Но как только она родила своего мальчишку, то не захотела больше иметь со мной ничего общего.
"Она не просто ведьма, - подумал я. - В ней воплотилась богиня, способная погубить всех нас по своей прихоти".
- Она презирает меня, Орион, и теперь строит козни вместе со своим сыном, чтобы посадить его на трон.
- Александр стремится быть достойным сыном царя, - сказал я ему. - Он хочет доказать свое право наследника.
Филипп криво усмехнулся:
- Он хочет сесть на мой трон, но это можно сделать единственным способом - убив меня.
- Нет, - сказал я. - Я не замечал в нем стремления к отцеубийству. Александр желает показать, что достоин престола. Он жаждет твоей похвалы.
- Неужели?
- И восхищается тобой, несмотря на все происки матери.
- Орион, он даже уверяет, что не может считать меня отцом.
Итак, царь знает о выдумке Александра.
- Мальчишеский эгоизм, - отвечал я уверенным голосом. - Он и сам в это не верит.
Филипп обратил ко мне свое зрячее око.
- А знаешь, - царь закутался в плащ, - быть может, он все-таки прав и зачал его Геракл или кто-то еще из богов? Что, если в конце-то концов он и правда не мой сын?
- Никакой бог не мог зачать его, господин, - отвечал я. - Всесильных богов нет, они просто мужчины и женщины.
- О! Сократа заставили выпить цикуту, когда его заподозрили в безбожии. - Царь проговорил эти слова с улыбкой.
- Если травить всякого, кто не верит в богов, всей цикуты в Элладе не хватит, чтобы окончить дело хотя бы наполовину. - Я ответил ему тоже с улыбкой.
Он хмыкнул:
- Ты, конечно, пошутил, Орион. И все-таки твой голос серьезен.
Ну как можно объяснить царю, что так называемые боги и богини такие же люди, как и он сам? Просто поднявшиеся на иную ступень развития. Я смутно помнил, что божества, мужчины и женщины, обитали в городе моих снов, в городе, существовавшем в другом времени и пространстве.
Филипп неправильно истолковал мое молчание:
- Можешь не бояться за себя, Орион; верь во что хочешь, меня это не волнует.
- Могу ли я дать тебе совет, господин?
- Какой?
- Держи царевича возле себя. Не позволяй ему встречаться с матерью...
- Сказать это легче, чем сделать... разве что водить его на поводке, как собаку.
- Чем больше времени он будет проводить с царем, тем меньше останется у матери возможности влиять на него. Возьми Александра с собой на войну. Пусть блеснет отвагой.
Филипп склонил голову набок, словно бы обдумывая мое предложение. А потом прикоснулся указательным пальцем к скуле под своей пустой глазницей.
- У меня всего один глаз, Орион. Но, может быть, ты прав. Я возьму парнишку с собой на войну.
- Будет новая?
Он помрачнел:
- Эти проклятые афиняне начали переговоры с Фивами и некоторыми другими городами, чтобы образовать союз против меня. Я никогда не хотел воевать с Афинами, а уж с Фивами тем более связываться не желаю. Но теперь, похоже, придется иметь дело сразу со всеми.
- Твое войско еще не проиграло ни одного крупного сражения, - попытался я подбодрить царя.
Филипп покачал головой.
- А знаешь почему? - И прежде чем я успел открыть рот, он сам ответил на собственный вопрос: - Потому, что, если бы я проиграл только одно сражение, царство мое рассыпалось бы, словно домик из песка.
- Нет, подобного просто не может быть.
- Рассыпалось бы, Орион, я знаю. И оттого терзаюсь каждую минуту и каждый день. Так, что не могу даже уснуть. Македония останется свободной, пока мы продолжаем побеждать. Но как только мое войско потерпит поражение, все племена, которые сейчас поддерживают меня, сразу взбунтуются. Фракия и Иллирия, даже проклятые богами молоссяне восстанут против меня... или против Александра, если он останется в живых. Я-то паду на поле боя, можешь не сомневаться.
