Слава Богу, в Дмитрове давным давно припасена надежная „нора“, в которой придется отсидеться, пока менты не устанут вынюхивать следы исчезнувшего главаря.
А как же быть с «приближенными»?
Утром в прихожей кунцевской квартиры призывно затрезвонил телефон. Трубку снял фельдшер.
— Слушай, чего скажу, — не здороваясь и не называя себя, прозвучал высокий, мальчишеский голосок. — Я сел в бест. Место — не спрашивай, не отвечу. Живите там, где живете. Куда ехать и когда — дам знать. Продадите, стервы, всех порешу, по жилочке буду вытаскивать, по деталям разбирать…
Частые гудки отбоя.
Глава 8
Ускользнувший от Бузина «жигуль» будто провалился сквозь землю или взлетел в небеса. Боевики Пахомова просмотрели все машины возле под»ездов домов и на детских площадках, изучили номера, оглядели салоны. Ничего похожего.
— Говоришь, белые? — в который уже раз спросил Николай. — Может быть, кофе с молоком?
— Черт их знает, — устало твердил Костя. — Освещение заправки сам знаешь какое. Возможно, и кофе с молоком или без молока…
Еще раз обошли дворы и скверики, даже на школьный стадион заглянули. В результате поисков под подозрение взято три «жигуля»: один — девствнно белый с ржавыми подтеками на капоте и два светлокоричневых. Первый оставлен возле панельной «хрущебы», два остальных — у кирпичных домов.
— Сделаем так: ты, Костя, подежуришь до завтрашнего обеда. Сухой паек обеспечит Павел — живет рядом. С обеда до полуночи — Наташа. Дальше, по обстановке, либо я, либо Поспелов. Если возвратится от сестры. Особое внимание — белым «жигулям». На другие — поглядывайте.
Бузин сходил к оставленному на обочине магистрали «москвичу», натянул теплую куртку не первой свежести и сел на лавочку неподалеку от пятиэтажки. Посмотришь со стороны — забалдел мужик, употребив бутылку «столичной», домой идти побаивается — как бы супруга не огрела чем тяжелым — вот и избрал для ночевки ничейную скамейку. Обычная картинка из «галлереи» современных реформ, ничего особенного, никто не заподозрит неладное, даже не обратит внимания. Тем более — ночью.
Еще лучше — изобразить бомжа, прописавшегося на дворовой лавочке. Лечь, шапку — под голову, полу куртки натянуть на лицо. Ибо все бомжи, как правило, бородатые, а Костя недавно тщательно побрился.
Так он и поступил.
Трое пошли по домам.
Пахомов вынужден отправиться на автостоянку — автобусы в гарнизон начинают ходить в шесть утра, другого пристанища в Москве капитан не имеет, пользоваться гостеприимством друзей не хочется, да и конспирация не позволяет. Ничего страшного — прокантуется ночь рядом с дежурным сторожем.
Причину необычной ночевки придумать легче легкого. Побывал у друга, засиделись, проговорили допоздна, напроситься остаться постеснялся, да и негде: олнокомнатная квартирешка, в которой — муж и жена. Безвыходное положение. Вот и решил скоротать ночку по месту родной работы…
Оказалось, дежурил начальник — подменял заболевшего старика.
— Все понятно, — с ехидным сочувствием пробормотал он, открывая калитку бездомному капитану. — Использовала баба, а на ночь не оставила. То ли мужа побоялась, то ли другого любовника. Седина в голову, бес в ребро, господин капитан. Или — ошибаюсь?
Николай устал зверски, ломило суставы, кружилась голова. Поэтому он не стал спорить, доказывать свою святую невинность — молча прошел в сторожку и, не сняв обувь, свалился на кушетку. Занял единственное в комнатушке спальное место, оставив отставному полковнику табуретку-калеку возле столика.
Усмехнулся начальник, покачал головой. Дескать, пошли господа офицеры, на ногах не держатся, старшему по званию места не уступают. Еще раз оглядел подшефную территорию и положил голову на журнал сдачи-приемки дежурств.
