Артефакт! – вполголоса произнес Максвелл. – Артефакт. Величайшая загадка. Единственный предмет в мире, ставящий всех в тупик…
– Таинственный камень! – сказал Оп.
– Не камень, – поправил его Дух.
– Значит, вы могли бы объяснить мне, что это такое? – спросила Кэрол.
Но вся соль как раз и заключается в ток, что Дух не может ответить на ее вопрос, и никто другой тоже, подумал Максвелл. Около десяти лет назад экспедиция Института времени, отправившаяся в юрский период, обнаружила Артефакт на вершине холма, и он был доставлен в настоящее ценой неимоверных усилий и затрат. Его вес потребовал для переброски во времени такой энергии, какой еще ни разу не приходилось применять, – для осуществления этой операции пришлось отправить в прошлое портативный ядерный генератор, который пересылался по частям и был смонтирован на месте. Затем перед экспедицией встала задача возвращения генератора в настоящее, поскольку простая порядочность не позволяла оставлять в прошлом подобные предметы даже в столь отдаленном прошлом, как юрский период.
– Я не могу вам этого объяснить, – сказал Дух. – И никто не может.
Дух говорил чистую правду. Пока еще никому не удалось установить хотя бы приблизительно, что такое Артефакт. Этот массивный брус из какого-то материала, который не был ни металлом, ни камнем, хотя вначале его определили как камень, а затем как металл, ставил в тупик всех исследователей. Он был длиной в шесть футов и высотой в четыре и представлял собой сгусток сплошной черноты, не поглощавшей энергии и не испускавшей ее. Свет и другие излучения отражались от его поверхности, на которой никакие режущие инструменты не могли оставить ни малейшего следа – даже лазерный луч оказывался бессильным. Неуязвимый и непроницаемый Артефакт упрямо хранил свою тайну. Он лежал на пьедестале в первом зале Музея времени – единственный предмет в мире, для которого не было найдено хотя бы гипотетически правдоподобного объяснения.
– Но если так, – сказала Кэрол, – то почему вы расстроились?
– А потому, – ответил Оп, – что Питу кажется, будто эта штука в далекую старину была предметом поклонения обитателей холмов. То есть если эти паршивцы вообще способны чему-то поклоняться.
– Мне очень жаль, – сказала Кэрол. – Нет, правда. Я ведь не знала. Наверное, если сообщить в Институт…
– Это же только предположение, – возразил Максвелл, – У меня нет фактов, на которые можно было бы сослаться. Просто кое-какие ощущения, оставшиеся после разговоров с обитателями холмов. Но даже и маленький народец ничего не знает. Это ведь было так давно.
Так давно! Почти двести миллионов лет назад.
Глава 7
– Ваш Оп меня просто ошеломил, – заметила Кэрол. – И этот домик, который он соорудил на краю света!
– Он оскорбился бы, если бы услышал, что вы назвали его жилище домиком, – сказал Максвелл. – Это хижина, и он ею гордится! Переход из пещеры прямо в дом был бы для него слишком тяжел. Он чувствовал бы себя очень неуютно.
– Из пещеры? Он и в самом деле жил в пещере?
– Я должен вам сообщить кое-что про моего старого друга Опа, – сказал Максвелл. – Он записной врун. И его рассказам далеко не всегда можно верить. Эта история про каннибализм, например…
– У меня сразу стало легче на душе. Чтобы люди ели друг друга… Брр!
– О, каннибализм в свое время существовал, Это известно точно. Но вот должен ли был Оп попасть в котел – дело совсем другого рода. Вообще-то, если речь идет об общих сведениях, на его слова можно полагаться. Сомнительны только описания его собственных приключений.
– Странно! – оказала Кэрол. – Я не раз видела его в Институте, и он показался мне интересным, но я никак не думала, что познакомлюсь с ним. Да если говорить честно, у меня и не было такого желания. Есть люди, от которых я предпочитаю держаться подальше, и он казался мне именно таким. Я воображала, что он груб и неотесан…
– Он такой и есть! – вставил Максвелл.
– Но и удивительно обаятельный, – возразила Кэрол.
