Пока Сандерс стоял со своим крестом, к нему вприпрыжку приблизилась одна из крохотных компаний и стала резвиться вокруг него, словно вступившие под сень райских кущ праведники, ублажающие приставленного присматривать за ними архангела. Старик с переполненным светом обезображенным лицом прошел мимо Сандерса, размахивая беспалыми руками, из жутких суставов которых лился драгоценный свет. Сандерс вспомнил прокаженных, сидевших под деревьями рядом с госпиталем при миссии. За прошедшие дни племя вошло в лес. Они удалялись, приплясывая на своих изуродованных ногах, таща за собой за руку детишек, и на лицах у них нелепо изгибались ослепительные радуги.
Когда прокаженные прошли, Сандерс поплелся вслед за ними, обеими руками волоча за собой крест. Между деревьями мелькал хвост процессии, казалось, они исчезали так же стремительно, как и появились, словно им не терпелось познакомиться с каждым деревом и рощицей в их новообретенном раю. Однако безо всякой видимой причины вся труппа внезапно повернула и прошла еще разок вокруг него, словно желая насладиться в последний раз видом Сандерса и его креста. Когда они проходили мимо, глаз Сандерса вдруг выхватил из толпы силуэт идущей впереди высокой женщины в темном одеянии, звонким голосом призывающей остальных за собой. Ее бледные руки и лицо уже сверкали хрустальным лесным светом. Она обернулась, чтобы взглянуть назад, и Сандерс прокричал поверх подпрыгивающих голов:
— Сюзанна! Сюзанна, тут…
Но женщина вместе с остатками труппы уже вновь затерялась среди деревьев. Ковыляя за ними вслед, Сандерс наткнулся на валяющиеся на земле остатки их жалкого багажа — стоптанную обувь и прохудившиеся корзины, нищенские чаши для подаяния с несколькими зернышками риса, — уже наполовину спаявшиеся с остекленевшей почвой.
Еще Сандерс набрел на частично кристаллизовавшееся тельце маленького ребенка, который отстал и не смог догнать остальных. Он прилег отдохнуть и примерз к почве. Сандерс прислушался к затихающим среди деревьев голосам, где-то там были и родители ребенка. Потом он опустил над детским тельцем крест и подождал, пока кристаллы не сойдут с его рук и ног. Вновь оказавшись на свободе, изуродованные руки ребенка бесцельно хватали воздух. Вдруг он рывком вскочил на ноги и побежал прочь, рассеивающийся свет лился из его головы и плеч.
***
Сандерс, далеко отстав, по-прежнему брел за процессией, когда вдруг перед ним возникла беседка, в которой когда-то укрывались Торенсен и Серена Вентресс. Сгустились сумерки, и самоцветы мягко сияли с креста в померкшем свете. Крест уже потерял большую часть своей силы, и почти все камни помельче — бриллианты и рубины — выцвели и превратились в округлые кусочки угля или корунда. Только крупные изумруды продолжали ярко гореть, освещая белый корпус застрявшего в расщелине перед беседкой катера Торенсена.
Сандерс шел вдоль берега и наткнулся на хрустальные останки мулата в крокодиловой шкуре. Они сплавились воедино — человек, сам по себе наполовину белый и наполовину черный, слился с темным животным в драгоценном панцире. Их собственные черты не исчезли, а наложились, пропечатавшись сквозь ткани друг друга. Лицо мулата сияло сквозь челюсти и глаза огромного крокодила.
Дверь беседки была распахнута настежь. Сандерс вскарабкался по ступенькам на крыльцо и вошел в комнату. Он взглянул на кровать, в заиндевелых глубинах которой, словно пловцы, заснувшие на дне заколдованного бассейна, лежали рядом Серена и владелец рудников. Глаза Торенсена были закрыты, а из дыры у него в груди, как изысканнейшее морское растение, распустила свои нежные лепестки кроваво-красная роза. Рядом с ним спокойно спала Серена, невидимые биения сердца окутывали ее тело едва заметным янтарным сиянием — истончающимся проблеском жизни. Хотя Торенсен умер, пытаясь спасти ее, она продолжала жить в своей полусмерти.
