- Наша официальная медицина не то чтобы отрицает подсознание, но как-то умаляет его значение при образовании болезней... и вообще. Возможно, сознательно он и стремился в эту поездку, но у него внутри все это время могла неосознанно прокручиваться картина ужасной прошлогодней аварии, организм, как бы опасаясь повторения этого травматического опыта, начал вырабатывать способ защиты - отсюда и приступ.
Ада кивнула, задумчиво и согласно. Лидия Тарасовна хмыкнула: "Ничего себе защита! Чуть парень на тот свет не отправился!" Таня же сидела молча и смотрела на доктора доверчиво открытыми золотистыми глазами.
- Как он сейчас? - спросила Лидия Тарасовна.
- Буянит, - сказал доктор заметно повеселевшим голосом. - Требует, чтобы его немедленно выписали отсюда и доставили в аэропорт. Наши увещевания срабатывают весьма слабо. Похоже, то, что с ним случилось, не произвело на него должного впечатления.
- А что вы намерены с ним делать? - спросила Таня.
- Обследовать. Серьезно и всесторонне. Для его же пользы и для пользы науки. Случай-то уникальный.
- И сколько это займет времени?
- Неделю, возможно, дней десять.
- А потом?
- В зависимости. Хотя я почти на сто процентов убежден, что все обследования, включая и психотерапию, покажут, что ваш муж здоров как бык насколько это вообще возможно. Но в любом случае я рекомендовал бы перемену обстановки, отдых, покой.
- Я его знаю, - вставила Лидия Тарасовна. - Тут он ни себе, ни вам покоя не даст. Либо сбежит, либо потребует открыть здесь филиал его лаборатории. А как только вы его выпустите - тут же усвистит на свой Памир чертов!
- Надо его как-то убедить, уговорить... У нас не очень получается.
- У меня получится, - сказала Таня. - Только мне надо быть при нем.
- А что? - оживился врач. - Оснований держать его в интенсивной терапии не вижу никаких. Тотчас перевожу его в обычную палату.
- Давайте сразу в двухместную, - сказала Таня. - Для пользы науки.
- На двенадцатый круг пошли, - чуть запыхавшись, сказала Таня. - Может, в марафонцы переквалифицируемся?
- Передохнуть не хочешь?
- Пока нет. А ты?
Они бежали в ярких тренировочных костюмах по аллеям большого больничного парка под удивленными взглядами прогуливающихся и отдыхающих на скамейках больных.
- Я бы дал еще кружочков пять, только на ужин опоздать боюсь. Кушать зверски хочется.
- Ты здорово окреп здесь, Большой Брат.
- Да. Сам чувствую. Закис как-то за последний год. Работа, нервотрепки вечные, о здоровье подумать некогда.
- Теперь будем думать вместе... Значит так - еще два кружка, быстренько под душ, потом ужин, телевизор и в койку.
- А без телевизора прямо в койку нельзя?
- Так ведь рановато будет.
- А я не в смысле поспать.
Таня рассмеялась.
- Посмотрим на твое поведение. Ну, кто быстрей до того столба?
Ужинали они у себя в палате, не выходя в общую столовую - не хотелось ловить на себе завистливые и недобрые взгляды "настоящих" больных.
- Еще два дня осталось, - сказала Таня, обглодав куриную ножку. - Скажи честно, на работу хочется?
- Да ну ее, - пробубнил Павел с набитым ртом. - Сейчас там делать нечего. Половина народу в отпусках, половина - на объектах, в командировках. Старые проекты продолжать некому, новые начинать - тем более. Экспедиция все равно накрылась...
Да, без Павла памирская экспедиция потеряла всякий смысл. Как только институтское руководство узнало о его сердечном приступе, оно немедленно закрыло командировки своим сотрудникам, собиравшимся на Памир. Машину через систему военной связи удалось остановить на полдороге, возле Магнитогорска, и развернуть назад. Коллеги, приходившие навестить Павла с минералкой и апельсинами в портфелях, утешали его тем, что все вполне можно повторить через год, что материала для работы и так хватает за глаза и за уши и выглядит он, тьфу-тьфу, прекрасно.