В темной глубине неба холодно мерцали ясные осенние звезды. Шоссе, почти совсем пустое, вилось вдоль самого гребня холма. Далеко внизу широким веером сияли фонари университетского городка. Ветер, срывавшийся с гребня, приносил слабый запах горящих листьев.
– И огонь в очаге – такая прелесть! – Вздохнула Кэрол. – Питер, почему мы обходимся без огня? Ведь построить очаг, наверное, совсем несложно.
– Несколько сотен лет назад, – сказал Максвелл, – в каждом доме или почти в каждом доме был по меньшей мере один очаг. А иногда и несколько. Разумеется, эта тяга к открытому огню была атавизмом. Воспоминанием о той эпохе, когда огонь был подателем тепла и защитником. Но в конце концов мы переросли это чувство.
– Не думаю. Мы просто ушли в сторону. Повернулись спиной к какой-то части нашего прошлого. А потребность в огне все еще живет в нас. Возможно, чисто психологическая. Я убедилась в этом сегодня. Огонь был таким завораживающим и уютным! Возможно, это первобытная черта, но должно же в нас сохраниться что-то первобытное.
– Оп не может жить без огня, – сказал Максвелл. – Именно отсутствие огня ошеломило его больше всего, когда экспедиция доставила его сюда. Первое время с ним, конечно, обходились как с пленником – держали не то чтобы взаперти, но под строгим присмотром. Но когда он стал, так сказать, сам себе хозяином, он подыскал подходящее место за пределами городка и выстроил там хижину. Примитивную, как ему и хотелось. И конечно, с очагом. И с огородом. Вам непременно следует посмотреть его огород. Идея, что пищу можно выращивать, была для него абсолютно новой. В его времена никто и представить себе не мог ничего подобного. Гвозди, пилы, молотки и доски тоже были ему в новинку, как и все остальное. Но он проявил поразительную психологическую гибкость и с легкостью освоил как новые инструменты, так и новые идеи. Его ничто не могло ошеломить. Свою хижину он строил, пользуясь пилой, молотком, гвоздями, досками и всем прочим. И все-таки, мне кажется, больше всего его потряс огород – возможность выращивать пищу вместо того, чтобы охотиться за ней. Вероятно, вы заметили, что он и сейчас еще внутренне не может до конца привыкнуть к изобилию и доступности еды.
– И напитков! – добавила Кэрол.
Максвелл засмеялся.
– Еще одно новшество, с которым он мгновенно освоился. Это почти его конек. Он даже поставил у себя в сарае аппарат и гонит гнуснейший самогон. Удивительно ядовитое пойло.
– Но гостям он его не дает, – сказала Кэрол. – Мы же пили виски.
– Самогон он бережет для самых близких друзей. Банки, которые он достал из подполья…
– Я еще подумала, зачем он их там прячет. Они показались мне совсем пустыми.
– Обе до краев полны прозрачным самогоном.
– Вы сказали, что прежде он находился на положении пленника. А теперь? Какое отношение он имеет к Институту времени?
– Он считается подопечным вашего Института. Впрочем, это его ни к чему не обязывает. Но он ни за что не расстанется с Институтом. Он ему предан даже больше, чем вы.
– А Дух? Он живет в общежитии факультета сверхъестественных явлений? На положении подопечного?
– Ну нет! Дух – бродячая кошка. Он странствует повсюду, где захочет. У него есть друзья во всех уголках планеты. Насколько мне известно, он ведет большую работу в Гималайском институте сравнительной истории религий. Однако он довольно часто выбирается сюда. Они с Опом сразу же стали закадычными друзьями, едва только факультет сверхъестественных явлений установил контакт с Духом.
– Пит, вы называете его Духом. Но что он такое на самом деле?
– Дух, а что же еще?
– Но что такое дух?
– Не знаю. И никто не знает, насколько мне известно.
– Но вы же сверхъестественник!
– Да, конечно. Но я всегда работал с маленьким народцем, специализируясь по гоблинам, хотя меня интересуют и все остальные. Даже банши, хотя трудно вообразить более коварные и скрытные существа.
– Но значит, имеются и специалисты по духам? Что они говорят?
