Отступать было некуда. Он задвигался и заговорил.
–...эсекакуруд – эсекилшаи – элел лейбе – лейбе.
В первый момент это показалось бессмыслицей, и Вайнти шагнула вперед. Затем остановилась и посмотрела на существо в упор. Оно раз за разом приседало, по крайней мере, пыталось это сделать. Но что означали эти движения из стороны в сторону? И вдруг пришло понимание – ну конечно, у него же нет хвоста, и он не может сделать все, как надо! Но если бы хвост у него был, это могло быть попыткой общения. Отдельные фрагменты соединились в мозгу вместе, и Вайнти громко вскрикнула:
– Ты поняла, Энги? Смотри, он делает это снова.
Неуклюже, но достаточно ясно для понимания, устозоу говорил:
– Я очень не хочу умирать. Я очень хочу говорить. Очень долго, очень сильно.
– Ты не убила его, – сказала Энги, когда они покинули комнату и Сталлан закрыла дверь. – А прежде у тебя не было жалости к ним...
– Те ничего не стоили. Ты должна научить этого последнего так, чтобы его можно было использовать в любое время. Здесь могут появиться другие стаи этих существ. Однако ты утверждала, что он никогда не говорил?
– Никогда. Вероятно, он более сообразительный, чем самка. Он все время следил за мной, но никогда не говорил.
– Ты лучший учитель, чем тебе кажется, Энги, – великодушно сказала Вайнти. – Твоей единственной ошибкой было обучение не того устозоу.
Херилак, наклоняясь вперед, с трудом шагал через высокие сугробы. Его правый снегоступ был сломан, и это затрудняло движение, однако, остановившись для починки, он мог умереть, прежде, чем закончит ее. Потому он и спешил. Наконец, он почувствовал, что вступил на перевал и миновал его.
Когда он пересек крутой склон, серые скалы поднялись из сугробов и преградили дорогу ветру. Херилак почувствовал, что ветер слабеет. Еще несколько шагов, и он полностью стих, оставшись за скалами. Человек со вздохом сел, прижавшись спиной к шершавому камню: подъем потребовал напряжения всех его огромных сил.
Его рукавицы покрылись слоем льда и снега и он колотил их друг о друга, пока они не приобрели прежний вид, а затем теплой внутренней рукавицей стряхнул с бровей и ресниц хлопья снега, мешавших увидеть долину внизу. Это было укрытое место, где еще зимовали гигантские олени – он видел темные пятнышки их шкур в долине.
Там же стояли высокие деревья, под которыми расстилался луг и бежал ручей. Этот ручей никогда не замерзал, так же как источник, дававший ему начало. Здесь был прекрасное место для лагеря и зимовки, известное как место лагеря саммад Амахаста. Амахаст был женат на сестре Херилака.
Но долина внизу была пуста.
Херилак слышал об этом от охотника из своей саммад, который встретил охотника из саммад Ульфадана, а тот клялся, что был здесь и что говорит чистую правду. Херилак понял, что должен увидеть все сам. Он взял копье и лук со стрелами, натер тело гусиным жиром и надел на себя одежду из шкур бобра мехом внутрь, а затем одежду из шкур гигантского оленя. Со снегоступами, прикрепленными к тяжелым меховым ботинкам, он был готов к зиме. Чтобы двигаться быстрее, он должен был идти налегке, и потому мешок за его плечами имел более чем скромный запас сушеного мяса и смеси растертых орехов и ягод – эккотаза.
Наклонившись, чтобы починить снегоступ, Херилак грыз снег и каждый раз, когда он ненадолго отрывался от работы, пустая долина внизу напоминала о неприятной правде.
Весь день он шел и остановился тогдаа, когда первые звезды засверкали в темноте. Завернувшись в шкуры, он смотрел в ночное небо, пока не закрыл глаза, чтобы спать. Однако тут же открыл их снова и поискал в небе знакомые созвездия.
Мастодонт атаковал охотника, который держал свое копье наготове; изгибался ряд звезд в поясе охотника.