Павел улыбался, благодарил, расспрашивал, как там, в институте, а сам думал: "Поскорее бы они ушли, что ли". Видеть ему хотелось только Таню.
- А я тут кое-что для нас организовала, - говорила между тем Таня. - Ты Дубкевича помнишь?
- Это который в Доме Кино? Помню. Ничего, приятный вроде мужик.
- Так вот, я позвонила ему в Ригу. Он ждет нас через неделю.
- А удобно ли?
- Удобно. В Риге мы будем жить не у него, а в гостинице, у них так принято. Гостиницу он, как ты понимаешь, сделает хорошую. На знакомство с достопримечательностями нам с лихвой хватит двух дней. Потом недельку в Юрмале, на взморье, а когда надоест - переберемся к нему на его хваленый хутор. А уж там будет совсем как доктор прописал - покой, природа, рыбалка, парное молочко и смазливые хуторянки.
- Советуешь от добра добра искать? - Павел погладил Таню по щеке.
- Тебе же рекомендовали перемену обстановки.
- Ха! А ты?
- А я не ревнивая. Может, тоже подыщу себе какого-нибудь пастушка на недельку.
- Я те счас дам пастушка! На недельку вперед! - Павел поднялся и недвусмысленно посмотрел сначала на Таню, потом на широкую больничную кровать.
- Хоть руки помыть можно? - с лукавой покорностью спросила она.
IV
Дубкевич встретил их на вокзале, церемонно поцеловал руку Тане, обменялся с Павлом крепким рукопожатием и тут же повез их в гостиницу "Рига", где он снял для них полулюкс. Маршрут он выбрал не самый близкий, но самый живописный, и по дороге много показывал и рассказывал.
- Вы, пожалуйста, устраивайтесь, отдохните с дороги. Можете пообедать - в гостинице вполне сносный ресторан. Я заеду за вами в половине седьмого. Поедем в наш Домский Собор. Там сегодня неплохой органный вечер. Потом съездим в одно местечко поужинать.
Поблагодарив Дубкевича, они поднялись в свой номер, оказавшийся без преувеличения полу люксом, до люкса не дотянувшим лишь размерами. Таня тут же помчалась в душ, а Павел включил кондиционер, блаженно растянулся на широкой кровати и тут же провалился в царство Морфея. Сюда они ехали, естественно, в двухместном купе, но Павел, вообще плохо спавший в поездах, совсем измучился от бессонницы и духоты и страшно хотел спать...
- Вставай, соня! - Таня трясла его за плечо. - Давай скоренько приведи себя в кондицию. Через десять минут Дубкевич приедет.
- А... а ты?
- Я уже во всеоружии. Пока ты тут почивать изволил, я успела пообедать, пройтись по ближайшим квартальчикам, попила кофейку в миленькой "еднице-кофейнице", заглянула в магазинчики, но не нашла ничего достойного внимания, кроме одной мелочишки.
- Какой?
- Вот мордочку сполоснещь, костюмчик наденешь - тогда и покажу.
Через три минуты, придирчиво рассмотрев Павла, запакованного в новый темно-синий костюм и блестящие черные полуботинки и благоухающего лосьоном "Уилкинсон", она вручила ему красиво обернутый пакетик, в котором оказался коричневый бумажник мягкой свиной кожи с золотым тиснением "RIGA". В бумажнике он обнаружил зеленую бумажку с овальным портретом Джорджа Вашингтона.
- Это что? - недоуменно спросил Павел.
- А то ты не знаешь? Сувенир - и на размножение.
- Откуда у тебя? - спросил он настороженным голосом советского человека, непривычного к валюте.
- От прошлогодней командировки остался. Потратить не успела.
Удовлетворенный ответом Павел положил бумажник в карман.
Домский орган оглушил Павла. Он не замечал величественного нефа собора, не слышал шуршания и покашливания публики, даже не ощущал рядом присутствия Тани. Полтора часа его как бы не было, была только музыка, квинтэссенция музыки, Песнь Величия, вобравшая в себя мир. Первая мысль пришла к нему уже на площади, и мысль была такая: как давно я не слушал настоящей музыки.
- Да, удачная программа, - светским тоном сказал Дубкевич.