При нормальных же условиях, например, в секторе Терры-Сицилии, запуск ц-привода становился возможным сразу после выхода из сферы планетарного притяжения. Правда, в районе оживленных транспортных узлов правила безопасности требовали покинуть плоскость эклиптики, но необходимые для такого маневра полтора-два часа — это все же не восемь — двенадцать.
Мимоходом Конте подумал, что, если бы солнцем Тукумана был гигант, не удалось бы вовремя эвакуировать поселенцев. Хотя, с другой стороны, и неприятельский флот все из-за тех же возмущений континуума, не рискнул бы выходить из овердрайва в непосредственной близости от планеты. Так что кто знает. Вообще, принято было считать, что наличие нестабильного светила дает преимущество обороняющейся стороне, но еще три года назад Конте разработал тактическую схему, которая обращала это кажущееся преимущество в серьезный изъян для обороны. Теоретики в отделе планирования операций были в восторге от его идеи, однако проверить ее на практике пока не представилось случая — не было подходящего заказа. Ведь как ни крути, Корпус был армией наемников. В основном он защищал не отдельных людей и учреждения, а целые планеты и все их население, действуя строго в рамках договоров с планетарными правительствами. Но иногда силы Корпуса захватывали планеты, вернее, освобождали захваченные — опять же только по договору с легитимными правительствами. СЭК был армией наемников? но наемников с твердыми принципами.
Конте взглянул на часы, повернулся в кресле и набрал на пульте интеркома трехзначный номер. После первого же гудка голографический экран ожил, и в нем появилось изображение рослого и широкоплечего молодого человека двадцати пяти лет в офицерской форме со знаками различия лейтенанта-командора. Увидев Конте, он отдал честь и произнес с легким, но отчетливым акцентом:
— Главная рубка на связи. Слушаю вас, капитан.
Старпом Уильям Василов был единственным членом экипажа, который всегда называл Конте капитаном, а не коммодором. Собственно, это отвечало флотским традициям — командир корабля был капитаном независимо от звания; но ввиду того, что Конте едва не понизили в чине (адмирал Ваккаро распустил этот слух для пущей убедительности), подчиненные сочли такое обращение нетактичным напоминанием об опале и не сговариваясь решили именовать его коммодором. Только старший помощник по простоте своей душевной не уловил этого нюанса и продолжал обращаться к нему по-уставному.
— Замените меня на посту, старший помощник, — сказал Конте. — Я иду на ужин с посланником, а потом немного отдохну перед запуском генератора.
— Есть, капитан! — лихо козырнул Василов. — Приказ к исполнению принят.
Выключив интерком, Конте тяжело вздохнул. Неистощимый энтузиазм старпома порой действовал ему на нервы. В отличие от других офицеров «Отважного», Василов радостно воспринял свой перевод на Дамогран. Он был коренным дамогранцем и хотел служить на родной планете, что в последнее время командованием поощрялось — патриотизм военнослужащих лишь укреплял мощь Протектората, а мрачные пророчества некоторых скептиков об опасности местничества пока не сбывались. Корпус, хоть и назывался Сицилианским, не был замкнут на одной лишь Терре-Сицилии, он охотно принимал в свои ряды талантливую молодежь с других планет Протектората и из нейтральных миров. Путь в Корпус был заказан только гражданам враждебных государств и членам сицилианских Семей.
Последние три недели, с тех пор как они покинули Терру-Сицилию, Василов был главной головной болью Конте. Отличный парень, способный и перспективный — но слишком уж молодой и неопытный для такой ответственной должности.
Он-то и звание лейтенанта-командора получил перед самым отлетом, скорее в качестве аванса, чем за заслуги, и еще не успел привыкнуть к своему новому статусу. Ему с трудом удавалось ладить с людьми, заставлять их подчиняться, а ведь именно в этом и состояли его должностные обязанности. Из руководящего трио корабля — капитан, главный инженер и старший помошник последний занимался непосредственно экипажем, к нему у обращались люди со своими проблемами, ему приходилось решать все споры, улаживать конфликты, устранять недоразумения, он должен был обеспечивать порядок и дисциплину на борту. Капитан который управлял кораблем как единым целым, чей взгляд был направлен не внутрь, а наружу, нуждался в опытном и авторитетном старпоме, чтобы чувствовать за собой надежный тыл. Такого тыла Конте не чувствовал — уже несколько раз он был вынужден вмешиваться в дела экипажа, чтобы исправить допущенные Василовым ошибки. Хорошо хоть они выполняют не боевое задание, а всего лишь совершают длительный перелет по маршруту Терра-Сицилия — Дамофан.
Ужин прошел как обычно, с тем только исключением, что за капитанским столом появилось два новых лица: худощавый мужчина лет тридцати, посланник Мишель Тьерри, и молодая привлекательная негритянка (то есть, конечно, американка — они не считали себя неграми и обижались, когда их так называли) Келли Симпсон. Поначалу Конте пытался завязать с Тьерри вежливый разговор, но очень скоро понял, что тому сейчас не до светских бесед. От опытного взгляда не ускользнули характерные симптомы пос-лестартовой депрессии, поэтому он тактично оставил посланника в покое и переключил свое внимание на его помощницу, которая чувствовала себя отлично и всячески старалась разговорить Еву Монтанари.
Девушка почти не слушала ее и зачастую невпопад отвечала короткими «да», «нет», «может быть» и «не знаю». Она была угрюма и задумчива, ее мысли витали в каких-то неведомых далях, доступных лишь ей одной, и все усилия Келли Симпсон установить с ней контакт пропадали втуне. С Евой вообще было трудно иметь дело, даже в хорошем расположении духа она не отличалась общительностью, а в таком состоянии, как сейчас, и вовсе замыкалась в себе, словно бы отгораживалась плотной стеной от всего внешнего мира. Следуя совету адмирала Ваккаро, Конте пытался наладить с ней дружеские отношения, но за прошедшие три недели не продвинулся в этом направлении ни на шаг. Как, впрочем, и кто-либо другой на корабле. Похоже, Ева не нуждалась ни в друзьях, ни в приятелях, ни просто в хороших знакомых, а в своих взаимоотношениях с окружающими придерживалась принципа: «Я вас не трогаю — так и вы оставьте меня в покое». За свою жизнь Конте еще не сталкивался с таким замкнутым и нелюдимым человеком, как Ева Монтанари. Больше всего его поражало, что эти не самые приятные черты характера принадлежали совсем молодой и довольно симпатичной девушке, которой еще не исполнилось и двадцати лет. Но при всем том он испытывал сильное влечение к ней, и это чувство никоим образом не было связано с полученным им заданием. Несмотря на все свои странности, Ева ему нравилась. Даже больше, чем просто нравилась, — но, увы, без взаимности. Или, может, к счастью…
Ближе к концу ужина посланник Тьерри немного ожил и осторожно поинтересовался у Евы, почему она бросила университет. Та лаконично ответила, что не бросила, а окончила досрочно. Тьерри с минуту помолчал, а затем спросил, почему же она не осталась на Терре-Сицилии для продолжения своей научной работы. Ева соизволила объяснить, что, вопреки распространенному мнению, фундаментальная наука делается не только в таких крупных центрах цивилизации, как Терра-Сицилия, Поднебесная или Материнская Земля.