Так вот какие видения мучили Филиппа! Он опасался гибели своего царства после поражения в битве. Он был обречен всегда побеждать, начинать новые войны и заканчивать их триумфом, чтобы не потерять все. Вот почему царь не хотел воевать с Афинами. Кто знает, как лягут кости в этой игре?.. Не погубит ли судьба дело всей его жизни?
Я решил той же ночью встретиться с царицей. Но мне следовало помнить об обязанностях телохранителя. Вновь среди особо доверенных воинов я присутствовал на царском пиру. На этот раз я стоял позади ложа царя, как статуя, в панцире и с копьем. Тем временем Филипп и его гости ели, пили и развлекались. Приглашены были в основном македонцы, включая жирного Аттала, который самозабвенно льстил царю и превозносил даже его отрыжку. Возле Филиппа расположились несколько незнакомцев; один показался мне персом, в другом я узнал афинского купца, которого уже видел в Пелле. Это были лазутчики царя, я знал это. Но на кого они работали? Шпионили в Афинах и за Царем Царей для Филиппа? Или же, наоборот, выведывали его тайны по поручению Царя Царей и афинских демократов?
"Наверное, справедливо и то, и другое, - решил я. - Подобные прохвосты могут взять золото с обеих сторон, а потом станут превозносить победителя".
В пиршественном зале присутствовали Парменион и прочие полководцы Филиппа. Впрочем, за едой, как и подобает, не было речи о военных делах. Разговор шел о политике. Всех волновало, сумеют ли посланцы Демосфена уговорить Фивы заключить союз с Афинами.
- И все это после того благородства, с которым ты, царь, отнесся к обоим городам, - проговорил Антипатр, - такова их благодарность.
- Я никогда не рассчитывал на нее, - отвечал Филипп, протягивая опустевший кубок виночерпию.
Стоя за царским ложем, я с удовлетворением видел поблизости Александра.
- Нужно выступать против них немедленно. - Александр едва не кричал, чтобы его легкий тенорок был услышан в общем говоре. - Сначала на Фивы, а потом на Афины.
- Если мы выступим сейчас, - отвечал Филипп, - то у них появится повод для укрепления союза.
Александр посмотрел на отца:
- И ты предоставишь им возможность готовиться к войне с нами?.. А мы будем сидеть здесь и пить вино?
Его собственный кубок не наполнялся после того, как царевич покончил с едой. Александр пил немного и ел тоже. Его старый учитель Леонид, как мне говорили, воспитывал мальчика в спартанском духе.
- Пусть они получат побольше времени, чтобы поторговаться об условиях союза. - Филипп усмехнулся. - Если повезет, они успеют поссориться и опасный для нас союз рассыплется сам собой.
- Ну а если удача отвернется от нас? - спросил Александр. - Что тогда?
Филипп надолго припал к кубку.
- Тогда подождем и посмотрим. Терпение, мой сын, терпение... Одна из ценнейших добродетелей, как мне говорили.
- Наряду с отвагой, - отрезал Александр.
Все в пиршественном зале мгновенно притихли.
Но Филипп расхохотался:
- Я уже избавлен от необходимости доказывать собственную отвагу, сын. Можешь пересчитать мои шрамы.
Александр отвечал ему улыбкой:
- Да, о ней знают все.
Напряженный момент миновал. Мужчины снова заговорили, потребовали вина. Филипп погладил ногу мальчишки, который наполнил его кубок. Александр мрачно посмотрел на царя, а потом перевел взгляд на Соратников. Птолемей и все прочие уже приставали к служанкам. Кроме Гефестиона. Тот смотрел лишь на Александра, словно бы в просторном шумном зале не было никого другого.
Тут я заметил Павсания, нашего начальника, замершего в дверях пиршественного зала. Уперев кулаки в бока, он кипел негодованием, однако сегодня его громы и молнии грозили не двум телохранителям, стоявшим у входа. Рот Павсания кривила обычная кислая ухмылочка, но глаза его были прикованы к Филиппу, и даже со своего места я видел, как он ненавидит царя.