Послушайте, мы могли бы… Давайте встретимся в четыре…
- В пять, - быстро сказала я. В пять заканчивался мой рабочий день, и я могла бы… Зачем?
- Хорошо, - сразу согласился Игорь. - Неподалеку есть неплохое кафе - «Либерти». Там можно посидеть, выпить кофе, и плюшки там замечательные.
- Знаю, - вырвалось у меня, хотя я совсем не собиралась рассказывать Игорю о том, как мы сидели там с Савранским, и он втолковывал мне азы какой-то теории, которую я все равно не поняла.
- Отлично! - обрадовался Игорь. - Тогда в пять.
Я попросила тебя пойти со мной, но я не согласился, сказал, что буду неподалеку, посижу в сквере или поброжу по рынку, это ведь твой разговор, меня Игорь не знает и, возможно, будет неприятно разочарован. Ни к чему.
В кафе я сразу направилась к дальнему столику, чтобы видеть улицу через большое окно, и села на то место, где сидела… сколько же времени прошло… почти год. Год, как жизнь, которой у меня стало много больше, чем было, а у Савранского не стало вовсе…
Фотографию он достал из модного рюкзака, с такими сейчас многие ходят, очень удобно: и руки свободны, и спину поневоле держишь прямо. Фото оказалось в тонкой деревянной рамке, я взяла карточку в руки и не сдержала удивленного вздоха. Мне было восемнадцать, я недавно поступила в университет, и мы с новыми подружками - человек десять - праздновали начало семестра у меня дома, потому что мама с папой отправились в тот вечер в театр (на «Шопениану» в Большой - выудил я из твоей памяти) и нам не мешали, мы вволю повеселились, и несколько раз Машка, у которой был фотоаппарат, щелкнула нас вместе и по отдельности. Меня тоже, конечно.
Как эта фотография оказалась у Станислава Никоновича?
- Я не знаю, - сказал Игорь. - Но Стан этой фотографией очень дорожил.
- Спасибо, - сказала я и положила рамку на стол изображением вниз. Почему-то мне не хотелось, чтобы я-прежняя вмешивалась своим взглядом в разговор.
Нам подали (та же самая официантка, между прочим, - подсказал я тебе) кофе и плюшки. Возможно, даже на тех же самых тарелочках.
- Юлия, - напряженно сказал Игорь. - Вы действительно не знали, что…
- Нет, - сказала я, - ив мыслях не было. Он был… просто сосед, я и имени его не помнила, пока мы случайно не встретились неподалеку, на блошином рынке.
- С ним отвратительно поступили, - убежденно произнес Игорь. - Да, характер у него был тяжелый, идеи его не всем были понятны, но это не причина, а повод. Его не должны были отправлять на пенсию, он и дня не мог прожить без дискуссий, расчетов, идей, мыслей.
- Знаю, - сказала я, - многие мужчины, оказавшись в такой ситуации, быстро стареют… А у него даже семьи не было. Наверное, поэтому сердце и не выдержало.
- Вы так думаете? - произнес Игорь все с той же странной интонацией.
Он повертел в руках кофейную чашку, но пить не стал, поставил на блюдце и отодвинул в сторону. Я к своей чашке не притронулась. Ну, говори же, думала я, не тяни.
- Ваше второе «я», - сказал Игорь, взглядом изучая узоры на полировке стола, - и ваше третье, и ваше четвертое… Вы с мужем, и еще ветер в американской пустыне, и дерево на планете, у которой нет названия, как и у голубой звезды, вокруг которой…
- Альциор, - сказала я, и Игорь вздрогнул:
- Что?
- Альциор, - повторила я. - Так называется звезда. А планета - Кендар. А меня… ну, то есть, как вы сказали, дерево… зовут Ламмат.
- Ага, - сказал он, - вот значит как. Извините, Юлия… вы действительно ощущаете все это как часть себя?
- Я - это я, вот и все. Вы ощущаете, что эта рука - ваша? И сердце? Вы ощущаете, что сердце - часть, без которой вы… Но я не понимаю, откуда… Это Станислав Никонович вам рассказал о… Мы с ним на эту тему не говорили…
- Знаю, - кивнул Игорь. - Вы не говорили.