Были ли там новые, более близкие к центру звезды? Не такие яркие, как остальные, и видимые только в холодную, прозрачную зимнюю ночь? Он не был в этом уверен. Это могли быть души отважных воинов, помогавшие охотнику. Думая об этом, Херилак снова закрыл глаза и уснул.
Мир не был безопасным местом, где охотники могли не бояться охотников.
Вскоре он почувствовал под ногами тропу и, выйдя на очередную поляну, остановился, воткнув свое копье в сугроб, и сел на корточки возле него. Ждать ему пришлось недолго.
Тихо, как струйка дыма, на другой стороне поляны появился охотник. Его копье было наготове, но он опустил его, увидев сидящего Херилака. Когда охотник тоже вонзил копье в снег, Херилак медленно поднялся и пошел ему навстречу.
Они встретились в центре поляны.
– Я здесь на своих охотничьих землях, но я не охочусь, – сказал Херилак. – Здесь охотится саммад Ульфадана, и ты ее вождь.
Ульфадан согласно кивнул. Подобно имени, его светлая борода была длинной, почти до талии.
– Ты, Херилак, – сказал он. – Моя племянница замужем за Аляосом из твоей саммад. – Он обдумал их отношения, затем указал рукой себе за спину. – Возьми наши копья и пойдем в мою палатку. Там теплее, чем на снегу.
Они шли рядом и молчали, ибо не годится охотникам болтать, как птицам. Наконец подошли к месту, где река делала изгиб, и на этом изгибе стоял зимний лагерь – двенадцать больших и крепких палаток. На лугу за палатками мастодонты рыли снег своими бивнями, стараясь добраться до сухой травы, скрытой под ним. Из каждой палатки в безоблачное небо поднимались тонкие струйки дыма. Это была мирная сцена, хорошо знакомая Херилаку: то же самое можно было увидеть в его саммад. Ульфадан откинул шкуру, закрывавшую вход, и вошел в темную палатку.
Они сидели молча, пока старая женщина наливала из ведра, стоявшего у огня, талую воду в деревянную кружку и добавляла в нее сухую траву, заваривая вкусный напиток. Оба охотника глотками пили горячую жидкость, пока женщины, болтавшие друг с другом, завертывались в шкуры и одна за другой выскальзывали из палатки.
– Ты будешь есть, – сказал Ульфадан, коща они остались одни.
– О гостеприимстве Ульфадана говорят в палатках тану от моря до моря.
Банальные слова не совсем соответствовали поданной пище – несколько кусочков сушеной рыбы, явно очень старой.
Зима была длинной, и до весны еще далеко, и, прежде чем она придет, мог начаться голод.
Херилак допил до конца последние капли жидкости и даже ухитрился вызвать отрыжку, показывая, какой обильной была еда. Он знал, что должен говорить сейчас об охоте, погоде, миграции стад и только потом переходить к цели визита. Но этот обычай, поглощавший массу времени, тоже изменился.
– Мать жены моего первого сына – жена Амахаста, – сказал Херилак. Ульфадан согласно кивнул. Все саммад в этой горной долине были соединены друг с другом узами брака. – Я пришел на место лагеря Амахаста, но оно тоже пусто.
Ульфадан кивнул и на это.
– Они ушли на юг прошлой весной, но тропа всегда приводила их в эту долину. Тогда была плохая зима и половина мастодонтов погибла.
– Сейчас все зимы плохие.
Ульфадан что-то проворчал, соглашаясь.
– Они не возвращались после этого.
– А раньше они уходили к морю?
– Каждый год они ставили лагерь на реке у моря.
– Но в этом году они не вернулись.
Однако, что бы ни случилось, он этого не знал. Возможно, саммад нашла другой зимний лагерь. Уже не одна саммад была уничтожена холодом, и их лагеря стояли пустыми. Это было возможно. Но еще более возможно было то, что произошло нечто такое, о чем они не имели понятия.
– Дни коротки, – сказал Херилак, поднимаясь на ноги, – а дорога длинна.