- Современный театр - это хлев и сортир! А кино - что можно сказать о кино, если оно началось с бардака, со жлобской утехи, с навозной жижи! Вера Холодная, страсти-мордасти, прибытие поезда!
Никита крепко взял его под локоть и потащил к дверям.
- Бабам место у плиты, над лоханкой с грязным бельем, за коклюшками! орал Огнев. - Недаром говорил великий дуче...
Тут он внезапно обмяк всем телом, привалился к Никите и заплакал. Смущенный Никита пожал плечами и обернулся ко всем, кто наблюдал эту нелепую сцену.
- Допился черт те до чего, - с досадой сказал он. - Придется увезти его, чтобы кайф не ломал... Я еще вернусь.
Последние его слова были адресованы Тане, но, кажется, только она одна и поняла это. Никита накинул на Огнева полушубок, нахлобучил шапку и, прислонив кумира юных дев к стеночке, поспешно оделся сам.
- Не прощаюсь, - бросил он у дверей и вышел, поддерживая Огнева за талию.
- Зря пригласили этого психа, - прокомментировала Ира. - Он когда выпьет, всегда такой.
- Нормальный педик. - Анечка презрительно пожала плечами. - А не приглашать его на междусобойчики нельзя. Он злопамятный. И со связями. Если обидится, можно надолго без работы остаться.
- Скатертью дорожка! - сказал Вильям Шпет. - Кстати, а не выпить ли нам по этому поводу?
Иван, доселе дремавший, положив голову на стол, встрепенулся и пододвинул к Шпету пустой стакан. Этот жест повторили Володя с Пашей и Алина. Остальные воздержались.
- Лучше чайку, да под рябиновку! - сказал Белозеров. - Хозяюшка, не в службу, а в дружбу, организуй... Скульптор, у тебя гитара далеко?
Шпет, не прекращая разливать, отвел свободную руку куда-то в сторону и вверх, а опустил ее уже с гитарой.
- Ну ты даешь! - восхищенно сказал Белозеров. - Тебе бы в цирке выступать.
- Вся наша жизнь - сплошной цирк, - глубокомысленно изрек Шпет, протягивая гитару Белозерову.
Тот прошелся по струнам, повернул два колка, еще раз прошелся, подпевая себе под нос, и дал полнозвучный аккорд.
- Для разгона! - объявил он и запел:
Здравствуйте, дачники, здравствуйте дачницы,
Летние маневры уж давно начались...
И все подхватили:
Лейся песнь моя, любимая,
Буль-буль-буль бутылочка зеленого вина!
Хоть все и были вполпьяна, получилось стройно, красиво. "Артисты, подумала Таня. - Все-таки школа..."
Допев песню про бутылочку, Белозеров без паузы завел новую:
Многая лета, многая лета,
Православный русский царь!
Многая лета, многая лета,
Православный государь!
Славны были наши деды,
Знали их и швед, и лях!
Развевался стяг победы
На полтавских на полях.
Многая лета, многая лета...
- Эх, и залетишь ты когда-нибудь, Белозеров, со своими монархическими наклонностями, - заметила Ира, когда тот закончил марш, убедительно изобразив голосом трубу.
Белозеров, держа гитару на отлете, наклонился и поцеловал Ире ручку.
- В полном соответствии с амплуа, мадемуазель, утвержденном Госкино и прочими инстанциями, - не без грусти сказал он. - Я же не виноват, что мне приходится играть исключительно беляков и прочую Контру. Желаете что-нибудь революционное?
Он провел пальцем по струнам и гнусаво загудел:
- Мы жертвою пали в борьбе роковой... Впрочем, это больше по части своевременно покинувшего нас товарища Огнева... Танечка, а где же ваш знаменитый "Воротник"? Он, по-моему, больше в тему. Просим.
Все захлопали в ладоши и хором подхватили: "Просим! Просим!", прямо как в пьесе Островского.
Таня вздохнула и запела. Белозеров подыгрывал, остальные подпевали. Было бы совсем неплохо, если бы в хор не встряли Иван с Володей. После второго куплета Белозеров даже шикнул на них:
- Не лажайте!
Те на мгновение замолчали, но потом снова открыли пасти и заголосили, восполняя отсутствие голоса и слуха диким энтузиазмом.