Что-то сверкнуло в полумраке за спиной Сандерса. Он обернулся и увидел, как под деревьями, оставляя за собой потоки рассеивающихся в воздухе частиц, пронеслась сверкающая химера, человек с пылающими руками и грудью. Он отступил за крест, но человек уже исчез, унесся прочь, затерявшись под хрустальными сводами. Пока исчезал оставшийся от него светящийся след, Сандерс слышал, как в выстуженном воздухе эхом отдается его голос, жалобные слова в оправе самоцветов — как и все в этом преображенном мире.
— Серена!.. Серена!..
Призматическое солнце
Спустя два месяца, заканчивая свое письмо директору госпиталя для прокаженных в Форт-Изабель, доктору Полю Дерену, в тишине спальни отеля в Порт-Матарре, Сандерс писал:
…здесь, в пустом отеле, кажется трудным поверить, Поль, что вообще имели место странные события, связанные с этим фантасмагорическим лесом. И однако в действительности я нахожусь от него милях в сорока, может, чуть больше, — если ворону (или, скорее, грифону?) взбредет в голову прилететь сюда из зоны эпицентра, находящейся в десяти милях к югу от Монт-Ройяля. Если какое-либо напоминание понадобится мне самому, так рана у меня на руке зажила еще не до конца. Если верить бармену из ресторана внизу — хорошо, что хотя бы он все еще на своем посту (почти все остальные уже уехали), — сейчас лес продвигается за день в среднем на четыреста ярдов. Один из приехавших сюда журналистов в беседе с Луизой заявил, что при такой скорости продвижения к концу следующего десятилетия окажется кристаллизованной по меньшей мере треть земной поверхности, а десяток-другой столиц станут напластованиями хрустальных призм, как это уже случилось с Майами, — вы, без сомнения, сталкивались с упоминаниями о покинутом курорте как о городе тысячи церковных шпилей, материализовавшемся видении Иоанна Богослова.
По правде говоря, меня, однако, мало беспокоят виды на будущее. Как я уже говорил, Поль, теперь очевидно, что истоки всего этого выходят далеко за рамки физики. Когда я, выходя из леса с золотым крестом в руках, набрел в пяти милях от Монт-Ройяля на армейскую заставу (всего через два дня после того, как видел беспомощное привидение, которое было когда-то Вентрессом), то был полон решимости никогда больше в лес не входить. Все оказалось перевернутым с ног на голову, меня отнюдь не стали прославлять как героя, а отдали под военно-полевой суд — по обвинению в грабеже. На первый взгляд, с золотого креста исчезли все драгоценные камни — щедрый дар горнодобывающих компаний, и тщетно я пытался возражать, доказывая, что эти камни стали платой за мою жизнь. Меня спасло лишь вмешательство Макса Клэра и Луизы Пере. По нашему предложению в лес на поиски Сюзанны и Вентресса был направлен экипированный крестами с самоцветами военный патруль, но он был вынужден отступить ни с чем.
Как бы ни менялись мои чувства, теперь я, однако, уверен, что рано или поздно вернусь в лес у Монт-Ройяля. Каждую ночь раздробленный диск спутника «Эхо» пролетает над нами, озаряя полуночное небо, как серебряная люстра. И я убежден, Поль, что уже начало кристаллизоваться и само солнце. На закате, когда его окутывает пелена пунцовой пыли, солнечный диск кажется перечеркнутым четко различимой решетчатой структурой, огромной опускной решеткой, которая однажды рухнет на планеты и звезды, прервав их бег.
Как показывает пример мужественного священника-отступника, отдавшего мне крест, в этом замерзшем лесу нам предстоит обрести безмерную награду. Там прямо у нас на глазах свершается преображение всех одушевленных и неодушевленных форм, дар бессмертия оказывается прямым следствием отказа любого из нас от своей собственной физической и временной тождественности.
Какими бы апостолами мы ни были в этом мире, там мы волей-неволей становимся апостолами призматического солнца.
Стало быть, окончательно поправившись, я вернусь в Монт-Ройяль, примкнув к одной из отправляющихся отсюда научных экспедиций. Не составит особого труда ускользнуть от людей, и тогда я вернусь в заброшенную церковь в этом зачарованном мире, где днем в окаменевшем лесу парят фантастические птицы, а на берегах кристальных рек, словно геральдические саламандры, драгоценными самоцветами искрятся крокодилы; и где ночью среди деревьев проносится озаренный человек, руки его — как золотые колеса, голова — словно радужная корона.
