Гнал он, как бешеный, поминутно крича в разные стороны:
- Гись! Гись!
Народ едва успевал выскакивать чуть ли не из-под копыт А я внутренне сжимался, представляя, что мы сейчас перевернемся. Но, кажется, такая езда была тут привычная...
Княгиня не брюзжать не могла, но на этот раз отнеслась ко мне гораздо доброжелательнее.
- Поглядим, басурманин, как дальше пойдет дело, - в своем стиле сказала для порядка княгиня - Может, ты и правда что-то понимаешь в знахарстве... Хотя и не верю я вашему брату.
- А это зря... Вера просто необходима для выздоровления.
- Мне достаточно веры в Господа...
Подошедший в конце визита князь Яков Никитович Одоевский был очень доволен тем, что я поладил с его тетушкой. До меня она довольно бесцеремонно отвергла трех лекарей.
Князь даже пригласил меня тотчас же отведать с ним домашних настоек и хмельных медов, которыми были богаты запасы этого дома, и, кстати, такое расположение к иноземному лекарю считалось большой честью. Правда, мне пришлось, как и в прошлый раз, выслушивать его сугубо поверхностные суждения о медицине и природе болезней, но это меня нисколько не огорчило. У местных господ, как говорят, с недавних времен появилось явное стремление знать понемногу обо всем, чему способствует устремленный на Запад взгляд их императора. Однако я был рад высказаться по затронутым вопросам и немного расширить знания этого несомненно обаятельного и доброжелательного человека.
Потом князь Одоевский перешел к делу
- Вам следует сообщить господину Кундорату, что Великий преобразователь царь Петр Алексеевич имеет намерение не только наполнить будущий Цейхгауз всяческим оружием, но вместе с тем устроить в нем Музей воинских трофеев. И для этого государь повелел начать собирать, - он взял с бюро лист бумаги, заверенный размашистой подписью, и я понял, что это подпись самого императора. Сдвинув брови, князь прочитал "В Киеве, и в Батурине, и во всех малороссийских городах мазжеры и пешни медные и железные и всяческие воинские сенжаки (знаки) осмотреть и описать и росписи прислать буде явятся те, которые у окрестных государей, а именно у султанов турецких и королей - Польского и Свейского на боях, где воинским случаем под гербами их взяты и ныне есть налицо, и те, все собрав, взять к Москве и в новопостроенном Цейхгаузе для памяти на вечную славу поставить".
Привычная деятельность, светская болтовня и деловой разговор привели меня в себя, отодвинули все переживания на задний план. И порой мне начинало казаться, что все происшедшее со мной просто пригрезилось. Однако, едва я вышел из дома княгини, тревоги злыми оводами накинулись на меня вновь. И внутри становилось пусто и холодно, когда я размышлял, что какая-то неведомая сила помыкает мной, швыряет, как щепку в океане, а я сам, подобно ей, беспомощен. Рядом пробуждается неведомая богопротивная сила. Наемные убийцы ищут меня, чтобы растерзать. Притом если в первое обстоятельство я до сих пор не мог поверить, то второе было вполне реальным, а ножи убийц - острыми. Нужно что-то делать, а не ждать, когда какому-то Борову придет в голову мысль спалить мой дом, а заодно и меня вместе с ним.
Но что делать? Адрес Борова Геншеля я знал. Теперь нужно было убедиться, не обманул ли меня ночной гость.
До Никитской улицы я добрался на извозчике, который гнал не хуже первого. Только вот на полпути он остановился и заявил, что места дальше глухие, и он туда не поедет Мне было понятно, что он хочет, и я кинул ему еще монетку.
- Гись! - заорал он на москвичей, и повозка рванула с места.
Дом купца Храпова находился рядом с трактиром, который содержал тот же купец. Теперь надо попробовать незаметно все выведать.
Я поймал за руку рыжего веснушчатого мальчишку, слоняющегося лениво вокруг трактира и оглядывая пьяных подозрительно оценивающим взором - в общем, это был начинающий висельник, а потому он устраивал меня. Я сунул ему копейку и сказал:
- Получишь столько же, если незаметно разузнаешь, живет ли в купеческом доме немец по имени Геншель и чем он занимается.