– Вероятно, довольно многое. Написаны тонны книг о привидениях, призраках и прочем, но у меня никогда не хватало на них времени. Я знаю, что в давние века считалось, будто всякий человек после смерти становится духом, но теперь, насколько мне известно, эта теория отвергнута. Духи возникают благодаря каким-то особым обстоятельствам, однако каким именно, я не имею ни малейшего представления.
– Знаете, – сказала Кэрол, – его лицо, хотя, может быть, и потустороннее, в то же время на редкость притягательно. Мне было ужасно трудно удержаться и не разглядывать его все время. Просто клочок сумрака в складках савана, хотя, конечно, это вовсе не саван. И порой – намек на глаза. Крохотные огоньки, которые кажутся глазами. Или это одно мое воображение?
– Нет, мне тоже иногда мерещится что-то такое.
– Пожалуйста, – попросила Кэрол, – возьмите этого дурака за шиворот и оттащите немного назад. Он того и гляди соскользнет на скоростную полосу. Ну, просто ничего не соображает! И засыпает где угодно и когда угодно. Ни о чем другом, кроме еды и сна, он вообще думать не способен.
Максвелл нагнулся и сдвинул Сильвестра на прежнее место. Сильвестр сонно заворчал.
Откинувшись на спинку сиденья, Максвелл посмотрел вверх.
– Поглядите на звезды, – сказал он. – Нигде нет такого неба, как на Земле. Я рад, что вернулся.
– Но что вы намерены делать дальше?
– Провожу вас домой, заберу чемодан и вернусь к Опу. Он откроет одну из своих банок, и мы будем попивать его зелье и разговаривать до зари. Тогда я улягусь в постель, которую он завел для гостей, а он свернется на куче листьев…
– Я видела эти листья в углу, и мне было ужасно любопытно узнать, зачем они там. Но я не спросила.
– Он спит на них. На кровати ему неудобно. Ведь в конце-то концов в течение многих лет куча листьев была для него верхом роскоши…
– Ну вот, вы снова надо мной смеетесь.
– Вовсе нет, – сказал Максвелл, – я говорю чистую правду.
– Но я же спрашивала вас вовсе не о том, что вы будете делать сегодня вечером, а вообще. Вы ведь мертвы. Или вы забыли?
– Я буду объяснять, – сказал Максвелл. – Без конца объяснять. Где бы я ни оказался, найдутся люди, которые захотят узнать, что произошло. А может быть, даже будет проведено официальное расследование. Я искренне надеюсь, что обойдется без этого, но правила есть правила.
– Мне очень жаль, – сказала Кэрол, – и все-таки я рада. Как удачно, что вас было двое.
– Если транспортники сумеют разобраться в этой механике, – заметил Максвелл, – они откроют для себя золотую жилу. Все мы будем хранить где-нибудь свою копию на черный день.
– Это ничего не даст, – возразила Кэрол. – То есть для каждого данного индивида. Тот, другой Питер Максвелл был самостоятельной личностью и… нет, я запуталась. Час слишком поздний, чтобы разбираться в подобных сложностях, но я убеждена, что ваша идея неосуществима.
– Да, – согласился Максвелл, – пожалуй, так. Это была глупая мысль.
– А вечер был очень приятный, – сказала Кэрол. – Спасибо. Я получила большое удовольствие.
– А Сильвестр получил большой бифштекс.
– Да, конечно. Он вас не забудет. Он любит тех, кто угощает его бифштексами. Удивительный обжора!
– Я хотел вас спросить вот о чем, – сказал Максвелл. – Вы нам не сказали, кто предложил купить Артефакт.
– Не знаю. Мне известно только, что такое предложение было сделано. И, насколько я поняла, условия достаточно выгодные, чтобы серьезно заинтересовать Институт времени. Я случайно услышала отрывок разговора, не предназначавшегося для моих ушей. А от этого что-нибудь зависит?
– Возможно, – сказал Максвелл.
– Я теперь вспоминаю, что одно имя упоминалось, но не покупателя, как мне кажется. Просто кого-то, кто имеет к этому отношение. Я только сейчас вспомнила – кто-то по фамилии Черчилл. Это вам что-нибудь говорит?