***
Отложив ручку, когда в комнату вошла Луиза Пере, доктор Сандерс аккуратно согнул исписанный лист и засунул его в старый конверт от письма Дерена, в котором тот спрашивал о дальнейших планах Сандерса.
Луиза подошла к стоящему у окна письменному столу и положила руку на плечо Сандерсу. На ней было опрятное белое платье, подчеркивавшее тусклую серость всего в Порт-Матарре, — несмотря на преображение леса всего в нескольких милях отсюда, в дельте реки растительность по-прежнему сохраняла свой мрачный облик, хотя мерцающие среди листвы пятнышки света свидетельствовали, что ждать кристаллизации осталось недолго.
— Ты все еще пишешь Дерену? — спросила Луиза. — Длинное у тебя получится письмо.
— Мне многое нужно объяснить.
Сандерс откинулся назад и сжал ее руку, глядя вниз на пустынную галерею. К полицейскому причалу было пришвартовано несколько десантных судов, а дальше темная река уходила в глубь континента. Главная военная база разместилась теперь на одной из обширных государственных плантаций в десяти милях вверх по реке. Там оснастили летное поле, и сотни ученых и техников, не говоря уже о журналистах, по-прежнему пытающихся разобраться с наступающим лесом, прибывали прямо туда, минуя Порт-Матарре. И прибрежный городок вновь наполовину опустел. Закрылся местный рынок. Владельцы лавок с их кристаллическими украшениями не могли тягаться с поточным производством, которое находилось неподалеку. Правда, время от времени прогуливающемуся по Порт-Матарре Сандерсу на глаза попадался какой-нибудь одинокий попрошайка, болтающийся возле казарм или полицейской префектуры, и под старым одеялом у него в корзинке обычно лежали причудливые дары леса — кристаллизовавшийся попугай или карп, а однажды доктор увидел даже голову и грудную клетку ребенка.
— Так ты увольняешься? — спросила Луиза. — Я думаю, тебе надо еще раз все взвесить — мы же говорили…
— Дорогая, нельзя же все вычислить до сотого знака после запятой. Рано или поздно все равно приходится принимать решение. — Сандерс вынул письмо из кармана и бросил его на стол. Чтобы не тревожить Луизу, которая оставалась с ним в отеле после того, как его освободили, он сказал: — На самом деле я еще не принял окончательного решения. Я просто пользуюсь поводом — этим письмом, — чтобы лишний раз отдать себе во всем отчет.
Луиза, глядя на него, кивнула. Сандерс заметил, что она вновь стала носить темные очки, бессознательно объявляя о принятом ею сугубо личном решении относительно Сандерса и его будущего — их неизбежного расставания. Как бы там ни было, подобные мелкие обманы являлись просто ценой, которую приходилось платить за проявляемую ими друг к другу доброжелательность.
— Нет ли у полиции каких-либо новостей об Андерсоне? — спросил Сандерс. В первый месяц их пребывания в Порт-Матарре Луиза каждое утро ходила в префектуру в надежде узнать что-либо о своем пропавшем коллеге — отчасти, как догадался Сандерс, чтобы оправдать свое затянувшееся пребывание с ним. То, что теперь ей не нужны были эти мелкие обывательские объяснения, означало, что она настроена по-другому. — Может, они что-то узнали — кто его знает. Ты сегодня не выходила?
— Нет. Теперь мало кто ходит в зону. — Луиза пожала плечами. — Хотя, наверное, стоит к ним зайти.
— Конечно. — Сандерс встал, опираясь на раненую руку, и надел пиджак.
— Ну как? — спросила Луиза. — Как твоя рука? С виду с ней все в порядке.
Сандерс похлопал себя по локтю:
— Думаю, что все прошло. Луиза, я так признателен тебе за твою заботу… Ты же знаешь.
Луиза взглянула на него сквозь свои темные очки. Мимолетная, не лишенная теплоты улыбка тронула ее губы.
— А что еще могла я сделать? — И, усмехнувшись своим словам, она направилась к двери. — Мне нужно зайти к себе и переодеться. Наслаждайся прогулкой.
