Сезон мутантов — символическое обозначение этого этапа в развитии человечества, когда в основе поведенческого модуса человека утвердится, наконец, принцип терпимости, когда воцарится новый тип человеческих отношений. Не о них ли мечтал Роберт Бернс:
«При всем при том,
При всем при том,
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом
Все люди станут братья!»
Космические полеты, обживание далеких миров — непременная черта мира будущего в фантастике. В произведениях Силверберга на эту тему не часто встретишь «малый джентльменский набор» космической оперы — от похищенной инопланетными злодеями земной красотки до спасающего ее лихого «странника по звездам». Для писателя космос не просто место, где разворачиваются увлекательные приключения («закручивает» писатель сюжеты мастерски!), а своего рода испытательная площадка, полигон для проверки человека на психологическую, нравственную прочность.
Освоение космоса — это непрерывная цепь непредвиденных обстоятельств, аварийных ситуаций, возникающих по самым разным причинам (а чаще всего — вследствие совокупности их). Мир космоса суров, он требует от людей, дерзнувших вторгнуться в него, мобилизации всех сил, отваги, присутствия духа, умения в самом сложном положении принять оптимальное решение. Люди, осваивающие иные миры, живут и работают в сложнейших условиях, претерпевают лишения. Без взаимовыручки, взаимного доверия, дружбы трудно выжить вдали от родины. И нелепым анахронизмом выглядят в рассказе «Тру-ру-ру-ру», герои которого несут вахту на лунной базе, косность администрации Америки будущего, требования чиновников с Земли обязательной бюрократической отчетности.
Космос необходим Силвербергу для решения земных проблем. Казалось бы, в рассказе «Будущие марсиане» речь идет о том, какой способ освоения Марса выберут люди будущего. На самом же деле автор ставит одну из тех проблем, к которым он постоянно обращается в своем творчестве, — проблему условий мирного сосуществования, необходимости демократического решения вопросов социального общежития.
Важное место в творчестве Силверберга занимает тема времени. Возможно, у кого-то вызовет сомнение «патентная чистота» НФ идей в некоторых произведениях писателя. В самом деле, рассказ «Хранилище веков» — не что иное, как остроумная вариация путешествия в будущее уэллсовской машины времени, а рассказ «Джанни» напомнит, очевидно, любителям жанра одну из лучших новелл Азимова «Уродливый мальчуган». Но в научной фантастике приоритет открытия той или иной идеи не означает, что она отныне, подобно очередной золотой монете в сундуке скупого рыцаря, должна услаждать лишь взор владельца. По меткому замечанию американского писателя и критика Джеймса Блиша, научная фантастика — та область литературы, где заимствование сюжетообразующих идей просто неизбежно. Дело не в том, подчеркивал критик, чью идею использовал автор, адля каких целей ее выбрал и как обработал художественно.
Это наблюдение подтверждает рассказ «Джанни».
Гениальный композитор XVIII века Джованни Баттиста Перголези перенесен в XXI столетие. Особенности музыки будущего Силверберг заимствовал, судя по всему, у адептов современного рока (в описываемом в рассказе будущем он трансформировался в «рок-форсаж»). Шоковое воздействие этого своеобразного музыкально-вокального коллажа, сопровождаемого световыми эффектами, идет от «психоделического культурного стиля» в американской музыке и литературе 60-х—начала 70-х годов, когда в стране широкое распространение получили наркотики.
Бесспорно, Перголези пришлось пережить немало: «Когда ты умрешь один раз нищим и голодным, тогда поймешь, что это такое…» Но погоня за славой и богатством, которые он хочет «сейчас и здесь», сжигает композитора, приводит его к трагическому исходу. Гибель Перголези — символ возмездия художнику, который изменяет своему таланту в угоду массовой культуре.
Советский читатель, хорошо знающий роботов, рожденных воображением Азимова, Каттнера, Шекли, Брэдбери, может теперь познакомиться и с роботами Силверберга. Благодаря таланту писателя мы воспринимаем их существами, обладающими своим характером, своей психологией. Забавный вначале, а потом пугающий своим педантизмом роботостюард из рассказа «Железный канцлер», жуликоватый «механизированный коммивояжер» из рассказа «Контракт» или «кибернетический сфинкс» из рассказа «Вот сокровище…» — все они не похожи друг на друга.
Робот — это «зеркало», в котором отражается человек (недаром герой одного из рассказов Шекли восклицает: «Никто не понимает людей лучше вас, роботов!»). Перед роботом, охраняющим клад на далекой планете, проходят сотни людей, стремящихся завладеть сокровищами («Вот сокровище…»). Каждый подвергается испытанию, не выдержавших его робот убивает. В основе действий робота понимание им человеческой натуры: всех прибывавших на планету влекла возможность мгновенного обогащения, что рождало стереотип поведения, одинаковость ответов на вопросы робота — начинал работать алгоритм алчности. Когда же герой рассказа стал давать бессмысленные по сути, лишенные логики и тем самым нарушающие стереотип ответы, робот пропустил человека к сокровищам. Но вынести их герою не удалось — роль беззаботно-бескорыстного сыграть до конца он не смог…
Роботы Силверберга подчиняются знаменитым законам Азимова. Но бывает так, что программа дает сбой, как в рассказе «Железный канцлер». Однако писателя интересуют не столько сюжетные возможности, предоставляемые такой ситуацией, сколько возможность с ее помощью ввести в рассказ социально-критический мотив. Роботостюард, стремясь заставить членов семейства Кармайклов похудеть, посадил их на полуголодную диету и исключил любые контакты с внешним миром. Такой сюжет позволил бы, бесспорно, написать вполне «товарный» рассказ о вышедшем из повиновения роботе. Но у Силверберга, как мне кажется, была иная цель. Излишняя полнота Кармайклов становится метафорой их жизни — буржуазно-самодовольной, обывательски-сытой, в которой еда занимает центральное место, — и рассказ приобретает сатирическое звучание. Аналогичным образом в рассказе «Озимандия» появление уникального робота — хранителя культуры исчезнувшей цивилизации понадобилось автору, чтобы подчеркнуть свое неприятие милитаризма, солдафонства.
Силверберг неистощим в придумывании различных форм внеземной жизни. Перед читателем пройдет целая вереница самых причудливых и невероятных, но на удивление зримых существ. Тут и хиннерангийцы из «Пересадочной станции» — «невысокие угловатые существа с красновато-коричневой кожей и волокноподобными пальцами, раздваивающимися в каждом сочленении так, что на конце образовывался пушистый венчик извивающихся нитей», и регулианин из рассказа «Два сапога — пара» — робкий экзот «на веретенообразных ножках с двойными коленками. Это было кругленькое желто-зеленое создание величиной с баскетбольный мяч. Пять рук с двойными локтевыми суставами равномерно распределялись вокруг всего его туловища. Один глаз без век был на темечке, а пять с веками — по одному на каждой руке. Портрет этот дополнял большой, широко раскрытый, беззубый рот». Тут и гнорфы из «Нейтральной планеты» — «коричнево-шоколадная блестящая чешуйчатая кожа спадает широкими складками. Толстые щупальца попарно торчат по обе стороны лысой головы».