- А почему колеса у поезда стучат? - Алешка делал последние попытки растормошить компанию.
На него лениво взглянули, сразу отвернувшись к окну.
- Площадь круга какая? - бередил он Ляльку.
- Пи эр квадрат...
Но шутка не удалась, так как уныло раскрыл ее Женька:
- И дураку ясно, что этот квадрат и стучит. Алешка заткнулся обиженно, потом промямлил, непонятно кому в отместку:
- Терпеть не могу эту большую деревню.
- Москва, объевшись финскими сырами, - речитативом в такт стуку колес начала читать стихи Лялька, - мадьярской ветчиной и яйцами датчан, глядит на русских иностранными глазами тбилисских и бобруйских парижан.
- И все-таки, - тряхнула выгоревшими волосами Вера, - Москва! Какой огромный странноприимный дом. Всяк на Руси бездомный, мы все к тебе придем.
Оформлять Танины документы в общежитии не пришлось. Переговорив за стойкой с администрацией, Вера увела ее к себе в комнату, где жила одна, точнее, с мертвячкой, то бишь с прописанной "мертвой душой". Она отдала в пользование свой пропуск, объяснив некоторые премудрости обходных маневров мимо консьержек. Несмотря на обшарпанные стены и скрипучий паркет, ее комната показалась Тане уютной. Вера с момента приезда здесь почти не ночевала, только иногда тревожа Таню под утро. Вопросов Таня, естественно, не задавала... Новая подруга сразу предостерегла:
- На меня не оглядывайся. Будь как дома и не суди строго.
- Да уж неси свою соломинку, мне и своего бревна хватит, - успокоила ее Таня.
Вера была женщиной общительной, и, судя по всему, здесь к ней относились с большим уважением. Без конца кто-то забегал, просто так или со своими нуждами. В отсутствие хозяйки общались с Таней. Знакомства были небезынтересными и лепились сами собой. На кухне, в коридоре, около междугородного автомата, в лифте. Две высотки на улице Островитянова гудели как улей, до утра был слышен многоязычный гомон. Тасовались по этажам интересы всех мастей: от благородных пиковых до казенных треф.
Да и споры здесь не были только научными. На почве быта доходило до национальной вражды. Однажды пришлось наблюдать ссору на кухне вокруг казенного чайника. Узбечка Маруфа тянула чайник на себя с воплем:
- Это моя чайник!
- Нет, моя! - отстаивал справедливость кубинец Эйван.
Испытывая некоторую неловкость перед иностранцем, Таня вмешалась:
- Маруфа, не "моя", а "мой".
Маруфа неожиданно стала перед ней извиняться:
- Я не знала, что это твой.
Голова от всего этого шла кругом. Из Пущина прикатил Алешка с грузином Цотне. Последний оглоушил Таню красивой историей какого-то нового вируса шестиконечной формы. Рассказывал об этой экзотике с красивым странным названием AIDS - будто песню пел. И показывал его торжественную поступь в истории человечества. Потом ребята, подхватив девушек, повезли их и "чачу при свечах" в высотку эмгэушки. Вход туда оказазался по пропускам, выписывать которые следовало загодя, но у молодцев была своя практика. Они оставили девушек дожидаться у одного из четырех контролируемы входов, вошли внутрь с другого и уже через решетку передали спустя минут десять временные пропуска с несклоняемыми фамилиями Кобзарь и Мозель.
- Между прочим, - с некоторой долей гордости проинформировала Вера, - в мире всего три универа вход куда контролируется охраной: Сантьяго-де-Чили, Сеул в Корее и родной МГУ. Но, как видишь, напрасно.
Мужчины угощали мясом. Его название для ушей ленинградки Тани показалось новым - духовое. И несмотря на это, съедено было куда быстрее, чем приготовлено. Скоро было выпито все спиртное. А вечер только начинался.
- Непорадок, - решил голубоглазый красавец-грузин, и, весело насвистывая мотивчик из "Травиаты", побежал транжирить последние аспирантские гроши, в чем никогда бы не признался. Но разве жалко?