Так и проспали до утра: полковник — сидя, капитан — лежа.
Когда Пахомов продрал слипшиеся веки, толстый отставник, фыркая и отдуваясь, усердно подметал бетонку между машинами. На приветственный оклик не отозвался — весь в работе. Пришлось отобрать лысую метлу и самому заняться утренней физзарядкой.
Постепенно сонной состояние прошло, мускулы налились силой, голова посвежела.
Полковник уселся на колченогий стул рядом со спящим Туманом — прижившейся бездомной дворнягой — и стал разминать соскучившийся за ночь язык. Отставники, как правило, всегда отличаются словоблудием, особенно, когда речь пойдет о политике или бабах. Но начальник заговорил совсем о другом.
— В милицию можешь не ходить — на себя принял удар. Зато теперь тулка — при полных правах, в законе: оформлена и подписана… Где так стрелять научился? В армии?
— Там, — неохотно подтвердил Николай. — Чему в нашей армии не научишься: стрелять, ночами не спать, работать сторожем и дворником. Спасибо за поддержку.
— Спасибочком не отделаешься, нынче за него в магазинах не оттоваривают, на рынках не продают… Не боишься бандитской мести?
Пахомов домел территорию, поставил в угол, возле сторожки метлу, присел рядом с полковником.
— Житуха отучила бояться. Да и что могут сделать бандюги? Пристрелить? Пусть потренируются по живой мишени, не возражаю. Но ежели промажут — попеняют на себя…
Полковник смешливо покачал головой. Надо же, не разучился в нищем пенсионном положении шутить и смеяться. А Пахомов перестал смеяться и радоваться ещё в детстве, когда зарезали отца, изнасиловали и прикончили мать. Ни успехи по службе, ни женитьба на любимой женщине, ни рождение сыновей — ничего не изменило обычной пасмурности.
— Надолго заболел дед?
— Сказал: к следующему дежурству оклемается. А что у тебя — проблемы со временем?
— Могут возникнуть, — неопределенно пожал плечами капитан. — В наше время вперед не заглянешь — темно, как у негра в заднице.
Помолчали.
— Ладно, парень, понадобится время — скажешь. Либо поменяю с кем-нибудь, либо отдежурю сам…
— Еще раз спасибо, товарищ полковник, — поблагодарил Пахомов, подчеркнув звание собеседника. Знал, как приятно это услышать старому служаке. — При необходимости — отблагодарю…
Начальник отмахнулся. На кой черт нужна ему благодарность, когда и с ней, и без неё одинаково тошно.
— Сегодняшняя ночевка в сторожке — из той же оперы? — ненавязчиво спросил он и повторил. — Не боишься?
Вместо ответа капитан поднялся и протянул руку.
— Пора до дому, до хаты. Еще раз — спасибо…
В семь утра Пахомов отбыл в родной, черт бы его побрал, гарнизон.
По дороге к дому заглянул к Поспелову. Проверить прибытие старшего лейтенанта и заодно отматерить. Ротой командовал, генеральский сынок, а простой истины так и не усвоил: предупреждать командира о своих передвижениях.
Открыла дверь Клавка. Заплаканная, усталая, в измятом домашнем халатике, повязанном переднике.
— Что у вас случилось? — встревоженно спросил капитан.
Женщина всхлипнула, косясь на вход в комнату, приложила к губам палец. Зашептала.
— На Феденьку напали бандиты. Когда он от сестры возвращался. Стукнули тяжелым по голове, сняли часы, вытащили бумажник… Провались они пропадом, деньги, будем жить — заработаем, главное — здоровье. Головная боль у Феденьки страшенная, на голове — шишка с кулак. Говорю: иди к врачу — не хочет… Хоть ты, Николаша, уговори…
Женщина откровенно маялась. С одной стороны, открываться кому-нибудь, особенно Пахомову, муж строго-настрого запретил. С другой — врать старому другу Федора противно.