- Будет сделано, господин, - угодливо улыбнулся он, мазанув по мне мутными злыми глазенками.
Вскоре он вернулся, жуя пирожок, который только что купил, а скорее всего просто стянул в трактире.
- Живет такой. К нему иногда ходят гулящие девки. Для них он снимает самую просторную и дорогую комнату на втором этаже. Он всегда пьян. Еще к нему друзья ходят. Тоже немцы.
- Ладно, вот еще копейка.
Все совпадало. Действительно, в этом доме живет Боров Геншель. Хочет ли он моей погибели? Конечно, хочет! Ежечасно и ежеминутно, как сказал ночной гость. Нет никаких оснований сомневаться в его словах. Правда, нет оснований и верить в такую несусветицу, в такой бред. Но это пустое. Я поверил во все это безоговорочно, поверил окончательно и бесповоротно. И в книгу, и в то, что Бог или дьявол рассудил мне быть Магистром, и в брошь, и в змею, опоясывающую солнце. А самое главное, поверил в Силу.
По большому счету я не предпринял за день никаких исключительных усилий, во всяком случае, это не переход через пустыню, в которых мне пришлось участвовать, и не поход в горах. Но почему-то я был вымотан, и, вернувшись домой, ощущал себя так, будто отработал день на галерах. Тело ломило, в голове кто-то будто посадил ежа.
Я завалился на ложе и пролежал с полчаса. Для сна время было раннее, да и сон не шел. А делать я ничего не мог Аппетита не было...
Подняться с ложа меня заставил гость - герр Кессель. Ему я был всегда рад. Он относился к тем немногим людям в этом городе, которых мне было приятно видеть у себя, с кем можно было откровенно поболтать, от кого ждешь не подвоха, а помощи.
- Вы выглядите немножко получше, Фриц. Вчера на вас страшно было смотреть... Но у вас камень на душе. Верно?
- Вы наблюдательны.
- Не очень. Я лишь, в отличие от многих, замечаю других людей, а не только себя... Вас гложет эта история с Бауэром?
- Бауэра уже нет. Это все проклятая брошь. Нет у меня теперь покоя.
- Вы слишком впечатлительны. В который раз раскаиваюсь, что рассказал вам все эти легенды. Это самая обычная брошь, Фриц. Нет в ней ничего колдовского. Я просто люблю немного приврать, а вы восприняли мои выдумки о Магистрах и прочей ереси на полном серьезе.
Славный человек Кессель, но я видел, что он просто пытается успокоить меня. И Магистры, испытание, Сила - это не выдумки...
- Я же прекрасно помню, Ханс, что вы говорили о броши. Странные люди ей сопутствуют, странные слова, странные дела. И кто-то хочет разделаться со мной. Все сбывается. Я в сетях какого-то рока...
- Никакого рока нет. Я же вам говорил: это разбойничий город. Тут могут убить из-за парика и плаща. Здесь постоянно сменяются правители и летят головы.
- Зонненберг говорил иное. Он считает, что это благая земля.
- И это верно. Местные жители непоследовательны и непостижимы, так что разбой и добро здесь переплетены и связаны не рвущимися нитями.
- Удивительно это.
- Нам, немцам-рационалам, этого не понять. Поэтому давайте-ка выпьем, и все станет на свои места.
Он вынул из своей сумки, с которой был неразлучен, неизменную бутылку, взял серебряные стаканчики с полки и наполнил их. Если бы я был молод, то имел бы все основания опасаться, что Кессель, большой любитель вина, приучит меня к этому занятию. Но я был уже в возрасте, достаточно опытен, и бояться мне было нечего.
Я пригубил вино - оно было иное, чем-то, которым меня потчевал гость раньше, но тоже было изумительным.
- Итальянское вино, - вспомнил я этот странный, горьковатый вкус. Лакрима Кристи.
- Верно.