По официальной версии в настоящий момент я пытаюсь убедить вас признать свою вину в обмен на смягчение наказания, а вы упорно отказываетесь. Когда вы выйдете от меня, то сразу же в приемной напишете на имя начальника Генерального Штаба рапорт об отставке и передадите его моему адъютанту. Только не забудьте особо подчеркнуть, что решительно отвергаете все обвинения в ваш адрес. Не скупитесь на резкие выражения — в рамках допустимого, разумеется; даже дураку должно стать ясно, что вы собираетесь уйти со службы, громко хлопнув дверью. Завтра эта новость будет у всех на устах, многие начнут роптать, и мы вроде как будем вынуждены пойти на попятную. Через два дня адмирал Росси вызовет вас к себе — якобы для того, чтобы сообщить, что ваша отставка не принята. А в начале следующей недели вы получите новое назначение и станете капитаном эскадренного миноносца «Отважный», еще месяц назад прикомандированного к дамогранской базе. Подкрепление, так сказать. — Адмирал ухмыльнулся. — Вы уж извините, полковник, но это эсминец класса «Викинг». Конте моментально скис.
— Ну, спасибо! Ничего подревнее вы найти не могли?
— Увы, нет. Это последний «Викинг» у нас на вооружении. Он еще в хорошем состоянии, и нам было жаль списывать его в утиль. Тем более что на Дамогране не хватает кораблей. А для вас это будет отличное прикрытие. Согласитесь: многим покажется очень подозрительным, если вам дадут современный боевой крейсер, в то время как даже флагман дамогранской эскадры морально устарел лет двадцать назад.
— Я все понимаю, адмирал. Просто моя первая реакция…
— Ваша первая реакция была понятной, — сказал Ваккаро. — Пересесть с «Вулкана» на «Викинг», с новейшего линкора на старый эсминец, удовольствие небольшое. Впрочем, «Отважный» — весьма надежное и быстрое судно, оно развивает крейсерскую скорость до трех с половиной парсеков в час. А маневренность и огневая мощь для ваших целей не столь важны. Правда, ходовые двигатели на высоких уровнях «ц» сжигают слишком много дейтерия, так что по пути вам придется сделать две остановки для дозаправки — на Нью-Джорджии и Эль-Парадисо. Ни в коем случае не отказывайтесь, если власти этих дружественных нам планет попросят вас принять на борт пассажиров, — свободного места на эсминце достаточно, вы всего лишь выполняете перелет с Терры-Сицилии на Дамогран, поэтому не стоит возбуждать лишних подозрений. О рейсе «Отважного» было объявлено еще месяц назад, вылет состоится в срок, мы только поменяем капитана. Поэтому не исключено, что на одной из промежуточных остановок на ваш корабль попытаются подсесть киллеры Семьи Маццарино. Тогда ими займутся двое специальных агентов, которые будут в составе экипажа. Вам все ясно, полковник?
— Да, адмирал. Я уже могу идти составлять рапорт?
— Да, пожалуй… Нет, подождите еще минутку. — Адмирал Ваккаро немного помолчал, явно колеблясь, затем произнес: — Между прочим, я спрашивал о вашей личной жизни вовсе не из праздного любопытства.
— Да, — произнес Конте таким тоном, который можно было истолковать как «я весь внимание».
— Отсюда ваш корабль отправится по меньшей мере с одним пассажиром на борту. Буквально на днях была получена заявка от Евы Монтанари, падчерицы адмирала Сантини. Недавно она закончила учебу в Университете Нуово — Палермо и теперь решила вернуться на Дамогран к матери и отчиму. Для нас это удачное стечение обстоятельств.
— Да, — повторил Конте все с той же интонацией.
— Полагаю, вам было бы полезно… гм-м… подружиться с этой девушкой. Вы понимаете?
— Понимаю.
— Только будьте осторожны, не увлекайтесь, — совершенно серьезно предупредил адмирал. — Она все-таки из Семьи.