Вера зашипела на Алешку, и тот кинулся следом. Тихий хозяин комнаты, улыбчивый Теймураз, не знал, как развлечь милых дам. Вера воспользовалась моментом и предложила Тане забежать к своей знакомой. Они поднялись на семнадцатый этаж. На пороге их встретила колоритная ингушка в яркой косынке вокруг черной тугой косы до самого пояса.
- А, Вера! Как дела, как жизнь, какими судьбами?
Не успели они присесть на диванчик, как в комнату влетел белолицый со смоляными бровями, сросшимися на переносице, паренек.
- Ты чего как шайтан? - наехала на него Фатима. - Это Магомет из Грозного. На юрфаке учится, - представила она чеченца.
Парень настороженно оглядел гостей.
- Это свои. Что случилось?
- Османа взяли. Разбойное нападение.
- Он где? - встревожилась хозяйка.
- У Сослана. Пока отпустили. Под подписку. Сослан на лапу им дал. Весь избитый. Кровью плюет.
- Главное, живой. Где мозги были? - Фатима запаниковала.
- Так. Утро вечера мудренее, - остудила ее Вера. - Мы забежим за тобой и вместе поедем на Остров. Палестинец на месте, мозги при нем. Что-нибудь придумает.
- Ой, Вера. Тебя Аллах послал.
Домой их отвез на такси Цотне. Алешка сломался под утро и спал, привалившись спиной к батарее...
У палестинца было странное неудобное имя Фахри ан-Наблус. Невысокий, похожий на хомяка с острыми глазками и тоненькими усиками, он радушно их встретил, угостив пахучей пережаренной арабикой с кардамоном.
За краткое время знакомства Таня ощутила энергию, силу этого человека. Ничего примечательного в его облике не было, но цепкий взгляд она оценила. Показалось, что они знают друг друга давно.
- Эй, рыжая! - позвал он, когда они прощались. - В Ленинград поедешь - не трудно с собой кофе взять? Я бы тебя угостил и кого надо.
Глаза его лукавили.
- Нет проблем, - бросила через плечо Таня.
И перед отъездом не забыла к нему зайти, как обещала.
Фахри настежь распахнул перед Таней дверь в комнату, устланную коврами.
- Проходи, рыжая! - пробурчал он, насупившись. - Кофе? Конфетки?
Таня кивнула, устраиваясь за столом возле широкого окна.
- Когда едешь домой?
- Сегодня. Ночью.
- Харашо-о, - протянул он. - Как Москва? Отдохнула? Теперь на работу?
- Посмотрим. Захаржевская всегда дело найдет.
- Это ты? Твой фамилия? - Он оглянулся и невзначай бросил через плечо: Еврейка?
- А что?
- Похожа.
Таня расхохоталась.
- Чем?
- Носом и рыжая.
- Ты тоже носом не вышел, - фыркнула Таня, сморщив свой аккуратный, совершенно арийский носик. Теперь засмеялся он.
- У меня еще ничего. Ты арабов не знаешь.
- А ты не араб?
- Ну, так. Между-между.
- Между евреями и арабами?
Фахри опять рассмеялся:
- Или то и то и чуть-чуть другое.
- А чем занимаешься? - кивнула Таня на кипу журналов, книг и рукописей.
- История, - отрывисто произнес он. - Диссертация.
- На каком году аспирантуры?
- Уже пять лет последний параграф пишу.
- Значит, есть другие дела, - догадалась Таня.
- Ну, пиво, бар, девочки.
Легкое прощупывание собеседника продолжалось с обеих сторон на протяжении всего разговора, из которого Таня почерпнула сведения не только об истории палестинского народа, но и о политических силах, участвующих в становлении современного государства Израиль.
У него был забавный говорок, чуть сдавленный гортанными звуками и особым произношением гласных. Ошибки в речи встречались редко, путался только в окончаниях и согласовании рода и числа. Щелкнув на стене очередную залетевшую в окно муху, он весело спросил:
- Как правильно? Я убил мухам или мухов?
- Муху, - выделяя каждый слог, сказала Таня.
- Неправильно! Я их много убил. Значит - мухах! Веселость и непринужденность сразу располагали, заставляли симпатизировать этой крепкой бомбочке, похоже, довольно взрывоопасной.