- Этим больше не наливать! - сказал Белозеров, когда песня была допета.
- Не согласен, - возразил хозяин. - Как раз наливать. Нарежутся заткнутся.
- И то верно, - согласился Белозеров и ударил по струнам: - А если я чего хочу, я выпью обязательно...
Время летело незаметно, и только когда Таню стала разбирать зевота, она взглянула на часы. Господи, двадцать минут четвертого! А ей завтра с утра на лекции... Да нет, какие лекции? Каникулы ведь.
Тем временем сильно пьющая часть гостей как-то незаметно улеглась. Осветителя Пашу Шпет пристроил на трех диванных подушках и накрыл сверху рваным одеялом. Для Володи он извлек откуда-то раскладушку и, заботливо придерживая за плечи, перетащил его туда. Иван пока что оставался сидеть, привалив щеку к столу.
Зевота и дремота заразительны. Вскоре уже все клева-, ли носами, один лишь хозяин бодро суетился и распоряжался.
- Сейчас, как заведено в этом доме, по чашечке на сон грядущий, приговаривал он, разливая чай. - С особым вареньем.
Таня попробовала варенье - обыкновенное сливовое.
- Что же в нем особенного? -спросила она.
- Это варенье из моей жены.
- То есть в каком смысле?
- Из сливы сорта "Анна Шпет", выведенного то ли моей прабабушкой, то ли влюбленным в нее садоводом. Про то семейная хроника умалчивает. Я с юности поклялся себе, что в жены возьму только Анну - согласитесь, мало кому дается случай полакомиться собственной женой. Что может быть вкуснее?
Он наклонился к Анечке и приложился к ее щеке, жуя ее губами.
- Да, обеих его прежних жен тоже звали Аннами, - прошептала Ира Тане на ухо.
- Кресты на лоб! - скомандовал Шпет, когда чай с вареньем был допит. Анна, на койку! Дамы, ваша спальня справа. Белозеров, ты с дамами или как?
- Он еще спрашивает!.. Если, конечно, дамы не против.
- Только чтоб без глупостей... - начала скромная Любочка.
- Я лично предпочла бы с глупостями, - перебила ее Ира. - Алинка, просыпайся, спать пора! Они удалились в спальню.
- Вам, Танечка, я предлагаю разделить этот диван с мужем, - обратился к ней Шпет. - Здесь, конечно, холодновато, но для вас у меня есть специальное одеяло, с Крайнего Севера, из собачьего меха. В нем можно спать прямо на снегу... Согласны?
Таня сонно кивнула головой.
- Только у меня просьба: помогите оттабанить вашего супруга. Он у вас упитанный, и мне одному тяжеленько.
Кое-как, за руки-за ноги бесчувственного Ивана перенесли на диван и уложили. Шпет перевернул его со спины на бок.
- Ну, доброй ночи, милая, приятных снов... Поверьте, я искренне рад, что познакомился сегодня с вами.
- Спасибо. Мне тоже очень приятно. Спокойной ночи! Скульптор погасил свет и на цыпочках удалился.
Таня проснулась от холода. Зубы выстукивали бешеный ритм, ноги в одних чулках превратились в ледышки, в голове будто шумел морской прибой. Она с трудом открыла глаза и лишь через несколько секунд разглядела, что в мастерской горит свет, а за столом сидят бородатый Володя и Иван, закутанный в северное собачье одеяло. "Гад, - подумала Таня. - Мог бы и пальто накинуть".
Она встала, но тут же пошатнулась и села. Резкая боль пробила виски. Дыхание перехватило. От неожиданности и боли Таня застонала. Иван обернулся.
- Привет, - нетрезво сказал он. - Что с тобой?
- Голова болит, - проскрипела она чужим голосом. Иван сочувственно посмотрел на нее.
- Похмелье, - сказал он. - Садись, полечимся.
- Да пошел ты!..
Иван обиженно отвернулся, а Таня, набросив пальто на мятое платье и собравшись с последними силами, босиком протопала по ледяному полу мастерской, возле дверей обула чьи-то валенки и вышла на двор. Здесь было гораздо теплей, чем в доме. Таня глубоко вдохнула свежего воздуха и спустилась с крыльца.
Она пригоршнями собирала снег и обтирала им лицо, горящие виски, лоб. Боль утихла. Она выпрямилась и посмотрела на часы.