Поэтому дон и счел необходимым
предупредить Силка о грозящей опасности.
***
Встреча произошла в загородном доме дона в Монтауке. Силк должен был приехать один, что запрещалось правилами Бюро. Но директор ФБР лично
разрешил Силку принять участие в этой встрече, хотя и настоял на том, чтобы Силк воспользовался специальным записывающим устройством. Его
вживили в тело Силка, пониже грудной клетки, и обнаружить его не представлялось возможным. Широкая общественность ничего не знала о
существовании таких приборов, и их изготовление велось под строгим контролем. Силк прекрасно понимал цель записи - зафиксировать все то, что он
скажет дону Априле.
Они встретились в золотой октябрьский полдень на просторной веранде. Силку не удалось установить в доме подслушивающие устройства, а судья
не разрешил вести круглосуточное наблюдение за домом. В тот день люди дона его не обыскали, что в немалой степени удивило Силка.
Очевидно, дон Раймонде Априле не собирался предлагать ему что-то противозаконное.
Как всегда, Силка удивляло и даже чуть тревожило впечатление, которое производил на него дон. Даже зная о том, что этот человек приказал
убить добрую сотню людей и бессчетное число раз нарушал законы, Силку никак не удавалось возненавидеть его. Но при этом он верил, что такие люди
есть зло, и винил их в том, что они разрывали и без того непрочную ткань общественного порядка.
Дон Априле был одет в темный костюм, темный галстук и белую рубашку. В лице его не было ничего жестокого, наоборот, на нем читались
доброжелательность и сострадание. И Силку оставалось только гадать, как в одном человеке могли сочетаться такое лицо и абсолютная
безжалостность.
Дон тактично не протянул Силку руки, чтобы не ставить агента ФБР в неудобное положение.
Знаком предложил гостю сесть и приветственно кивнул.
- Я хочу, чтобы вы взяли меня и мою семью под вашу защиту.., точнее, защиту общества.
Силк изумленно воззрился на него. Куда клонит старик?
- Последние двадцать лет я был для вас врагом. Вы преследовали меня, но я всегда испытывал к вам чувство благодарности, потому что играли
вы честно. Не пытались подсунуть компрометирующие улики, никого не склоняли к даче ложных показаний. Вы отправили в тюрьму большинство моих
друзей и прилагали все силы, чтобы я последовал за ними.
Силк улыбнулся.
- До сих пор прилагаю.
Дон согласно кивнул.
- Я избавился от всех сомнительных предприятий, оставив себе лишь несколько банков, а это, безусловно, респектабельный бизнес. Я отдаю себя
под защиту общества. И вы в немалой степени облегчите себе жизнь, если больше не будете преследовать меня. Потому что теперь в этом нет никакой
необходимости.
Силк пожал плечами:
- Это решает Бюро. Я столько лет пытался добраться до вас, так чего останавливаться? Вдруг мне повезет.
Дон помрачнел, его лицо прорезали морщины усталости.
- В обмен я могу вам кое-что предложить. На мое решение повлияли те огромные успехи, которых вы достигли в последние годы. Но дело в том,
что я знаю вашего главного осведомителя. Знаю, кто он. И никому об этом не говорил.
Силк на несколько секунд замялся с ответом, а потом заговорил бесцветным голосом:
- У меня такого осведомителя нет.
И потом, решает Бюро - не я. Так что вы напрасно потратили мое время.
- Нет, нет, я не ищу никакой выгоды, речь идет лишь об услуге. Позвольте мне, учитывая мой возраст, поделиться с вами личным опытом.
Не пользуйтесь силой только потому, что она на вашей стороне. И пусть ощущение победы не кружит вам голову, если сердце подсказывает вам,
что в этой победе есть капелька трагедии. Позвольте сказать, что теперь я воспринимаю вас как друга, а не врага, и прошу подумать о том, что вы
приобретете или потеряете, отказавшись от моего предложения.
- Если вы действительно отошли от дел, какая мне польза от вашей дружбы? - улыбнулся Силк.
- Мое доброе отношение, - ответил дон. - А это немаловажно, даже если речь идет о ничтожнейшем из людей.
***
Позднее, когда Силк прокрутил пленку своему заместителю Биллу Бокстону, тот спросил:
- И что сие должно означать?
- Тебе еще есть чему учиться. Слышать надо не только слова, но и то, что стоит за ними. Дон поставил меня в известность, что он далеко не
так беззащитен, как может показаться, и будет приглядывать за мной.
- Ерунда, - отмахнулся Бокстон. - Они не посмеют поднять руку на федерального агента.
- Это правда. Поэтому я не откажусь от намерения отправить его в тюрьму, независимо от того, отошел он от дел или нет. Однако сомнения у
меня остаются. Может, он действительно хочет...
***
Изучив истории наиболее известных династий Америки, этих "баронов-разбойников" <"Бароны-разбойники" - презрительное прозвище основателей
крупных промышленно-финансовых корпораций, сколотивших свои состояния в период первичного накопления капитала во второй половине XIX и начале XX
вв., зачастую при помощи обмана и грубой силы (сам термин пошел от прозвища мелких феодалов в средневековой Европе, взимавших подати за проезд
через свои земли).>, которые, не зная жалости, создавали свои империи, попирая все законы и нормы человеческой морали, дон Априле, как и они,
увлекся благотворительностью. Он мог себе это позволить, потому что построил свою империю: ему принадлежали десять банков в крупнейших городах
мира. Он участвовал в строительстве больницы для бедных. Он поддерживал художников, писателей, актеров. Он учредил кафедру изучения эпохи
Возрождения в Колумбийском университете.
Действительно, Йельский и Гарвардский университеты отказались от его двадцати миллионов на постройку студенческого общежития имени
Христофора Колумба (первооткрывателя Америки в ту пору в интеллектуальных кругах не жаловали). Йель, впрочем, согласился взять деньги при
условии, что общежитие назовут в честь Сакко и Ванцетти <Сакко и Ванцетти - анархисты, деятели рабочего движения. 5 мая 1920 г, были арестованы
по обвинению в убийстве с целью ограбления кассира обувной фабрики. Процесс проходил в обстановке панического страха перед развитием рабочего
движения и "красной опасности". Несмотря на отсутствие прямых улик, 14 июня 1921 г, признаны виновными и приговорены к смертной казни на
электрическом стуле. 23 августа 1927 г, казнены без рассмотрения апелляции невзирая на признание арестованного к тому времени настоящего убийцы
кассира.>, но дона Сакко и Ванцетти не вдохновляли. Он презирал мучеников.
Человек не столь достойный посчитал бы себя униженным и оскорбленным и затаил обиду, но только не дон Раймонде Априле.