2
Виктория Ковалевская, дитя звёзд
Мой сосед за карточным столом собирался меня убить.
Просто так, не ради дела, а потому что я ему не нравилась. Очень сильно не нравилась — а в глазах таких людей, как Оганесян, это было достаточным поводом для убийства. Столь глубокая неприязнь ко мне выросла из первоначальной симпатии: он сразу положил на меня глаз, но я упорно игнорировала все его знаки внимания, отчего Оганесян почувствовал себя оскорбленным и решил, что я должна быть наказана.
Впрочем, он пытался убедить себя в том, что мое поведение крайне подозрительно и я явно что-то разнюхиваю, но на самом-то деле его решение избавиться от меня было продиктовано исключительно уязвленной гордостью. Однако же при всей необоснованности и надуманности своих подозрений Оганесян был совершенно прав: я действительно представляла для него серьезную опасность, и гораздо большую, чем он мог себе вообразить…
Крупье вновь сдал карты. Мне пришла пара тузов, у Оганесяна было три дамы, а у сидевшего справа от меня Геворкяна — две шестерки. Четвертый игрок, Майсурян, надеялся подобрать валет или шестерку и заиметь «стрит», но он не знал, что у него нет никаких шансов — все эти карты уже были на руках.
В первом круге никто не пасовал, но и ставок не повышал. Дождавшись своей очереди, я сбросила две карты, а взамен обзавелась третьим тузом. У Геворкяна как были, так и остались две шестерки; Майсурян по-прежнему располагал недоделанным «стритом»; зато Оганесян, вдобавок к уже имевшимся у него трем дамам, подобрал еще одну.
Будь это обычный покер, я бы немедленно сказала «пас». Обычно я играю наверняка и не блефую, если не уверена, что мой блеф пройдет; эта бесхитростная тактика обеспечивает мне, как правило, небольшой, но стабильный выигрыш. Однако в арцахской разновидности покера одним подбором дело не ограничивалось: здешние правила предусматривали еще и второй, который объявлялся, когда в игре оставалось лишь два человека. А поскольку четвертый туз по-прежнему был в колоде, то у меня имелся неплохой шанс побить карту Оганесяна. В худшем случае я теряла какие-нибудь две сотни драхм — если, конечно, Геворкян со своей парой шестерок не затеет долгий торг.
Геворкян не стал рисковать и сказал «пас» вслед за Майсуряном. Оганесян подобрал одну карту, хотя в этом не нуждался. Я взяла две — и одной из них оказался туз. Внешне я сохранила полную невозмутимость, лишь уголок моего рта чуть заметно дернулся книзу. Как я и ожидала, Оганесян принял это за свидетельство моей неудачи и после секундных колебаний поднял ставку до пятисот. Тщательно отмеренная доза его неуверенности была призвана убедить меня, что у него карта тоже не блеск.
Стараясь не переиграть, я на короткий миг замялась, после чего поставила на кон шестьсот драхм. Оганесян поднял ставку до тысячи. Я приняла ее, предлагая открыть карты. Он отверг мое предложение и подвинул к центру стола три фишки по пятьсот драхм. Я снова приняла его ставку и снова предложила открыться, но Оганесян опять отказался. Милая игра, этот арцахский покер!
Третьей возможности обойтись «малой кровью» я ему не предоставила, так как не была полностью уверена, что он отвергнет ее. Мы принялись поочередно повышать ставки. Оганесян не сомневался, что я блефую, поэтому на первых порах почти не переживал. Лишь когда общий размер кона превысил двести тысяч и ему пришлось выписывать чек для получения дополнительных фишек, он наконец занервничал и предложил открыть карты.
Я отказалась — и в первый раз, и во второй. Тогда Оганесян решил задавить меня в финансовом плане, в расчете на то, что рано или поздно я окажусь неплатежеспособной и буду вынуждена спасовать.