Вы сказали: женщина -- причина его радости. -- И замолчал, словно ожидая, что его начнут упрашивать продолжать рассказ.
Но все почтительно молчали. Эти воспитанные люди не торопили собеседника, не выказывали своего нетерпения. Они умели ждать...
Хайям махнул рукой. И сказал:
-- Женщина -- сама собою. Она всегда приносит радость, особенно если ты купил ее по дорогой цене, особенно если вызвал в ком-нибудь зависть и ревность. Но я сейчас не о женщинах. Я всю ночь думал о линиях -- самых различных и больше всего о параллельных. Да, да!
-- Может быть, мы сядем? -- сказал Васети.
В самом деле, почему бы не сесть и не поговорить по душам? А то получается как то на ходу...
-- В таком случае я не скоро отпущу вас от себя, -- серьезно сказал Хайям. -- Да, да! Потому что эти самые параллельные линии, которые вот уже полтора десятка лет не выходят у меня из головы, славные линии. Но в довершение ко всему это линии таинственные. Однако я это скорее добавляю для себя, чем для вас. Ибо вы не хуже меня осведомлены об этом. Вот эти самые линии причина особой радости. Клянусь аллахом! [А-017]
Ученые сели на ковер. А Меймуни Васети облокотился о небольшую горку жестких подушечек: ночная усталость сказывалась.
-- Начнем с самого простого, -- сказал Хайям, -- с пятого постулата его величества Евклида...
Он замолчал. И все молчали. Ожидая, что Хайям продолжит свою фразу, завершит свою мысль... А он спросил :
-- Кто помнит пятый постулат?
Попробовал было припомнить Васети, но где то на середине осекся. Лоукари тоже запутался в начальной фразе. Хазини сказал Хайяму:
-- Зачем ты нас испытываешь? Тебе ничего не стоит прочитать наизусть.
Действительно, память у Омара Хайяма была потрясающая: стоило ему раз пробежать глазами какой-нибудь текст, как он мог с удивительной точностью воспроизвести его спустя месяц или год. Хайям порою даже хвастал немножко этой своей памятью..,
-- Так слушайте же, -- сказал он и процитировал дословно Евклида на арабском языке (из книги, написанной а Каире): -- "И если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы меньше двух прямых, то продолженные эти две прямые неограниченно встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых".
Цитата была прочитана без запинки.
-- Так, -- проговорил Хазини. -- А дальше?
-- Дальше? Дальше значительно сложнее. Полтора десятка лет тому назад... Нет, еще раньше, там, в Самарканде, я начал решать эту задачу...
-- Какую? спросил Васети.
-- Я же сказал: пятый постулат Евклида...
-- А зачем ее решать?.. Постулат есть постулат. Это все равно, что доказывать: трава зеленая, а песок серый.
-- Не совсем так, -- возразил Хайям. -- Ты полагаешь, Меймуни, что все те, кто рассматривал этот постулат как теорему, требующую доказательств, были дураки ?
Васети сказал:
-- Тогда остается предположить, что сам Евклид поместил свой постулат не туда, куда следует...
-- Пожалуй, так.
Ученые переглянулись: что это Омар вдруг решил уличать Евклида в неточности? Евклида надо принимать, как он есть. Евклид -бог в геометрии. Вот и все!
-- Друзья, -- сказал Хайям, -- я, пожалуй, ослышался: разве боги занимаются наукой? Наукой занимается человек. А человеку свойственно ошибаться, каким бы он ни был великим. Я не могу понять: почему бы не подвергнуть доказательному рассмотрению этот самый, я бы сказал, пресловутый пятый постулат?
-- Очень просто! -- Васети потер лоб. -- Тогда придется построить новую геометрию.
-- Необязательно, Меймуни... Доказать -- значит утвердить Евклида в самой его основе... Я понимаю, когда Евклид пишет, что "все прямые углы равны между собою" или "ограниченную прямую можно непрерывно продолжать по прямой", -- это не требует никаких доказательств. Это все слишком самоочевидно.
А вот что касается двух параллельных линий, тут дело посложнее.
Меймуни покачал головою: дескать, не все понимаю. Остальные молчали, размышляя над словами Хайяма.