Сандерс проводил Луизу до дверей и на миг задержал ее руку в своей. Когда она ушла, он постоял еще немного у порога, вслушиваясь в редкие звуки почти пустого отеля.
Вновь усевшись за стол, он перечитал свое письмо к Полю Дерену. Размышляя в то же время о Луизе, он понял, что вряд ли может винить ее за решение его оставить. Сандерс на самом деле ее к этому вынудил — не столько своим поведением в Порт-Матарре, сколько своим неполным присутствием здесь. Его истинное «я» все еще блуждало в лесах Монт-Ройяля. Пока он спускался с Луизой и Максом Клэром на санитарно-транспортном судне вниз по реке, пока выздоравливал в Порт-Матарре, — он все время ощущал себя лишь пустой проекцией своего истинного «я», которое по-прежнему скиталось в лесу с драгоценным крестом в руках, оживляя заблудившихся детей, проходило там, словно божество в первый день творения. Луиза ничего об этом не знала и считала, что он ждет Сюзанну.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Макс Клэр. Помахав Сандерсу рукой, он поставил на стул свой саквояж с инструментами. Прибыв в Порт-Матарре, он сразу же приступил к работе в местной клинике, которую содержали отцы-иезуиты. Уже несколько раз они пытались встретиться с Сандерсом — с целью, как он догадывался, расспросить его о самопожертвовании отца Бальтуса. Очевидно, они подозревали, что продиктовано оно было отнюдь не заботой о пастве.
— Доброе утро, Эдвард, — надеюсь, я не отвлек тебя от размышлений о дне насущном?
— Да нет, с этим покончено. — Когда Макс покосился на приоткрытую дверь ванной, Сандерс добавил: — Луиза наверху. Ну-с, что сегодня новенького?
— Понятия не имею — у меня нет времени болтаться около полицейского участка. Слишком много работы в клинике. Больные появляются из-под каждого забора, с каждой проселочной дороги.
— А чего ты ждал — теперь здесь есть врач. — Сандерс покачал головой. — Помести врача в такое место, как Порт-Матарре, — и ты немедленно создашь немалые проблемы со здоровьем.
— Ну… — Макс покосился поверх очков на Сандерса, до конца не уверенный, шутит тот или нет. — Мне об этом ничего не известно. А вот мы и в самом деле очень заняты, Эдвард. По правде говоря, теперь, когда с рукой у тебя получше, нам кажется — особенно иезуитам, — что ты мог бы немного и помочь. Для начала раза два в неделю. Отцы были бы тебе благодарны.
— Ну да. — Сандерс посмотрел на далекий лес. — Я бы, конечно, с охотой помог тебе, Макс. Но так получилось, что я сейчас в общем-то занят.
— Но это же совсем не так. Ты просто просиживаешь здесь целыми днями. Послушай, по большей части это рутинная работа, она не будет отвлекать тебя от высоких материй — несколько рожениц, пеллагра, — и он спокойно прибавил: — Вчера к нам явилось двое прокаженных — возможно, тебя это заинтересует.
Сандерс обернулся и вгляделся в лицо Макса с его светлыми близорукими глазами под нависающим куполом лба. В какой степени его последняя фраза диктовалась расчетом, да и был ли в этом вообще какой-то расчет, оценить было не так просто. Какое-то время Сандерс подозревал, что Макс с самого начала знал: Сюзанна после встречи с Сандерсом сбежит в лес; а его собственные бесцельные поиски среди горных поселений имели целью лишь сбить остальных со следа. За время их пребывания в Порт-Матарре Макс редко вспоминал о Сюзанне, хотя к этому моменту его жена наверняка уже стояла, застыв как статуя, где-то в хрустальном лесу. И все же последнее упоминание Макса о прокаженных, если только оно не диктовалось желанием подтолкнуть Сандерса обратно в лес, свидетельствовало, что в действительности Макс не имел ни малейшего представления о значении леса для Сюзанны и Сандерса, о том, что для них обоих только внутри хрустального мира могло быть найдено окончательное разрешение неуравновешенности их рассудка, их склонности к темной стороне равноденствия.
— Два случая проказы? Меня это совершенно не интересует, — и прежде, чем Макс мог вымолвить слово, Сандерс продолжил. — Честно говоря, Макс, я не уверен, что гожусь теперь тебе в помощники.
— Что? Конечно, годишься.