Глава 8
Когда Максвелл вернулся, таща свой чемодан, Оп сидел перед очагом и подрезал ногти на ногах большим складным ножом.
Неандерталец указал лезвием на кровать.
– Брось-ка его туда, а сам садись где-нибудь рядом со мной. Я только что подложил в огонь парочку поленьев, и того, что в банке, хватит на двоих. К тому же у меня припрятаны еще две.
– А где Дух? – осведомился Максвелл.
– Исчез. Я не знаю, куда он отправился. Он мне этого не говорит. Но он скоро вернется. Он никогда надолго не пропадает.
Максвелл положил чемодан на кровать, вернулся к очагу и сел, прислонившись к его шершавым камням.
– Сегодня ты валял дурака даже лучше, чем это у тебя обычно получается, – сказал он. – Ради чего?
– Ради ее больших глаз, – ответил Оп, ухмыляясь. – Девушку с такими глазами нельзя не шокировать. Извини, Пит, я никак не мог удержаться.
– Все эти разговоры о каннибализме и рвоте, – продолжал Максвелл. – Не слишком ли ты перегнул палку?
– Ну, я, пожалуй, и вправду немного увлекся, – признал Оп. – Но ведь публика как раз этого и ждет от дикого неандертальца!
– А она далека не глупа, – заметил Максвелл. – Она проболталась об этой истории с Артефактом на редкость ловко.
– Ловко?
– Само собой разумеется. Неужто ты думаешь, что она и в самом деле проговорилась нечаянно?
– Я об этом вообще не думал, – сказал Оп. – Может быть, и нарочно. Но в таком случае зачем ей это, как ты думаешь?
– Скажем, она не хочет, чтобы его продавали. И она решила, что, если упомянуть об этом при болтуне вроде тебя, наутро новость станет известна всему городку. Она рассчитывает, что такие разговоры могут сорвать продажу.
– Ты же знаешь, Пит, что я вовсе не болтун.
– Я-то знаю. Но вспомни, как ты себя сегодня вел.
Оп сложил нож, сунул его в карман и, взяв банку, протянул её Максвеллу. Максвелл сделал большой глоток. Огненная жидкость полоснула его по горлу, как бритва, и он закашлялся. «Ну хоть бы раз выпить эту дрянь, не поперхнувшись!» – подумал он. Кое-как проглотив самогон, он еще несколько секунд не мог отдышаться.
– Забористая штука, – сказал Оп. – Давненько у меня не получалось такой удачной партии. Ты видел – чистый, как слеза!
Максвелл, не в силах произнести ни слова, только кивнул.
Оп в свою очередь взял банку, поднес ее к губам, запрокинул голову, и уровень самогона в банке сразу понизился на дюйм с лишним. Потом он нежно прижал ее к волосатой груди и выдохнул воздух с такой силой, что огонь в очаге заплясал. Свободной рукой он погладил банку.
– Первоклассное пойло, – сказал он, утер рот рукой и некоторое время молча смотрел на пламя.
– Вот тебя она, несомненно, не могла принять за болтуна, – сказал он наконец. – Я заметил, что сегодня вечером ты сам выделывал лихие пируэты вокруг да около правды.
– Возможно, потому что я сам не знаю, какова эта правда, – задумчиво произнес Максвелл, – и как мне с ней поступить. У тебя есть настроение слушать?
– Сколько угодно, – сказал Оп. – То есть, если тебе этого хочется. А так можешь мне ничего не говорить. Я имею в виду – по долгу дружбы. Если ты мне ничего не скажешь, мы все равно останемся друзьями. Ты же знаешь. Мы вообще можем ничего об этом не говорить. У нас найдется немало других тем.
Максвелл покачал головой.
– Нет, Оп. Мне необходимо с кем-то обсудить все это. Но довериться я могу только тебе. В одиночку мне не справиться.
– Ну-ка, отхлебни еще, – сказал Оп, протягивая ему банку, – а потом начинай, если хочешь. Я одного не могу понять: как транспортники допустили такую промашку. И я не верю, будто они ее допустили. Я бы сказал, что тут кроется что-то совсем другое.