-- Хаким, -- почтительно обратился к Хайяму Исфизари, -- вот уже более тысячи лет ученые пытаются, вернее, ломают свои головы над тем, чтобы опровергнуть или утвердить этот постулат Евклида. Но тщетно!.. Может быть, не стоит более заниматься этим и беспрекословно положиться на славного грека?
-- Чтобы мысль застыла? -- бросил Хайям.
-- Нет, почему же? Для мысли простор безграничен. И для приложения ее к чему либо можно найти массу разных способов.
Хайям налил в чашу воды из кувшина. Отпил глоток. Поставил чашу на столик.
Хазини сказал, что вполне согласен с хакимом. Если в голове засел этот самый постулат, если он будоражит, надо браться за него. Даже безрезультатность в таких случаях тоже можно посчитать за результат. Пусть тысячи лет ломали ученые головы. На тысяча первом году кто нибудь да постигнет истину. И она может оказаться очень простою. Если постигнет... А ежели нет?..
Хазини переглянулся с Васети. Потом с Лоукари. Как бы ища ответа в их словах, которые готов услышать. Но ища поддержки, разумеется.
Хайям постукивал пальцами о столик и размышлял, не упуская ни единого слова друзей. Он ценил их ум, а еще больше -- их откровенность. Они могли бы противоречить даже самому султану, если бы это могло послужить добром научной истине. Друзья не раз вступали в спор с уважаемым Хайямом, глубокоуважаемым хакимом.
Хайям упорно молчал.
-- Если постигнет снова неудача, будут думать другие, -- сказал Васети, пригубив свежей воды. -- Мысль человеческая никогда не устанет, она будет работать вечно,
-- Вечно? -- задумчиво произнес Хайям.
-- Да, дорогой хаким, вечно!
-- Это хорошо... Васети тихо засмеялся. Вечно -- это хорошо?
Но что такое вечность ? Год, два, тысяча лет или тысячи тысяч?..
-- Да нет же, -- сказал Хайям, -- вы не хуже меня знаете, что такое вечность... Вы же помните ту индийскую притчу?.. Ну, насчет алмазного столба.
-- Разумеется, -- сказал Лоукари.
Васети тоже кивнул. Утвердительно.
-- Позвольте, -- сказал Исфизари, -- я что-то запамятовал... Какой алмаз? Какой столб?
-- Ты это серьезно? -- спросил Хайям.
-- Вполне! Ну могу же я забыть кое-что? Или не могу?
Хайяму нравилась эта притча, и он с удовольствием повторил ее уже в который раз.
-- Да ты, наверное, вспомнишь ее, -- продолжал Хайям. -- Это про алмазный столб... Одного мудреца спросили: что есть вечность? И он ответил: "Я не знаю, что такое вечность, но представляю себе один миг вечности". Его попросили объяснить, что есть миг вечности. И он сказал так: "Вы видите Луну? Вообразите себе столб из алмаза высотою от нас до Луны. А потом вообразите ее ее, что каждый день садится на вершину столба некая птица и чистит свой клюв об алмаз. Она при этом слегка стирает столб, не правда ли?.. Так вот, -- продолжал мудрец, -- когда птица опустится до земли, источив весь столб, это и будет миг вечности".
-- М-да-а. Я теперь вспомнил эту притчу, -- проговорил Исфизари. -- Я слышал ее еще в детстве.
-- Детская память самая острая, -- сказал Хайям. Но я, надеюсь, не наскучил тебе повторением уже знакомого?
Исфизари был слишком серьезен, чтобы заподозрить какую либо иронию в словах хакима. И он вздохнул:
-- О вечность, вечность...
И в тон ему сказал хаким:
-- О бесконечность, бесконечность! -- Проговорил он это полушутливо. И уже совсем серьезно, почти озадаченно продолжил: -Видите ли, греки, на мой взгляд, не могли принять как абсолютную данность понятие бес конечности. То есть расстояние, которое нельзя измерить при помощи шагов или движения каравана. Евклид был грек и сын Греции. Причем достойнейший. Разве мог он принять, притом беспрекословно, понятие бесконечности?.. В смысле геометрическом.