Видите ли, Стан был замечательным генератором идей, его интуиция была невероятна: он мог о чем-то просто догадаться, а потом расчеты показывали, что он прав. А я математик, Юлия. Стан был моим научным руководителем, он ставил задачи, я их решал.
- Значит, это вы…
- Да, это мои расчеты. Он мне все о вас рассказал. Конечно, не называл имени, но на его столе стояла фотография, и на обороте - ваше имя. Вы посмотрите.
Я посмотрела. Там было написано: «Юлия. 21 сентября 2004 года».
- Почему? - спросила я.
Я не должна была задавать этого вопроса, я сказал тебе - не надо, но ты все равно спросила:
- Почему он решил задачу для меня, а для себя - не стал? Он нашел во Вселенной все мои частички и соединил их, а для себя…
Игорь покачал головой.
- Не во Вселенной, Юлия. В Многомирье. Вы думаете, тайфун в Калахари - он в нашей Америке, той, что за океаном? Нет-нет, это в какой-то другой ветви мироздания. И звезда… как вы ее назвали… Альциор? Нет такой звезды в нашей Вселенной, она тоже в другой ветви, но это не мешает вам быть единым целым. Я бы никогда не смог найти эти решения, если бы не главная идея Стана - о просвете. Он говорил вам? Двумерное пространство, облегающее каждый из миров, как перчатка облегает ладонь. Пространство, соединяющее миры и разъединяющее их. Если бы не просвет, все ветви перепутались бы друг с другом, словно лианы в тропическом лесу. Мы бы жили в мире хаоса, где все наши решения реализовывались бы на наших глазах и взаимодействовали друг с другом. Физически это похоже на кошмар бесконечностей. Вы, наверное, не знаете, но у физиков в конце девятнадцатого века была, как им казалось, нерешаемая проблема - бесконечности в ультрафиолетовой части спектра черного тела. Из-за этого покончил с собой Больцман, не выдержал противоречия. Ав середине прошлого века возник другой кошмар - это бесконечности, от которых невозможно было избавиться в квантовой механике. И если бы не идея Стана о просвете, о двумерной оболочке, своеобразной коре, в которую одеты ветви мироздания, то физика Многоми-рья сейчас…
- Он был гением? - перебила я.
- Наверное.
- Зачем вы мне все это рассказываете? - спросила я, не обращая внимания на твои знаки и на то, что на Альциоре произошла вспышка, опалившая мою крону так, что я ощутила ожог.
- Я только хотел вернуть фотографию, - сказал Игорь, пряча взгляд.
- Нет, - сказала я. - Фотографию вы могли выбросить.
- Стан любил вас, Юлия.
- Да, я это уже поняла. И поняла, что решение задачи… Я ничего не смыслю в этой вашей науке… Он - и вы, потому что без вас он не мог сделать расчет, - нашел в Многомирье мои… части, да? Нашел то, что сделало меня мной. Он хотел, чтобы я была счастлива. Не качайте головой, он хотел этого, я знаю, потому что когда-то тоже больше всего хотела, чтобы был счастлив человек, которого я тогда любила. Я говорила об этом Станиславу Никоновичу, и он мне обещал, а решил на самом деле другую задачу, для меня, и теперь я понимаю почему, но это ведь не все, верно? Есть еще что-то, о чем вы не решаетесь сказать? Есть, я чувствую…
- Да, - кивнул Игорь. - Наверное, лучше, чтобы вы знали.
Он все-таки выпил кофе - залпом, будто опрокинул рюмку водки.
- Видите ли, Юлия, - сказал он, - мы еще очень мало знаем о Многомирье. Что знали физики о Вселенной сто лет назад? Даже галактики еще не были открыты. А Многомирье - это миллиарды вселенных, может, даже бесконечное количество, видите, мы даже этого не знаем. И каждое мгновение рождаются новые ветви, новые миры, мы пытаемся понять связи, придумываем аналогии. Менский представил его в форме кристалла, Савранский говорил о просветах между ветвями, Лебедев - о склейках, когда просвет в каком-то месте истончается, и ветви начинают взаимодействовать.